Одним летним днём...

                ОДНИМ ЛЕТНИМ ДНЁМ…

    Тот день был каким-то суматошным, мешкотным, немного безумным.

    Дел накопилось куча: прополка грядок – второй посев зелени и редиски удался, полив проклятущей капусты – пила, как лошадь! Да ещё в комнатах прибрать, посуду вымыть, двор вымести…

    А сестра всё норовилась улизнуть, свалить всё на младшую, исхитриться – привычная манера поведения. Но Маринку этим было не провести – пригрозила пожаловаться не только мамке-папке, но и крёстной Ванды. То-то она и притихла сразу – с бабкой Катериной старалась ладить, подлизывалась, паинькой прикидывалась. Помнила поговорку хорошую: «Ласковое теля двух маток сосёт». Вот и ластилась к крёстной. Этим Маринка и пользовалась, когда старшая наглела без меры.

    И сегодня не спустила – сразу дела поделила.

    – Я с утра прополю и полью, двор вымету. На тебе уборка и готовка. А мне ещё за Виком в садик идти, не забывай. Или сама за ним пойдёшь?

    Знала, что Ванда терпеть не может малышей, даже к младшему брату была прохладна.

    Посопев недовольно, Ванда согласилась быть сегодня за домохозяйку, недовольно зыркнув на Маринку.

    – Всё приберу и приготовлю, потому на плотину уйду с подружками. Не остановишь!

    – Катись, – фыркнула младшая. – Не утопни там, мамка повесится от горя.

    Отвернулась, бросила через плечо презрительное «мамкина радость» и пошла на огород.

    Так уж повелось в их сборной семье – кто-то был любимчиком, кто-то остудником. Грустно. Но Маринка не печалилась – её папка шибко любил, хоть и не показывал этого открыто. Девочке и этого хватало. Только удивлялась, что таких же чувств у отца не вызывает младший братик Вик. Но, будучи ещё совсем ребёнком, она и не старалась разобраться в хитросплетениях психологии взрослых. Просто жила, росла, впитывала и училась на примерах. И только.

    Этот год осенью ей будет девять. Сестра на четыре года старше, братик – на четыре младше. Хитрая арифметика! Мать рожала деток на четвёртый год. Удобно.


    Переделав все дела, Мари в одиночку пообедала – сестра уже сбежала на плотину, помыла за собой тарелку-ложку. Подумала-подумала, да и легла на пару часов соснуть. В половине пятого вечера нужно было идти в детсад за Виком.


    – Ну, топтыжка… Пошевеливайся! Смотри, какие тучи серые наползают. Под дождь не попасть бы…

    Маринка нервно поглядывала на супившееся небо, ёжилась от порывов ветра со стороны ущелья. Всё же решилась не пережидать дождь в садике, и пробежать коротким путём через стадион – через четыре дома свой надел.

    Не получилось.

    Едва дошли до угла школы, громыхнул гром и… хлынул ливень! Стеной! Чисто азиатское явление.

    Схватив четырёхлетнего братишку за руку, Маринка метнулась под большую дощатую навесную трибуну, что парила над школьным стадионом. Накрыла своим платьицем Вика и крепко его прижала к себе.

    – Не бойся. Здесь нас молния не достанет, а дождик не смоет, только капельками пощекочет.

    Отвлекала шутками притихшего Вика, заслоняла его от струек дождя, что старались залить трибуну, выискивая особо широкую щель или зазор в добротной постройке конца пятидесятых.

    Струек становилось всё больше, по бокам появились ручьи, но до детей не доставали, и на том спасибо. Ливень вскоре перерос в спокойный дождик, тёплый и скорый.

    Пытаясь немного распрямить затёкшую ногу, Маринка нечаянно сбила сандалик брата (видимо, застёжка соскочила, когда бежали). Сандалия отскочила далеко, попала на смоченную глину крутого склона холма. Ойкнув, девочка отпустила брата, потянулась за убегающей туфлёй, но, соскользнув, она покатилась дальше. Переместившись на край, зацепившись за опору, Мари потянулась рукой… Увы. Мокрый столбик оказался скользким. Пальцы скользнули, рука оторвалась, и Маринка с криком покатилась по склизкой, как масло, глине вниз, проюзив на животе! Сандалию поймала, конечно, но сама превратилась в перемазанного по самую макушку поросёнка.

    Испуганный Вик орал на весь стадион, а сестра успокаивала, как могла.

    – Не реви, братик! Я её достала! Смотри! Сейчас поднимусь и надену. Домой пойдём…

    Легко сказать – приду, поднимусь. Ага. Дождь-то почти прекратился, но горка по-прежнему оставалась практически неприступной. Окинув взглядом ристалище, Маринка тяжело выдохнула и пошла, шлёпая по глинистым лужам, огибая холм слева – там положе склон. Еле влезла, продолжая разговаривать с братом.

    Покинули трибуну много позже, когда глина подсохла, и можно было выбраться без потерь. О коротком пути домой через стадион и зады можно было забыть – там ещё две таких же горки впереди. Вздохнув, повела брата к школьной колонке, где кое-как отмылась, навела порядок в одежде брата. С платьицем была беда – когда стала сползать по склону, несмышлёныш-брат кинул его вслед, думал, что это сестре поможет. Так что платье было всё в глине.

    «Мамка убьёт, точно», – с грустью вздыхала девочка. Старалась, конечно, повошкать в ледяной воде колонки – бестолку. Рыжие пятна было не скрыть. Отжав, как сумела, отряхнула, помахала на тёплом ветру, дав ткани согреться, да так и натянула на себя сей мокрый скафандр.

    – Идём, Вики, домой. Воды согреем, в корыте искупаемся, наши вещички замочим. Всё будет хорошо, правда?

    Брат молча кивнул, но брови насупил, словно понимая, что сестре сегодня влетит по попе.


    В арыке на своём перекрёстке Маринка ещё раз ополоснула ноги, обувь, лицо…

    – Дааа… Кому-то сегодня быть драным… – раздался за спиной тихий знакомый голос.

    Мари обернулась – баба Катя, соседка и крёстная сестры Ванды.

    – Эт вы не на стадионе так угваздались? Футбол под дождём устроили?

    Женщина осматривала чумазых детей, качала головой.

    – Но ты-то уж большая, Марина! Мало что хотел Вик, ты ж видала грозовую тучу! Тикать надо было!

    – Мы и тикали. Под трибуной прятались… – попыталась объяснить девочка.

    – Нашла укрытие! С ума сошла! Там молния могла достать! – Катерина едва не задохнулась от возмущения. – А где Ванда? Она почему за Виком не пошла? Опять всё хозяйство на тебя кинула?.. Ну, я ей задам…

    – Она свою часть выполнила! Честно, – выставила вперёд грязные руки Маринка. – Моя вина, мне и отвечать, баб Катя.

    – Не смей её защищать. Вы ещё глупые, могли оба погибнуть! Не избежать ей разговора и нагоняя от меня. Всё. Галопом домой, дети!

    Подхватив грязные вещички, Катерина повела всех домой.


    Вечером, как ни странно, в семье было тихо. Очевидно, Катерина вызвала мать и Ванду к себе на разговор, и вина была признана со стороны Ванды. Ей почти тринадцать, почти взрослая, её и ответственность.

    Марине с Виком в тот вечер устроили настоящую жаркую баньку: с паром, вениками и сладкими ароматами – на каменку плеснули кваса ржаного. Благодаря этому и не заболели. Лето – летом, а простуда после ливня вполне возможна. Дети ведь.


    Столько лет кануло, столько гроз и ливней встречено, столько событий и потерь пережито, а та самая скользкая горка не забыта, вызывает по сей день виноватую улыбку, будто вновь девочка-несмышлёныш, словно опять по глупости ринусь не в детсад обратно, а под трибуну, и снова буду дрожать от страха, сползать по горячей глине голым пузиком, вновь сгорать от стыда, оглядывая себя в глиняном одеянии. Смешно…


        Фото из домашнего архива: та самая трибуна (справа); я с подружкой, учимся свистеть (модно было). Конец 70-х гг.

            http://proza.ru/2016/10/02/155