Каштановые свечи

     Татьяна плакала. Слезы   текли беззвучно, сами по себе.
- Правильно, поплачь, деток обмыть надо, - сказала санитарка, провозя каталку по длинному коридору больницы. И, очевидно, желая как-то утешить, добавила, - а волосы у тебя  красивые.
Татьяна вспомнила, что в "Войне и мире" читала, что некрасивых всегда утешают словами об их красивых волосах или глазах. Вспомнила княжну Марью в исполнении Антонины Шурановой. Актриса была хороша, а роль ей досталась дурнушки. Но у Марьи была душа, а у нее, Татьяны, есть ли душа? И от того, что стало от этих слов еше муторнее, опять заплакала, тихо.

    Плакала она и потом, когда заболел муж, и началась ее новая беременность, но не ребеночком, а его и ее страданиями.Теперь, когда подходил к концу восьмой месяц , она уже была не она. Если раньше ей казалось, что сможет выдержать все, то теперь рухнула ее вера в себя, свои силы. С позором для себя она истерила. Орала, кусала руки, била жалкими кулачками по чему попало. Весь мир стал ощерившимся, страшным зверем, в котором никто, никто не мог помочь и разделить. Особенно ее страшила медицина. Каждый визит в районную поликлинику к врачам, хододным и безразличным, ранил так сильно, что она теряла голову. На ее просьбу выдать направление на лечение в какое-либо , любое, медицинское профильное учреждение она неизменно слышала:
- Женщина, выйдите из кабинета. Не мешайте мне работать...
Кто-то говорил, что Бог нам в помощь, но ей казалось, что и он отвернулся, и ее не знал, но все равно шла, шла, шла к нему, припадала к ногам икон и распятий.
Иногда кто-то, участливый к ее беде, вспоминал свое, тоже большое горе, что не утешало, потому что у нее было свое горе, а не чужое.
Дети жили своей жизнью, молодой, работа, дети.
У Татьяны Ивановны был только он, ее муж, ее друг, ее опора, ее ангел хранитель.  Когда они работали в танцевальном бизнесе, к ним в офис по приглашению хозяйки фирмы, заходил известный в советское времена медик, то ли телепат, то ли энерготерапевт, так он прямо говорил, у Вас, Татьяна, два ангела, земной и небесный.  И вот на тебе. Кушай. Огребай по полной.

    Все началось с его опухшей ноги, и они говорили, вернее, говорила она, а он время от времени соглашался, что надо бы обязательно сходить к врачу. Но вот уже несколько дней, откладывали. В чудесный октябрьский день, почти в его день рождения, поехали с друзьми на Акулову гору, за которой дыра, в которую медленно и верно спускалось солнце. Оказалось, что это очень интересное место, крошечный пятачок земли обетованной в обрамлении наступающего всеядного города. Концептуально. Могучая фигура поэта в центре территории, артефакты, которые рассматривали с дотошностью краеведов, фоткались, пили чай в беседке похожей на недостопамятную, на даче - слайды, строгий экскурсовод, настоящая дыра, еще до канала, вот мама, Брики, сам. Надо почитать Быкова. Купила, а он все лежит. "Тринадцатый апостол". Потом между дачных домиков по тропке спустились к сухому каналу, промчался мальчишка на велике, за ним девчушка, почти Татьяна, такая же безбашенная, несется, разгоняя ветер. Не знает, что навернуться с горы дело нешуточное. Хорошо, если покарябаешься, а если перелом или еще что. Можно и коня потерять. Вдрызг. Втулка полетит, колесо в сторону. А сама? А сама ничего...
   Еще до Акуловой горы был Вахтанговский. Татьяна с мужем в недавние времена и туда частенько наведывались. Муж ходил еще в детстве со своим дедом в директорскую ложу,   и мальчику  там все очень нравилось: и ложа и Олеко Дундич. И лет через пятнадцать так случилось, что после долгой разлуки опять встретились в Вахтанговском, и чтоб уж навсегда. И долго потом туда ходили. Все больше на Туминаса.
Бутусов тоже им нравился, но оказался тяжел, разрушителен для их психики и, чтобы не умереть прямо там, на спектакле, Татьяне приходилось молиться.
Что не умоляло достоинств режиссера. Гениальный. Сложный. Чего не  скажешь про "Генерала и его семью". Там прос то очень и очень хорошо. Мужу близко. У него отец был военный.  Так вмастилось. Такой подарок от Вахтанговского, от самого Крока.

     Ничего-то ничего, а к врачу идти все-таки пришлось. Нога у мужа продолжала расти, появился кашель, температура. Поликлиника. Больница Инфекционная №1. Говорят, новая, по американскому образцу. Еще в неведении. Но уже начались мытарства. А потом, в междомовье, где кружились в танце опавшие листья и перешептывалась удержавшаяся листва, Татьяну настиг звонок. Но сигнал, такой слабый, прерывался, недовольный голос, как из преисподней, и Татьяна Ивановна догадалась, из больницы.
- Повторите, повторите,  пожалуйста.
   - Что? Выбросить телефон?
   - У вашего мужа саркома. Не тяните.
И все, и гудки.
И что теперь?
- Женщина, выйдите из кабинета, вы мне мешаете работать, нет у нас направлений в онкологию, что вы хотите, ему семьдесят восемь, езжайте в Склиф, у него же почки.
- Мы почками не занимаемся, это по месту жительства.
Как мячиком перекидывались. В Склиф на скорой, обратно, как хочешь, хорошо дети при машинах. Эти со вниманием. Но не за нее, за себя, отвезли, привезли и  ушли к себе, в свое, а она мыкай, из рук все валится, магазины, сломанный телефон, денег нет, советы бывалых. Кнопочный телефон от сына. Подарок. Удружил. Забери себе. Купила сама. Самсунг. Двадцать тысяч. Это же для нее с ее пенсионными месяц жизни. А что поделаешь?
   Нашла через знакомых какую-то даму, всемогущую. Езжайте на Речной вокзал, припишут к области, возьмут к Блохину, суньте пятерку и мне двадцать и тому пятерку, а на ресепшине девочке тысячу.
Валил снег. Осадки месячная норма за день. Колеса вязнут. Задели каких-то джигитов. Ни царапины. Заплатили им пять, кинули еще десять, спешили к одиннадцати, пробки, у Блохина не взяли, идите в районную, там помогут.
Что же вы, всемогущая?
- Да, сложный случай. Не взялись.2
Теперь то куда?
Еврейский центр. Миллион за стенты на ногу. Это для начала.
Лечение после.
А вот Маша лечилась там-то.  Поедем?
Полгода платной медицины. Это же три миллиона. На всю жизнь дети в долгах. Но чисто, со вниманием, отдельная палата, врачи всех профилей, все отхимичили в срок. В марте пришел ответ из страховой компании. Перешли на бесплатную. Это уж после того, как внучка умалила:
- Бабушка, ну, нет же денег, пойми , ни у кого .
Теперь в Боткинской. Сначала муж сам ходил, потом на каталке.
Татьяна рассказывала соседу по палате в нейрохирургии о своих мытарствах и сама не верила себе. Неужели это все про них? Про ее мужа, про нее, про ее детей?
- Триста тысяч в  день? - Слушатели не верили. Переспрашивали.
     Теперь ни сам, ни на кресле, перевозка лежачих. Опять деньги, кровать - тоже платно. Лекарства…
-  А ПэтКт вам больше не положено. Лимит закончился.
Но сделали...

Почему-то опять опухла нога...
Татьяна вышла за хлебом,
- Тебе хорошо, -  говорил муж,-  а я, как в заточении.

И, правда, хорошо.
    Татьяна подняла голову, посмотрела на небо. Наполненное светом, оно посылало земле надежду, освещало березы, клены, междомовый асфальтовый проезд, играло пятнами на яркой траве, отражалось на листьях, зажигало свечи  на каштанах. Кто -то осторожно погладил Татьяну по голове, обнял за
плечи. Скользнуло по руке, и она вспомнила, что родилась в мае и сейчас ее каштановое время и оно даст ей силы на долгий путь. Дай Бог!