Маричка

Эпилог
-------
И всё-таки, – настаивала приехавшая корреспондент, – не только же из-за красоты Вы здесь остались?
Не только, – улыбнулся он…
Сейчас расколется, – подумала она и даже незаметно для самой себя чуть сдвинулась вперёд.
Но согласитесь, – продолжил Александр, обводя взглядом её ладную фигурку, затянутую в облегающий комбинезон, – что красота играет немаловажную роль в принятии наших решений.

– Нет, ну вы только посмотрите на него, – всплеснула руками вышедшая из дома Сашина супруга, – уже праправнучка скоро замуж выскочит, а он всё на молоденьких заглядывается.
– Красивые же, – протянул Саша.
– А я что?! – притворно возмутилась женщина.
– Так тебя и в охапку взять можно, а на них только посмотреть.

– Слышали, – кивнула супруга приезжей, – так что не обольщайтесь, он от меня ни на шаг.
– Это из-за Вас Александр здесь остался? Вы местная? – ухватилась девушка за информацию.
– Ещё какая местная! – рассмеялся Саша. – Специально из Англии летела, после защиты докторанта, чтобы успеть здесь место агронома занять.
– Всё шутите, – погрустнела корреспондент, – а мне статью писать.
– Вот и пишите, – обнял супругов за плечи подошедший Петро, – и не утомляйте занятых людей пустыми вопросами. Нам сегодня ещё в горбольницу ехать, внучка рожает.
– Чья внучка? – тут же ожила корреспондент.
– Наша, – хором произнесла троица и сами расхохотались от неожиданности.

– Моя внучка, – сказала, выходя из дома, молодая женщина.
– А Вы кого-то из них жена? – удивилась её молодости корреспондент.
– Дочь я, – ставя на скамейку корзинку с пакетами, улыбнулась женщина.
– Чья дочь? – вновь вышла на след корреспондент.
– Наша! – предварительно переглянувшись, дружно хохоча, хором выкрикнули три доктора наук, профессора, почётные члены многих академий.

Начало повествования
---------------------
Когда фельдшер до них добрался, бабка была уже совсем плоха. Маричка наконец-то смогла выйти на воздух, после вынужденного сидения у её постели, подтягиваний, поворачиваний, подаваний, подтираний...

Девушка брезгливо передёрнула плечиками, злая на весь белый свет, на родителей, занятых заготовкой сена, на деда, отправившегося на пастбище, а главное на материну мать, которая так не вовремя слегла. Всего пара недель до окончания выпаса. И дед, и родители занялись бы дома сыроварением, и сами ухаживали за бабой Марой.

Родных Маричка не любила. А за что их любить?! Шестилеткой отправили её в интернат при школе, забирая домой только на каникулы. Ни погулять, ни отдохнуть. В интернате ранние побудки, дежурства на кухне, общественные работы… принудительная самодеятельность и редкие фильмы в которых она ничего не смыслила. А дома и вообще хуже прислуги.

Век бы не видела, век бы ни скучала. А особенно за бабкиным обучением. Ну зачем ей учиться прясть, ткать, красить, шить, вышивать, плести... Всё можно купить в магазине, красивое и удобное. Родители то жадные, лишнюю конфету не купят, всё говорят денег нет. А куда девают? Вон дед даже обувку сам тачает, зимой, когда всё снегом завалено и ни к дому проехать, ни из него выбраться. 

– Запрягай вашего доходягу, – бросил ей фельдшер, выходя из дома, – повезём Марысю на центральную, здесь я ей больше ничем помочь не могу.
– Марысю, – фыркнула девушка, – какая она тебе Марыся, давно уже баба Мара. Да и чё везти? Небось и тут подохнет, сколько жить то можно?!
– Да в кого ж ты такая чёрствая да неблагодарная?! – возмутился мужчина. – Марысе то и пятидесяти ещё нет. Замуж больше не пошла. Переехала к вам, чтобы спасти да выходить тебя.
– А я просила?! Спасители… Луше было помереть, чем рабой в отрепьях ходить.
– Какой рабой? – не понял он.
– А как это называется: подай, принеси, забери, помой, прополи, свари, постирай…
– В семьях все этим заняты, а ещё и работают.
– Вот и пусть работают, раз им нравится быть рабами. А я хочу жить свободно. Вот как в кино. Она сидит за столом в красивом платье, а ей всё подают что только хочет, и посуда такая золотая и комната…


Фельдшер усмехнулся и подумал, что маленькая она ещё, наивная, перерастёт.

Когда они подъехали к больничке, Маричка аж рот раскрыла от удивления, увидев на пороге не привычную Степаниду в застиранном фартуке, а высокого незнакомого парня в коротком, ослепительно белом, халате.
– Это кто? – повернулась она к фельдшеру. Но вопрос так и завис в воздухе. Парень подхватил Марысю на руки и оба мужчины исчезли в помещении.

Девушка присела на лавку и задумалась, тут же позабыв о своём желании бежать в клуб. Парень выглядел городским и это был шанс вырваться в другую жизнь. Она покусала губы, пощипала себя за щёки, как делали героини в кино, и принялась ждать.

Саша вымыл руки и вышел на крыльцо. Девчушка, приехавшая с фельдшером, умильно щурилась, покусывая губы.
– Привет, – улыбнулся он, – ты у нас ночевать останешься?
«Дурак, что ли? – подумала Маричка. Так и хотелось рявкнуть: У тебя что, кровать широкая?». Но она только потупилась и еле слышно прошептала: «Нет, домой поеду, хата не присмотрена, хозяйство…».
– Не страшно одной через лес?
– Привыкла…

Маричка медленно направилась к конюшне, ожидая что Степанида позовёт ужинать. И не ошиблась, поупиравшись для вида, через пару минут она уже сидела за столом, уминая варево хозяйки и томно закатывала глазки, поглядывая на будущую жертву.

«В кинофильмах всё просто, – размышляла Маричка, – поморгала глазами, обхамила и герой влюбляется без памяти, делая дорогие подарки и умоляя выйти за него замуж. Девчонки в общежитие говорили, что достаточно соблазнить парня и никуда он от тебя не денется. Только вон Олька насоблазнялась, теперь сама малыша растит, стыда на всю округу, а Васька, прохвост, на другой женился. Девок вокруг не меряно. Парни после армии редко возвращаются, учатся там да женятся… А хамить при Степане и Степаниде опасно, не веником так крапивой аукнется.

Да и Степанида бдит, небось хочет кого из своих за него отдать. Девки хоть и не учились нигде, да роды принять, и какие снадобья дать она их научает. Сама она чего-то там не закончила в своей академии. Посылали её в столицу, а она в село, за фельдшером отправилась, детей ему нарожала. Видно сильно некрасивая была, вот и вышла кто позвал. Степан уговаривал её дальше учиться, не захотела год без него в городе жить. Наверно у него тут другая была, что он её посылал, более красивая, а для людей всё про любовь между собой рассказывали. А чего ей было его оставлять, если она и без учёбы врач похлеще мужа. Если чего серьёзное Степан с ней советуется, а резать и зашивать только к ней везут. Придётся рисковать, вперёд их соблазнить парня, пока одна в доме, потом не до того будет».

– Тётка Стэфа, – изобразив смущение, попросила она, – пусть Александр меня проводит, вдруг там ночью в дом какой зверюга залез. Собирались в спешке, может и не закрыли чего.
– Да ты что девка… – начала было Степанида.
– Я провожу, заодно и окрестности посмотрю, – улыбнулся Александр.

Маричка специально поехала длинной дорогой. Так и поговорить без любопытных глаз можно было и время потянуть, чтобы ночевать остался. Она была довольна собой, уверенная, что с этого вечера стала городской жительницей, женой врача, в доме с золотыми украшениями на стенах. Что думает по этому поводу предполагаемый муж её не интересовало.

Саша, в ответ на её вопросы, рассказывал как с детства выхаживал бездомных животных, в медицинское училище поступил потому, что ветеринарного не было, заочно закончил три курса ветеринарной академии и три курса фармацевтического факультета, нашёл практику с подработкой, чтобы было на что учиться очно.

На подворье Александр зашёл первым, заглянул в лом, во все пристройки, убедился, что всё в порядке и вскочил на лошадь, собираясь уехать.
– Разве Вы не останетесь ночевать? – томно потупила глазки девушка.
– Степанида волноваться будет, – усмехнулся парень и, похлопав коня по крупу, растворился в темноте леса.

– Ну, и как тут соблазнять будешь, – растерялась Маричка, – вроде той форели, что поживку пригубила, а в последний момент вильнула хвостом и удрала. Он же сам мне улыбался, и проводил, только почему-то не пытался лапать, и даже не прикоснулся. Может я неправильно глазами лупала, с кино не сильно то научишься, так вон наши мужики без всяких глаз облапать или похлопать норовят.

Саша не спеша добирался до центральной короткой дорогой, которую запомнил по поездке со Степаном, и улыбался. Смешная наивная девчонка. И тут же вспомнил свою Славочку. Как она там? Захочет ли поехать за ним в эти необжитые места, как Степанида за своим Степаном?

Летние месяцы пролетели незаметно. Бабка выздоровела и у Марички больше не было повода ездить к Степаниде, да и Саша вскоре уехал в город продолжать обучение.

Девушку пристроили развозить почту с центральной по хозяйствам. Там и познакомилась она с Петром. Красивый, высокий парень понравился ей даже больше, чем Саша. Да и Петру девушка пришлась по душе.  Сыграли свадьбу и Маричка переехала к нему жить, радуясь, что избавилась от ненавистной опеки родителей. Да не так сладко оказалось замужем, как Маричке мечталось. Думала, что станет покупать, всё что захочет, а оказалось и на то что раньше себе позволить могла денег не хватало. Рыдала вечерами, вспоминая бабкину науку, перешивая да плетя. А когда второго ребенка родила и совсем закручинилась.

Как-то несла она пенсию на дальний хутор, да проходя мимо магазина так захотела сладкого, что не выдержала и купила себе рафинада с чужих денег, решив, что с зарплаты долг возвратит. Но старик недостачи не заметил, и она промолчала. Потом ещё с одной пенсии взяла, и ещё, и так потихоньку приворовывать начала. Ожила. Стала чаще в магазине появляться. Да тут ей хвост и прищемили. Повестка на суд свалилась, как гром с ясного неба. Два года тюрьмы. Петро взял вину на себя, пожалел детей, как они такие махонькие без матери останутся.

А Маричка себя жалела, отвезла детей родителям, да потребовала денег: «В город поеду, учиться!». А сама всё о красивой жизни думала, наконец погуляю. Погулять ей не дали. В город с ней отправился дед. К одним знакомым завёл, ко вторым, третьим… и вот она уже студентка, и опять живёт в общежитии.

За это время Александр окончил оба вуза и вернулся в село ветеринарным врачом. Сельчане сложили ему сруб, в котором он открыл клинику для животных и аптеку. Славочка с ним не поехала. В то лето, когда он работал в селе, она встречалась с его другом. Саша на друга не обижался. Выбрала девушка другого, сам виноват. А с другой стороны, что это за любовь, если пара месяцев врозь привела к измене?! Но находиться рядом с ними, в одной компании было невмоготу. Да и места здешние нравились, и силы свои захотелось испробовать, всё самому с нуля начать. 

Быть студенткой оказалось не сложно. Учиться Маричка не собиралась, лекции записывала, а за домашние задания, зачёты да экзамены расплачивалась сырами, а то и чем другим. Косметику купила самую дорогую, а девчонкам в комнате строго наказала не распространятся, что она подкрашивается. Так и ходила со скромными, почти белокурыми, кудряшками, нежно-розовыми щёчками и губками, тёмными ресничками и бровями. И плакала в ответ на вопрос, чем красилась, заявляя с обидой, что она никогда краску даже в руках не держала.

Город её разочаровал. Она ожидала праздника, а он жил своей рабочей жизнью. Музеев и театров много было, да не любила она их. А самое большое разочарование ожидало её в ресторане. Она так радовалась, так ждала, выбрала лучшее платье, уговорила сокурсницу, пообещав заплатить две трети её заказа. А ресторан оказался какой-то неправильный. Их провели через плотно набитое столиками и людьми помещение в полутёмный угол, освещаемый лампами, висящими над каждым столом и слепящими глаза. Официант бросил на стол меню и испарился. Стоять и объяснять им что есть что, в ожидании заказа, никто не собирался. Еда, под красивыми названиями, оказалась самой обычной, невкусно приготовленной, горячее было остывшим, а холодное тёплым. Но больше всего Маричку возмутило, что с неё, самым наглым образом, потребовали чаевые, указав на чек, где так и было написано: семнадцать процентов от общей оплаты заплатить за обслуживание. Но когда она обратилась с жалобой к распорядителю, он вежливо попросил её изложить всё в письменном виде, с указанием данных паспорта, и выслать на их почтовый адрес. Администрация рассмотрит её обращение, в порядке очереди, и пришлёт ответ.

Писать она ничего не стала и долго размышляла отчего в кино всё было не так, а потом поняла, там же все ездили в каретах, дамы были в огромных красивых юбках с оборками, бантами и кучей драгоценностей, значит это было не здесь, а заграницей. «Вот получу диплом, заработаю кучу денег и уеду туда жить!».

Но окончательно расстроил её мужик, с которым она тайно встречалась. Он не только не собирался снимать ей квартиру и делать подарки, но ещё и посмеялся, что она принимает художественные фильмы о прошедших веках, как современную заграницу.
– Я разве не нравлюсь Вам? – как-то спросила она ещё раз попробовав выторговать подарок.
– А что в тебе может нравиться? – удивился он. – Обыкновенная сельская дурочка, только ещё не потрёпанная.

Пётр возвратился домой. Только дома то и не стало, его заняла сестра, выйдя замуж и родив близнецов. Маричкины родители приняли его с радостью, но места у них не было. Сын и дочка его дичились, маленькими были, когда он в тюрьму сел, за Александром бегали, как гусята, а от него прятались.

Сашу обожали дети всей округи. Он никогда не гнал их, разрешал смотреть на клетки с животными, сидеть рядом во время рыбалки, учил распознавать ягоды и травы, делать свистульки и манки, рассказывал всякие истории. Сельчане шутили: «А чего наш овечий лекарь не женат? – Да кто за него пойдёт?! У него ж детей три села, да пол округи».

А у Петра дела совсем плохи стали, ни жилья, ни работы и податься некуда. Хату мужики помогут срубить, а на что жить то. Девки да вдовы к нему пытались подкатывать, но он всё Маричку ждал, только о ней думал, надеялся, что напишет, навестит. Не приезжала. Не писала. «Учится, некогда ей, – оправдывал её парень». Соскучился за женой, да куда её позовёшь. С детьми кое-как контакты наладил, отцом не зовут, но хоть не шарахаются. А что толку, если он даже себя содержать не в состоянии, не то что их.

Ночью затарабанили Саше в окно: «Дядь Саш! Дядь Саш! Мамка послала сказать, что сиделец купил верёвку и две банки первача. За ним батя следом скрытно пошёл, да боится не справится».
– А куда пошёл то?
– Идёмте, покажу, а там кОмар след возьмёт.

Очнулся Петро в больничке под ругань Степаниды. И сам чуть не впал в истерику. Зачем! Зачем было его спасать если никакого выхода нет. Вскочил, не зная куда себя девать и что делать.

Зашёл Степан, дал выпить пол стакана спирта и заставил поесть, а затем вколол снотворное.

Когда Пётр проснулся вторично, возле него сидел Саша.

– Выслушай меня, – попросил он: «Ты наверняка знаешь, что я пытаюсь с нуля организовать своё дело, открыл клинику и аптеку. По сути три аптеки – обычную, ветеринарную и травную. И люди обращаются за помощью, когда по усадьбам езжу, особенно если страдают дети. Сам собираю и сушу растения. А ещё у меня образовался стихийный зоопарк. Работы много, одному тяжело, но платить пока нечем. Согласишься работать со мной, всё что могу – питаться и одеваться будем вместе, и жить под одной крышей. Сумею подняться, поднимемся вместе, обанкрочусь, вместе пойдём по миру».

Петро резко отвернулся к стене, но Саша успел заметить покатившиеся по щекам слёзы и молча обнял парня за плечи.

В четверг вечером Александр засобирался в город, сложил в рюкзак и две большие сумки сыр, грибы, дудочки и манки, пакетики с сушёными травами и сборами, самотканые вышиванки.  Он объяснил Петру, что едет зарабатывать деньги, пообещал вернуться в понедельник после обеда и попросил дом не оставлять, следить за огородом и питомником, аптеку не открывать, а всех, кто обратится отсылать к Степанычам.
 – У тебя здесь дорогое оборудование, спирт… – удивился Пётр, – а вдруг я всё украду и исчезну, ты же меня совсем не знаешь.
– Знаю\не знаю какая разница, – усмехнулся Саша. Я верю тебе. А кто и когда предаст не угадаешь. Подчас предают и самые близкие люди. Мой двоюродный брат и его супруга были альпинистами. И погубила их не лавина, а собственные дети, заботливо приобщённые к лазанию по скалам и ледникам. Брат был профессором кафедры жидких монокристаллов, а его зять, которого он сам же и выучил, очень хотел получить эту должность. И когда, возвратившись в лагерь, молодые услышали, что ночью ожидается сход лавин, никому не сообщили, что родители остались в горах. И сами ничего не предприняли, спокойно, поужинали, потанцевали, и легли спать. Зато потом и портрет повесили в чёрной рамочке и надписи красивые сделали, и столик памяти организовали…
– И что? Зять стал профессором?
– Увы, да. Он и теперь там кафедрой заведует. Альпинисты от них отвернулись, да они не сильно переживают, раньше ходили в горы, теперь в рестораны.

Возвратившись в понедельник задолго до полудня, Александр застал Петра на крыльце среди кучи стружек и кусочков древесины. А на ступеньках стояли резная шкатулка, коробочки, лежали фигурки и заготовки цветов.
– Что это? – изумился Саша.
– Я сейчас всё уберу! Извини! – подхватился Пётр.
– Да постой ты, медведь переросток, – Саша ухватил его за плечо, – это же изумительно! Где ты учился?
– Не, – засмущался Пётр, – отец резал зимними вечерами, вот и я возле него немного перенял. В школе и карандашом рисовал, да пустое это.
– Немного? – засмеялся Саша, – ты же талантище! Эх, надо бы тебя по музеям поводить. Ладно, что-нибудь придумаем. Я там вещи у начальника станции оставил, запрягай телегу, поедем забирать, а я пока ребят за помощью пошлю.
– И что, – удивился Пётр, – даже не спросишь всё ли здесь в порядке?
– Ты же спокойно сидишь, а не бегаешь с подпаленным хвостом, так и спрашивать нечего, – пожал плечами Саша.

– Ну ничего себе? – присвистнул Петро увидев сгружённые возле короткой платформы десятки ящиков и коробок. – Как ты всё это дотащил?
– Друзья помогли. Да часть ещё и сами подбросили, не знаю с чем. А вот с этими, обклеенными красной лентой, просили обращаться осторожно. Тяжеленые, думаю там лабораторное стекло, непонятно зачем так много.
– А как же ты выгрузился за минуту?
– Так они в хвост товарный вагон прицепили и щит под пандус. Вот прямо сюда всё и скатили.
 
Даже с помощью сельчан и начальника станции, подвёзшего самые тяжёлые упаковки до речки на уазике, пришлось сделать несколько ходок. И люди устали и лошади, но все понимали, что помощь лекарю = это помощь себе самим, что не золото да камни он везёт, а лекарства и оборудование.

Дома сюрприз ждал не только Петра, в виде новых сапог, брюк, тёплых спортивных штанов и свитера, но и самого Александра. «Стекло» оказалось маленьким холодильником, дизельным генератором, и небольшим сейфом. Последний был немедленно спрятан от чужих глаз подальше. В прочих подарках они обнаружили постельное бельё, полотенца, прорезиненные фартуки, крупы, муку, соль и поваренную книгу, рассмешившую обоих парней. Запасы ребята ссыпали в стеклянные колбы, залепив их свечным воском. Пока было с избытком и того, что несли селяне в уплату за лечение и работу.

– Постельное бельё! Молодцы! – улыбнулся Саша. – На следующей неделе прибудет инспектор санэпидстанции с супругой искать недостатки в моей работе.  С ними должна приехать подруга, Ярослава, научный сотрудник музея народного промысла. Надо сделать полки под твои работы и организовать спальные места.

– Какая прелесть! Где вы это взяли? Ярослава кружилась вокруг поделок Петра, как оса вокруг варенья.
– Нравится? – поинтересовался Александр.
– Нравится?! – возмутилась Ярослава. – Да Вы с ума сошли! Это шедевры! Музей выкупит их, не задумываясь. Откуда они?
– Выкупит и спрячет в загашники?
– Вы не понимаете. Это уникальные произведения. Им нужны особые условия хранения, которые невозможно поддерживать на экспозиции. Кроме того, мне надо порыться в литературе, чтобы найти по ним монографию.
– А если я Вам скажу, что монографии не существует.
– Саша, Вы перспективный учёный, талантливый врач и хороший человек, но всё-таки не искусствовед. Такие вещи не проходят незамеченными. Не знаю откуда они у Вас, но если по ним действительно нет описания, то это сенсация мирового масштаба.
– На мировой масштаб мы не замахиваемся, – посерьёзнел Александр, – если музей заключит с нами договор на выделение под них витрины на экспозиции, с согласованным нами описанием, и заплатит достойную сумму, мы дадим Вам разрешение на написание монографии. – «Как думаешь, Петро?» – повернулся он к напарнику, который в растерянности простоял весь диалог.

Пётр сначала хотел сказать пусть забирает, не надо, ни денег, ни писать про него. Но глянул на строгое лицо Саши и неожиданно осознал, что перед ним не простецкий, свой в доску, парень, а умный, образованный, молодой мужчина до которого ему расти и расти, и вряд ли что дотянется, и перед которым он в неоплатном долгу. И Маричка вернётся учёная. А будут его безделушки в музее, всё козырь, что и он не совсем ноль. Да и деньги нужны, хоть что-то вложить в бизнес. А то и детей каким подарком порадовать. Они увидели, что баба с дедом любят его, и сами оттаивать начали.

– Ладно, – ответил он, – а себе я ещё сделаю.
– Да Вы, Вы… – захлебнулась возмущением Ярослава, – не с Вашими руками такую работу сделать.
– Но, но, – осадил её Саша, – повежливее с автором, а то ведь он может и заартачиться, и продать свои работы в другие музеи.
– Автором?!  – покрылась красными пятнами Ярослава. – Вы шутите?!
– Я похож на шутника?! – каменея лицом произнёс Саша.
– Простите, я не хотела Вас обидеть, просто не верится, что у этих прекрасных работ… – она замялась, подбирая слова, – современный автор.

Пётр с удивлением слушал, как умело Саша вёл переговоры, добившись не просто юридически заверенного договора, но и добавления в него пункта о заключении трудового договора, по которому Пётр будет консультантом по оценке сохранности древесных изделий, на ставке старшего научного сотрудника, и раз в неделю работать реставратором, со сдельно-премиальной зарплатой, компенсирующих недостающую сумму оплаты его изделий.

– Поедете в город со мной, – сказала Ярослава Петру, – я сниму для Вас гостиницу и помогу с оформлением и прочим.
– Нет! – сказал Саша, не дав Петру и рот открыть, – сначала согласуем и заверим договора и только потом приступим к их реализации.

– Даже не представлял, что приобретаю сундук с золотом, – рассмеялся Саша, когда они наконец остались одни.
– Какой сундук? – не понял Пётр.
– Да тебя, тебя, талантище наше наивное. Теперь главное не расслабляться. Сделаем личное клеймо. Оформляться в музей пойдём вместе. Сдадим часть твоих изделий в сувенирные и художественные магазины, в которые я свои дудочки да манки отдаю, они неплохо платят. Захочешь продавать свои работы ещё где-то, продавай, но без меня ничего не подписывай и свою подпись вообще нигде не ставь, даже если будут просить автограф. Запомни: ты продаёшь только изделия, но не право на свои работы.
– А в чём разница? – не понял Пётр.
– Если ты продашь кому-то право на свои работы, то все последующие изделия будут принадлежать только ему. Ты больше не сможешь ими распоряжаться. Он будет продавать их по своим ценам, а тебе платить мелочёвку, чтобы ты не прекращал работать.

– Вот же я баран необразованный. Ничегошеньки не знаю.
– Чепуха. Со временем разберёшься, ещё и меня учить будешь. К работе в музее не приступай, пока не получишь деньги за изделия и ни увидишь их на экспозиции. Если попробуют поручить тебе делать витрину самому твёрдо отказывайся. Для этого у них имеются оплаченные оформители. Надпись должна содержать фамилию имя отчество и название села. Всё. Перво-наперво требуй кабинет, канцелярию и инструменты. Своих знаний и умений не показывай. В качестве консультанта ходи с блокнотом и всё записывай. Твоё дело не исправлять и не объяснять, а только указывать на изъяны. Записи ни с кем не обсуждай, нигде не оставляй и никому не показывай, украдут и не по чём тебе будет отчёты писать.

– Украдут так можно же новый блокнот купить.
– Блокноты тебе должен покупать музей. А украдут суть твоих замечаний, словно это они их выявили, а не ты. Закажут изготовить детали для реставрации, рисуй картинки, всякие схемы, даже придурочные. Начнут давить, что срочно сделать необходимо, отвечай, что подумать надо как лучше сработать. А мы потом дома обсудим всё.
– А чего сразу не сделать?
– Цен на работы ты не знаешь. Тебя постараются обмануть в оплате. Кроме того, если станешь работать в полную силу, за неделю сделаешь то, за что они годами деньги получают. Поняв, что на тебе можно ездить, уже не слезут. Не рассказывай о себе ничего. Люди судят нас по нашим рассказам, передавая друг другу и перевирая. Потом сам разберёшься с кем приятельствовать, а кого десятой дорогой обходить, но откровенничать ни с кем не стоит.

Они ещё немного обсудили будущую работу, а потом Петро спросил долго ли они пробудут в городе, успеет ли он навестить Маричку. Саша вспоминал Славочку, которая теперь при каждой встрече пыталась вешаться ему на шею твердя как ошиблась с замужеством, и понимал, что не его дело давать советы. Было ясно, что раз Маричка не писала ни раньше, ни теперь, а родителям, в ответ на посылки, слала короткие записки типа: учусь, нет времени, то и Петра ожидает не слишком ласковая встреча. Он порекомендовал парню промолчать пока о действительном положении дел, и добавил, что это его мысли, а Пётр должен сам решить, как поступить.

Приступив к работе в музее, Петро понял насколько Саша был прав. Тюрьма, хоть и не учебное заведение, да тоже кое чему учит. Хамов и прилипал Петро отвадил сразу. А когда встал вопрос о постройке витрины, вежливо объяснил, что времени у него всего пол дня и он успеет разве что осмотреть экспозицию, в ожидании пока бухгалтерия выдаст ему деньги за приобретённые музеем изделия.

Повидавшись с Маричкой, он понял почему Саша не советовал с ней откровенничать. Первый вопрос, который она ему задала был о деньгах и посылке от родителей. Её возмутило, что он ничего ей не привёз и она долго объясняла ему как тяжело жить среди более богатых студентов. А когда он заикнулся, что она может вернуться к нему и детям, спросила сколько времени и сказала, что он бы мог подарить ей часы, а то те, что у неё есть, носить стыдно. Пётр бы и купил, денег не жалко, если бы не дети и долг перед Сашей. Когда Маричка поняла, что он ничего ей не даст и не купит, сказала, чтобы пустой больше не при ходил и ушла в общежитие.

Петро понял, что единственная, хоть и весьма призрачная надежда сохранить семью, это рассказать Маричке о заработках, но претила мысль, что его женщина, его собственная жена будет спать с ним за деньги, Ему было стыдно за неё, что она не интересовалась ни им самим, ни родителями, ни детьми. Ему было стыдно за себя, что он всё-таки не хотел от неё отказываться.

Пролетел ещё месяц и Петро получил первую зарплату. Вместе с другими подработками и деньгами из сувенирных магазинов, получилась довольно приличная сумма. Встретив Сашу после лекции для студентов ветеринарной академии, Петро хотел отдать ему полученные деньги. Но Саша возразил, что первую зарплату надо отметить. Они купили подарки и продукты, а потом, оставив рюкзаки и сумки в камере хранения, пили пиво и смеялись над своими неудачными любовями.

– Ситуация у нас в корне поменялась, – сказал Саша, когда они возвратились домой, – у тебя уже неплохие заработки, а дальше будет больше. Поэтому наша прежняя договорённость не актуальна. Я бы советовал тебе учиться, но знаю, что ты хочешь вернуть семью. Поэтому давай срубим тебе дом и живите себе. Я скопил немного денег, возьми, полагаю на первое обустройство вам хватит.
– Хочешь меня обидеть? – спросил Петро. – Ты конечно прав, насчёт моей семьи, но сначала я помогу тебе выплатить кредит, а потом, как ты говоришь, посмотрим.

Взглянув в одинаково упрямые, хмурые лица друг друга они расхохотались. А потом пожали руки и устроили жим на локтях. Петро очень удивился, когда его рука, под давлением Сашиной ладони, оказалась на столе. Он был массивнее, да и рос в условиях, где не было места слабым.
– Давай ещё раз, – предложил он, решив, что это случайность. Но после третьего поражения сдался.
– Я научу, если хочешь, – улыбнулся Саша, – здесь важна не только сила, но и механика, знание работы сухожилий и мышц руки. Тебе это и как художнику пригодится. Почитай о Леонардо да Винчи, насколько тщательно он изучал человеческое тело, чтобы создать свои гениальные полотна.

Слушая друга Пётр осознавал, что ему хочется стать таким же, умным, знающим, уверенным в своих силах, что он хочет и готов учиться. И только одна мысль зудела поперёк всего: Маричка.

Посовещавшись, парни решили ставить сруб на две семьи рядом с ветлечебницей. Не век же и Саше бобылём ходить. Основные выходы сделали на торцах, на обе стороны, чтобы глаза друг другу не мозолить, а дополнительные в общий палисадник перед домом, между двумя раздельными.

Маричка возвращаться в село не хотела. Но Пётр оказался настойчивым и поговорил с её родителями, чтобы не посылали ей ни продуктов, ни денег. Во время практики старостам групп выдавали деньги на пропитание студентов, но по возвращении в общежитие у Марички даже на проезд копейки не осталось. Пошарив по чужим тумбочкам и дожевав последние сухарики, она попробовала походить по знакомым. Но те кормили исключительно разговорами, даже не думая приглашать за стол.  Вот жлобы, мысленно ругалась Маричка на бывших любовников, за границей и квартиры покупают и дорогие подарки делают, а здесь даже просто пойти поесть не к кому. Поголодав несколько дней и поняв, что выхода ей не оставили, она сдалась и отправилась на базар, искать с кем добраться до села.

К родителям Маричка не пошла, сразу отправилась на центральную. Покрутила носом на почти готовый сруб и милостиво дозволила Петру обнять себя, когда они остались одни. Но когда он проявил инициативу на большее, воспротивилась, заявив, что человек, который сидел в тюрьме не может оставаться её мужем и они должны развестись.
– А как же дети? – взволновался Пётр.
– А что дети? Живут себе у родителей и пусть живут, – пожала плечами Маричка, уверенная, что она здесь не останется, а за границей дети будут только мешать богатому и щедрому любовнику.

Но деньги Маричке всё же были нужны. И она согласилась преподавать в местной школе повисшие без учителей предметы: математику, немецкий язык и пение. Поговорив с ней несколько минут и выяснив уровень её знаний, который вернее было бы назвать уровнем незнания, директриса пришла в ужас от собственного решения. Но терять не заполненные ставки было жаль. Она и так еле уговорила Александра вести природоведение и ботанику. 

Жить в новом срубе Маричка не стала, рассудив, что там придётся самой запасаться продуктами и заниматься кухней. Она поселилась в комнатке при школе, рассчитывая питаться в столовой в которой кормили детей, и работы меньше и денег экономия. А сыры и всю молочку она собиралась брать у родителей.

Мать расплакалась, увидев как похудела её девочка, кинулась обнять, но Маричка отшатнулась. Ей была неприятна эта постаревшая женщина в простой домотканой одежде. На спрятавшихся детей она даже не посмотрела.
– Я только возьму продукты и уйду, – ответила она на суету матери, начавшей собирать на стол, – а всё это упакуй мне с собой.
– А ну-ка, мать, стой! – рявкнул отец, появляясь на пороге. – Какие продукты, доченька? – нарочито ласково произнёс он. – Ты давай переодевайся, матери по хозяйству подсоби, да с детьми двором займитесь, а то она уже измучилась везде успевать. И тёплую одёжку детям шить пора, похолодает скоро.
– Опять прислугой сделать хотите… – разозлилась Маричка, – я между прочим теперь в школе учительницей буду, не к лицу мне в дерьме ковыряться.
– Значит деньги и продукты из дома, где детей оставила, тебе к лицу, а помочь эти самые продукты изготовить так мы гордые, педагоги мы… а ну выкатывайся отсюда! И чтоб я тебя не видел пока у матери прощения не попросишь и не поймёшь, что сыры на вербах не растут, они труда требуют.

Маричка еле тащилась на центральную, размазывая по лицу слёзы с дорожной пылью: «Да что я им сделала? За что они со мной так?». Она дошла до речки, с омерзением и дрожью умылась ледяной водой и успокоилась, подумав, что пока не знает как, но жестоко отомстит всем за пережитые унижения.

– Я дам ей денег и пусть возвращается в город в свой университет – тяжело вздохнул Пётр.
– И ей сделаешь хуже, и себе подножку подставишь, – возразил Саша, – просто дать денег, она их тут же все растратит, тебе придётся содержать её в течение нескольких лет. Сейчас у тебя неплохие заработки на волне сенсации, но это кратковременный эффект и дальше они значительно снизятся, а могут и свалиться в нуль.
– Мне много не надо. Проживу.
– Тебе не надо. А детям и одежда, и обувь и много всего ещё нужно. И на учёбу им деньги откладывать не помешает. Да и тебе учиться надо, чтобы стабильно в профессию войти.
– Так и она учиться хочет.
– Петро, разуй глаза. Она не учиться хочет, а жить ничего не делая. Поговори с ней на темы предметов, которые им преподавали в течение трёх лет. Она вообще ничего не взяла. Полный нуль. Спрашивает зачем я через воду аквариума воздух прогоняю. Я объясняю ей, что так вода насыщается кислородом. А она смеётся, что я её за дуру держу, мол вода жидкость, а кислород газ, и как они могут смешиваться. И это после трёх лет изучения химии, коллоидной химии и атомной физики. Я уже молчу про всё остальное.
– Ну что рыба в пруду задыхается без кислорода, если много растений в воде это даже я знаю. Шутила наверно.
– Да уж какие шутки. Поговори с ней о чём серьёзном, сам поймёшь. Поедет в город, будет и дальше бездельничать, да жизнь прогуливать. Работая здесь в школе, она хоть что-то из учебников запомнит, а если втянется, может и развиваться начнёт, да человеком станет, а не пиявкой на родителях.

Пока Саша с Петром рассуждали как лучше для Марички, сама девушка думала, что делать дальше. Городской жизни она попробовала и поняла, что без денег там делать нечего. «Сами же сказали, что мне на учебу деньги откладывали, а раз откладывали мне значит это уже и не их деньги, а мои. Да и откладывали 17 лет, а отдавали только 3 года, а где остальные за 14 лет? Зажали? Деньги я у них не заработала. Семнадцать лет на них пахала, а теперь мои дети на них работают, значит они мне должны, а не я им…», – так рассуждая, она доползла до больнички в надежде что Степанида её покормит и устроит отдыхать.

Но врачихи дома не оказалось. А Степан и раньше Маричку не слишком привечал, а теперь и вовсе разошёлся, ну прям как её отец недавно. «И чего орать было, что у меня есть муж и дети, – недоумевала девушка, – а то я не знаю кто у меня есть. Да и вообще какое его дело. За что только хорошим человеком считается? Был бы хороший, так накормил бы, посочувствовал, помог… а не выгонять сразу, да ещё и обзываться. Нет валить надо отсюда. Вот поработаю я в этой дурацкой школе и пошлют меня на учительский семинар. А там немцы приедут. Опытом обмениваться. И поеду я жить в Германию. И буду сидеть на золотом песке пляжа у тёплого моря. И весь Париж будет у меня перед глазами, с Бинг Беном и пальмами, а вокруг будут важно ходить павлины и я буду наслаждаться шоколадом и их пением».

Мечтая, дошла она до школы. Просить аванс.
– А ты разве не получила подъёмные? – удивилась директриса, отпирая сейф и доставая деньги.

И эта туда же, рассвирепела девушка, злость на всех зашкаливала, и она не сдержалась:
– Не ты, а Вы, я теперь учительница. А что я получила и что нет не Ваше дело.
– До свидания, Мария Михайловна, рада была с Вами повидаться, – сказала директриса, кладя деньги обратно и запирая сейф.
– А деньги?
– Какие деньги?
– Аванс!
– Ах, это, вот почитайте, –  она положила на стол трудовое законодательство, – с собой дать не могу, единственный экземпляр. 

Маричка выскочила со школы злая, голодная и растерянная. Жить не на что. Еды нет. Она дёрнулась было идти к Петру, но поняв, что уже не дойдет, вернулась в свою комнату и без сил упала на кровать. «Зачем только я из города уехала? Ну что я им всем такого сделала? Почему они не дают мне жить так, как я хочу? Я же ничего плохого не делаю. Ну да, своровала пенсию. Так Петро за неё отсидел, значит это уже не считается. Да и не я преступница, а он. Я же не сидела. И жить с преступником не могу, говорят их за границу не пускают».

С этими горькими мыслями Маричка заснула, а когда проснулась обнаружила рядом две корзинки. Записок не было, но плетёнки в каждой семье выплетались иначе, а уж материны пироги и узоры, Петра не узнать было трудно. «Ага, стыдно стало, – думала девушка, жадно набивая рот едой, – могли бы и конфет каких положить, или шоколада». А когда увидела на дне корзинки Петра деньги, скривилась: «Он что дурной? Да я на них и недели не проживу, только на хлеб и молоко и хватит».

Через неделю заработала школьная столовая и Маричка, расплатившись с поварихой деньгами Петра, начала питаться там, за учительским столом.

Преподавать уроки было несложно. С вечера она переписывала в тетрадь раздел учебника, а утром пересказывала его детям. Если они задавали вопросы, она просто повторяла ещё раз уже сказанное. А когда одна девочка сказала, что всё равно не поняла и попросила объяснить, ответила, что школа не для тупых. Больше дети вопросов не задавали. Она даже попыталась наладить отношения со своими детьми, но девочка, которая её совсем не помнила, просто отвернулась, а сын громко заявил, что она ему не мать.

Получив первую зарплату Маричка возмутилась почему так мало. Она рассчитывала поехать в город, купить себе новые туфли, платье, любимую косметику, посидеть в ресторане… А денег, если отдать на месяц за питание, даже на пару ботинок не хватало. От Петра правда опять пришла корзинка с подарком, но всё это были слёзки, а не деньги. А ещё ученики как-то странно начали вести себя на её уроках, что-то вышивали, рисовали, мастерили, переписывали учебники, не слушая, что она говорит. Но когда она задавала вопросы по пройденному материалу, отвечали так бойко и с такими подробностями, что она и сама терялась.

Пётр пытался ухаживать за Маричкой, надеясь вернуть семью. Но она подала на развод, заявив, что не может быть замужем за судимым. А когда он напомнил, что сидел за неё, начала так возмущаться, что он сам предложил, а теперь её попрекает, что бедному парню ещё и оправдываться пришлось.

Через некоторое время их вызвали в город на суд и Маричка была неприятно поражена, обнаружив, что вместе с Петром приехали её отец с сыном, Саша, Степаныч, а в зале суда оказались ещё и оба её старших брата.

Когда судья попросил вывести из зала суда ребёнка, мальчишка вскочил и громко заявил: «Я никуда не пойду! Я не хочу, чтобы меня ей отдали!».
– Ей, это кому, молодой человек, – вежливо поинтересовался судья.
– Ей! – кивнул мальчик на Маричку.
– Но разве эта молодая женщина не твоя мать?
– Нет! Моей мамой всегда была бабушка.
– Ты живёшь с бабушкой?
– И с дедушкой. А она нас бросила. Сестра её даже не помнит. Но если надо могу жить с папой Петром. Он хороший и добрый. Многому учит нас, как дядя Саша, только по-другому. А с ней я жить не буду.
– Ваша позиция понятна, молодой человек, – улыбнулся судья, – мы учтём её. «Вы записали? – обратился он к стенографистке. – Да, Ваша честь». – Как видите всё запротоколировано, так что Вы можете пока спокойно посидеть в библиотеке. Здесь, на нашем этаже, прекрасная детская библиотека, Вам будет интересно.

Маричка слушала чуть не с отвисшей челюстью. Она не понимала к чему эти разговоры, если она и не собиралась забирать детей. Зачем они ей?! Вот алименты, да, их она потребует.

Но всё сложилось как-то не так, как она думала. Оказалось, что раз дети жили не с ней и она о них не заботилась, то и алименты присудили её родителям, от которых отец тут же отказался, заявив, что Петро так много для них делает, что никакие алименты не покроют и что они разберутся между собой по-родственному. А то, что она этих детей рожала никто во внимание не принял и даже в протокол вносить не стали, заявив, что это уже есть в шапке. Да еще оказалось, что суд надо оплатить, хорошо хоть Пётр сказал, что сам деньги внесёт.

Маричка думала, что после суда все поедут домой и она сэкономит на дороге. Но они поехали в какой-то музей. Её тоже с собой звали, но она отказалась, что за удовольствие по музеям ходить?!

Зато на станции её ждал приятный сюрприз. Она встретила бывшую сокурсницу, всю упакованную, ухоженную, и та поведала ей как легко можно попасть за границу, и даже телефон дала и адрес куда обращаться. Маричка забеспокоилась, что там работать придётся, но знакомая её успокоила, что это чепуха, а не работа, а иногда надо и просто выводить стариков на улицу и быть там с ними рядом. Маричка воспряла духом, но решила дождаться семинара, может тогда и вообще работать не надо будет.

Директор ознакомила Маричку с письмом-директивой. Семинар проводится совместно представителями организаций защиты природы США. Тема семинара: роль преподавателей младших классов в охране окружающей среды. Первый день: практическое занятие. Форма одежды: рабочая. Место проведения: лесопарк. Второй день коллоквиум и заключительный банкет в ресторане.

Маричке было всё равно Франция, Штаты… не Египет же в конце концов, она на эти пирамиды уже в кино насмотрелась. А рабочая форма одежды её просто рассмешила. Ну да приедут иностранцы, ещё и из самой Америки, богатые, небось один носок стоит как весь её гардероб, а она в рабочую одежду вырядится. И Маричка выбрала самое красивое праздничное платье, бусы и золотые серьги, которые ей Петро на рождение детей дарил, и единственные выходные туфли на каблуках. Покрутилась перед закрытым ставнями окном и решила, что несомненно привлечёт внимание какого-нибудь американца и он увезёт её с собой в страну вечного праздника.

В фойе городской школы, откуда учителей должен был забрать автобус, собралось полтора десятка очень важных молоды женщин, разодетых как куклы и увешанных украшениями, как новогодние ёлки.

А когда автобус остановился возле гостиницы с иностранцами, в него ввалилась хохочущая компания разновозрастных мужчин и женщин в растянутых тренингах, потрёпанных футболках и видавших виды кроссовках.

Встретившись взглядами, обе команды онемели, а затем переводчик огласил вопрос руководителя американской группы, интересовавшегося, где учителя, с которыми им предстоит работать.

В лесопарке американцы граблями сгребали ветки и охапками сносили их в общую кучу, с иронией наблюдая как красавицы-учительницы, беря по одной веточке двумя пальчиками, на носочках несли их к прочему хворосту, стараясь не наступать на, проваливающиеся в лесную почву, каблуки.

Маричка увидев, что её участие в этом трудовом празднике никого не беспокоит, да и выбирать не из чего, села в отдалении на поваленное дерево, в ожидании обратной дороги в город.

– Где только они таких нищебродов набрали, – возмущались учительницы в фойе гостиницы, заполняя бумаги на заселение.

Коллоквиум проходил в большом зале лектория, в который собрали учителей других школ и студентов. Все выступающие оказались профессорами, в том числе и те, что в дранных обувках таскали лесной отпад, они опять выделялись разномастной простотой одежды, но уже брендовой и очень дорогой.

В отличие от местной профессуры, американцы не привезли с собой ни таблиц, ни диаграмм, ни слайдов, не заморачивались отведённым временем и детализацией, а уверенно рисовали кривые круги и стрелки, блоками обозначая давление человеческого сообщества на природу. Вследствие чего принимающая сторона оказалась слегка шокирована.

Когда, после часового отдыха, американцы спустились в ресторан ухоженные, нарядные, как с картинок модных заграничных журналов, Маричке и вовсе поплохело. Теперь она бы схватилась за каждого, но понимала, что шанс упущен.
– Это ж надо уметь так притворяться, – думала она, – специально прикидывались, чтобы в лесу их никто соблазнять не кинулся, ещё и перчатки надели, чтобы мы рук ухоженных не увидели. А доклады, один смех, я бы и то кружочки красивее нарисовала.

В село девушка не поехала, а направилась по адресу, оставленному сокурсницей. Встретила её слегка обрюзгшая женщина средних лет и сразу огорошила, что необходим заграничный паспорт. Маричка, услышав как его заказать и сколько ждать, за голову схватилась. Но оказалось контора всё может сделать сама, только тогда за границей долг дольше отрабатывать придётся.
– А если мне работа не понравится?
– Нет такого! Или едешь и работаешь, или уходишь и не морочишь мне голову.
– Но я ведь могу не справиться…
– Пока не отработаешь долг у тебя будут две рабочие возможности: уход за пожилыми людьми и инвалидами или проституция. Не справишься с первой, отправишься на вторую.

Маричка уехала и у Петра словно камень с души свалился. Как ни странно, но он почувствовал облегчение. Ему больше не надо было следить, чтобы она не оставалась голодная и не сотворила очередную глупость, уговаривать директора школы не увольнять её, объяснять сыну и дочери почему они не должны ей грубить и зачем им учить её скучные уроки.

Он ещё больше зауважал Сашу за кружок знатоков природы, который тот организовал при клубе и где старался дать детям всё то, что им не додавали в школе, включая английский язык и подключив самого Петра учить детей рисованию.

Ажиотаж вокруг его работ, как Саша и предупреждал, вскоре утих и Петро радовался, что не отдал все сбережения Маричке. Он внезапно осознал, что ему и впрямь надо учиться. И пусть ему никогда не стать таким мудрым и образованным, как побратим, но он должен знать и уметь, как и что подсказать собственным детям, когда в этом возникает необходимость.

Саша предложил ему сдать экзамены за два курса академии искусств и лесотехнической академии экстерном, заранее сдать теоретические предметы и перейти на третьи курсы дневного обучения вольным слушателем.

– Древесные породы, их структуры и возможности ты знаешь лучше любого профессора, – аргументировал он свои советы, – подучишь термины и сдашь всё с закрытыми глазами. Анатомию я в тебя тоже почти вложил, зря что ли на лекции да в спортзал таскал. Ты механику движений теперь не только в теории знаешь, но и на практике прочувствовал. Наработки английского у тебя имеются, возьмёшь пару частных уроков. По технике рисунка имеешь официально заверенный диплом признанной в художественных кругах мастерской. По теории искусств и древней Греции ты уже сам можешь лекции читать, как и по народным эпосам и легендам. Окончишь очные третьи курсы и будем переводить тебя учиться по обмену за границей. Там и защитишь докторант.
– Саш, да не справлюсь я. И родителям Марички помочь надо. И как я опять детей оставлю...
– Дети уже подросли, поймут. Да и не бросишь же ты их, небось каждую ночь письма сочинять будешь. А помощь я организую, не вопрос, вон сколько подрастающих лоботрясов дурью мается. Так что не дрейф, прорвёмся.
– Страшно мне.
– Страшно чего? Что ты теряешь?
– Стыдно, вдруг не справлюсь.
– А, так это не страх, это гордыня в тебе заговорила. Как это я весь такой крутой и вдруг чего-то не сумел.
– Да ну тебя, – рассмеялся Пётр и, встав в позу, стукнул кулаком себя в грудь: «Я здесь самый-самый крутой! После Саши». Он ткнул кулаком в друга, и они, смеясь, устроили очередной поединок.

Пётр думал, что на экзаменах будет стеснятся, мямлить, забывая термины… но неожиданно ощутил себя свободно, словно на выставках и презентациях своих поделок, где приходилось общаться с разными людьми и отвечать на многочисленные вопросы. Он получил разрешения на вольное посещение лекций и предложения работать лаборантом.

Пётр думал согласиться на работу в обоих вузах. Но Саша рассудил, что на кафедре лесоведения имеются образцы древесины экзотических растений, с которыми друг ещё не сталкивался, а реставрационная мастерская займёт много времени и для обучения бесполезна. Он посоветовал для подработки найти небольшую котельную на ночные смены, где можно и позаниматься, и поспать.

Учиться Петру нравилось. В каждом предмете было много удивительных сведений, о которых он и не подозревал. Единственной трудностью стал английский язык, который, как он ни старался учить, в голове не задерживался.

Когда у студентов начались зимние каникулы, Саша, по его просьбе, привёз в город детей и они почти неделю провели в общежитской комнатке отца, посетив цирк, кукольный театр и новогодние праздники.

Детские подарки привели их в неописуемый восторг. Но как Саша с Петром детей ни уговаривали, ничего оттуда кушать не стали, говоря, что хотят поделиться с бабой, дедом и ребятами в школе, только нюхали мандаринки, аккуратно беря их в руки и ахали. Пришлось ребятам раскошелиться и закупить несколько килограмм конфет, а Саше ещё и поднять свои связи, чтобы достать мандарины. И они с детьми целый день клеили и наполняли новогодние подарки для сельчан. 

Маричка, с гадливостью в душе и фальшивой улыбкой на губах, занималась тем от чего бежала всю жизнь. Работа и в самом деле была не сложная, гораздо легче того, что приходилось делать на родительском подворье, но её коробила сама мысль, что она должна кому-то прислуживать и вообще работать. Ухаживать ей приходилось за русскоязычными эмигрантами, которые не были ни богатыми, ни щедрыми.

Очередь из мужчин в ближайшем окружении не наблюдалась. Пару раз она купилась на предложение «подвезти», но не получив ни удовольствия, ни подарков, больше на них не отзывалась.

Подопечная ей досталась вредная, всем и всеми недовольная.
–  Так поменяй, – пожимали плечами девчонки на её жалобы. Но сколько она ни обращалась к кураторше, та отвечала, что нет у неё других подопечных. Причину Маричка узнала потом, оказалось, что и в контору надо деньги отстёгивать. И после нескольких месяцев работы, у кураторши и время нашлось и другая подопечная.

Новая дама любила поговорить, и когда они сидели на лавочке, в тени домов, тараторила не умолкая, рассказывая о себе. Маричка не прислушивалась, молча кивая головой или поддакивая, до тех пор, пока однажды дама ни стала рассказывать, как получила собственное жильё, ухаживая за стариком и выйдя за него замуж.

Муж её был кандидатом наук. Жили они неплохо. Но приятель постоянно звонил и рассказывал, как прекрасно он устроился и что если они приедут, то её супруга сразу примут в научный центр на высокооплачиваемую работу и у них будет и квартира, и свобода, и деньги.

На работу супруга взяли, но только на время выполнения заказного проекта, поэтому ей тоже пришлось работать. В своё время она окончила филологический факультет и иностранные языки не стали для неё преградой, хотя пришлось подучиться. Поменяв несколько работ и с десяток подопечных, она попала к своему будущему супругу. А у её собственного супруга тогда обострилось заболевание, он стал нервным, несдержанным. Ухаживать за двумя мужиками желания не было. Дети взрослые, обзавелись собственными семьями. Она развелась с больным мужем и ушла жить к сыну.

Её подопечный, когда она пожаловалась, как они ютятся в маленькой квартирке, предложил жить у него. Так они и сошлись, а со временем поженились. Правда оказалось, что дети у него всё-таки были и ей пришлось выдержать кошмарный суд. Но она сумела доказать, что они не поддерживали связи в течении десятилетий, и вспомнили об отце только когда появилась возможность завладеть квартирой. 

На все Маричкины вопросы как она уговорила его жениться, ответ был один: влюбился, во что Маричке не слишком верилось. «Ей за шестьдесят, ему за восемьдесят, какая любовь?! Да она собственного мужа не пожалела, чтобы квартиру этого старика заграбастать. А мне вечно всех жалко. А меня кто пожалел? Да никто, выкинули за границу, как какую-то гниль в компостную яму, перегнивай, Маричка, может удобрением станешь. Может и стану. Назло им стану. Тогда все поймут, что не они были правы, а я».

Цель была намечена. Маршрут определён. И теперь Маричка просила, чтобы ей в подопечные давали одиноких мужиков, как ни противно было их обихаживать, особенно когда мыть приходилось. Попадались и такие, что жить к себе звали, да только больно здоровые, с такими быстро вдовой не станешь, и жениться они не спешили, хотели приобрести любовницу и бесплатную прислугу в одном лице.

Долг Марички постепенно уменьшался, и она теперь многое могла себе позволить, но ни новая одежда, ни шоколад, ни даже красная икра, о которой она мечтала и которую раньше никогда не пробовала, не приносили удовольствия.

Рассчитавшись с долгами, немного освоившись и собрав денег, она решила попробовать пожить в другой стране, где у фирмы были свои конторы. И, поменяв три страны, очутилась в Италии. Там для неё, благодаря местному куратору, молодому симпатичному полукровке, нашлась работа продавца с условием, что она будет, вместе с другими девушками, убираться на вилле хозяина магазина. Маричка с радостью согласилась.

Синее небо. Синее море. Белая яхта внизу у длинной крутой лестницы. И она, одна из девушек в коротеньких голубых платьишках, белых кружевных фартучках, выстроившихся на фоне белоснежной виллы с голубой крышей на чистых плитах, уставленного кадками с зеленью, двора.

Маричка сама себе завидовала, правда не долго, до тех пор, пока не началась оргия. А когда она начала плакать и сопротивляться, её просто избили, связали и насиловали втроём до тех пор, пока она не запросила пощады и не пообещала быть послушной. Так начался новый этап жизни, о которой она столько мечтала.

И тут Маричке повезло. Отцу хозяина не понравилось, как с ней обошлись. Он видел, что девушка, хоть уже и понабралась опыта, но ещё не испорчена. Зачем её калечить, если многие девчонки добровольно шли. Да и изнасилование могло аукнуться проблемами в определённых кругах. Забрать её у сына было делом пары минут, тот и сам был не рад, что в алкогольно-наркотическом угаре сорвался с тормозов.

И Маричка оказалась у Габриеля.
– Значит так, синьорина, – сказал он привезя её на виллу, – это мой дом. Захочешь остаться станет твоим домом. Захочешь, будешь работать, не захочешь, не надо, денег хватает. Не захочешь остаться, принуждать не стану, но из страны беги, те мужики власть большую имеют, защитить тебя некому будет. Сегодня отдыхай, высыпайся, спальни на втором этаже, кухня на первом, твой гардероб во второй комнате слева. Завтра давай ответ.

Вилла Габриэля оказалась небольшой, ухоженной, очень уютной, тоже с видом на море и бассейном во дворе. Маричка, преодолевая слабость, приняла ванну и, махнув на неразобранные вещи, скрючилась в постели под простынёй, роняя горькие слёзы. А потом рассмеялась, неожиданно осознав, что, пережив боль и унижение, она может больше не работать и заполучить прекрасный дом и богатого, щедрого мужика. Но тут её посетила мысль о возможном обмане, и она, в ужасе, снова заплакала.

Саша по-прежнему на три дня в неделю ездил в город читать лекции в двух академиях и лектории, проводить семинар, тренировать спецгруппу полиции. Ему предлагали кафедры, давали ранг и должность в управлении, но он упорно возвращался к своей клинике, аптеке и зоопарку, которые, благодаря их с Петром работе, приобрели вес и статус на весь район. Теперь здесь работали два аптекаря-провизора, три ветврача, – выучившиеся и вернувшиеся в село ребята, четыре смотрителя зоопарка, бывшие лесозаготовители, два агронома на лекарском огороде, одна из которых его жена. А в совместном палисаднике его ждали побратим, доктор наук и известный художник, пятеро младших ребятишек, его и Петра, и бутылка доброго французского вина.


Габриэль оказался щедрым спокойным мужчиной и страстным любовником. Пресыщенный жизнью, но опытный и дальновидный, он не пытался развлечь себя острыми ощущениями, а выискивал новизну в уже привычных красках и сюжетах: природе, архитектуре, живописи, путешествиях, незнакомых блюдах и напитках. В нём давно никто и ничто не вызывало такого откровенного веселья, как странная логика и неубиваемое стремление к несуществующей цели этой деревенской девочки. И он дарил ей возможность вплотную подойти к её мечте, с любопытством наблюдая что же она будет делать дальше.

– Как я могу общаться с этой дамой, – возражала Маричка, когда Габриэль пытался ввести её в компанию своих знакомых, – у неё же два любовника. Я выходила замуж девственницей, мне противно даже видеть её. Потом жизнь вынудила меня уступить ситуации, не дав других возможностей выбиться в люди. А она же просто распущенная.

Он только улыбался, не напоминая о её теперешнем статусе и через сколько мужчин абсолютно добровольно она прошла прежде чем попала к его сыну.

Жизнь Марички наконец стала такой, как она когда-то мечтала. Всё было: и наряды, и дорогие украшения, и косметологи, и подарки, и море, и пальмы, и деньги, и вечный праздник. Виллу обслуживали приходящие уборщицы, повар и садовник. Правда в театре она заснула, а на выставке так откровенно зевала, что они быстро ушли оттуда. Габриэль водил её по дорогим ресторанам, возил по заграницам, они даже плавали на огромном, как многоэтажный дом корабле. Но всё это было так обыденно и скучно…

Забеспокоилась Маричка только когда Габриэль заболел. Он так и не женился на ней. Денег и барахла она скопила немало, но куда ехать и как везти?! Оказалось, что Габриэль позаботился и об этом, подготовив две дарственные на дом, от себя ей и от неё его сыну, когда она состарится. Болел он не долго. Она за ним не ухаживала. Габриэль купил ей путёвку в санаторий: «Езжай, отдохни. Когда всё кончится, вернёшься».

В санатории, к её сожалению, отдыхали парами. Было несколько одиноких мужиков, но какие-то страшные и неприятные. Пару раз приходил к ней ночью парень из обслуги, но поняв, что платить она не собирается обозвал её старой облезлой обезьяной и слился. Больше Маричка в санатории не ездила, да и вообще никуда не ездила, скучно.

Скука одолевала, делать ничего не хотелось. И Маричка решила, что пришло время показаться в селе, пусть обзавидуются. Но просто так ехать не решилась. Написала родителям, и не получив ответа, решив, что они всё ещё злятся, написала Степаниде. В ответ пришло официальное письмо из которого явствовало, что Степаниды уже много лет нет на свете. Тут Маричка сообразила, что наверно и родителей уже нет и послала письмо Петру, вложив туда письма сыну и дочери с просьбой передать им.

И через какое-то время получила письмо от сына:
Здравствуйте, не уважаемая мной, синьора Марина, по какой-то непонятной причине называющая меня сыном. Вашим сыном я никогда не был и прошу больше так ко мне не обращаться. И вообще не обращаться. Дом у Вас хороший. Италия красивая страна. Мы были там несколько раз с мамой, мелкими и дядей Сашей с его семьёй, когда папа ездил читать лекции в университете и на открытие его выставок. Сестра Ваше письмо получать отказалась, она живёт с семьёй во Франции, где делает докторант и сказала, что ей некогда отвлекаться на всякую ерунду. Я отвечаю на Ваше письмо исключительно из желания оградить себя и своих близких от Вашего внимания. Просьба нас больше не беспокоить и вообще забыть, что мы были когда-то знакомы.

Маричка столько раз перечитывала письмо, что затёрла его до дыр. Её опять отвергли. За что? Она же ничего не просила, наоборот, приглашала в гости или сама бы приехала. И что за мама могла быть там с ними, если она здесь. Петр что женился?! Тогда почему её собственный сын называет чужую женщину мамой?! Да и какие лекции в университете?! Пётр же судимый! Подумав, что сын специально всё придумал чтобы позлить её, она успокоилась и решила, что делать ей в их зачуханном селе нечего.

– Знаешь, что самое смешное, – произнёс Пётр, разглядывая на свет насыщенный винный цвет напитка в изящном бокале, – за мою карьеру и всё, что нам вместе удалось в этой жизни, мы должны быть благодарны Маричке. Ты бы и без меня поднялся и исполнил задуманное. А вот я… Если бы она не украла деньги, и не отвернулась от меня после того, как я отсидел за неё в тюрьме, всё могло сложиться по-другому.
– Тогда уж благодари и мужа своей сестры, – рассмеялся Саша.
– А он здесь причём? – не понял Пётр.
– Так если бы у него было куда её привести, он бы не пошёл к вам в примаки. И ты бы не лишился дома.
– Так за это надо его родителей благодарить, – подхватил эстафету Пётр, – за то, что родили аж девятерых детей.
– Интересная мысль, – сказал Саша, когда они отсмеялись, – надо предложить кому-то из наших внуков на диссертацию. Масса людей, предшествуя событиям или участвуя в них, проходит по нашей судьбе особо не задерживаясь, не интересуясь нами, а зачастую и вовсе не зная нас, и при этом кардинально меняют её.
– Вот чем отличается истинный учёный от поделочного мастера даже в научной степени, – рассмеялся Петро, – стоило мне обнародовать факт, как ты тут же подвёл под него причинно-следственную базу.
– Учись пока я жив, – изобразил мимическую скульптуру Саша.
– А ты подольше живи, а то я знаешь ли тугодум… – ласковая, чуть грустная улыбка на минутку задержалась в глазах, глядящих друг в друга родных людей.

На макушках деревьев тихо догорал закат, а в доме хныкала недавно появившаяся на свет девочка и раздавались женские голоса, перемежаемые смехом.