Жизнь после

«Облака на голубом небе — это видимая вечность. Туда уходят любовь, боль и самые светлые воспоминания.
Это молчание длится уже тридцать лет.
Посвящается тем, кого нет. И тем, кто выжил, чтобы помнить.»

19 ноября 1995 года — день, перевернувший мою жизнь на «до» и «после». День, в который я мгновенно стала взрослой. Растворилось беззаботное детство, чудесная, волшебная юность, окруженная любовью и заботой родителей, легкость и безграничное счастье. День, когда погибла вся моя семья. Тот день я помню, кажется, поминутно. Мне было 20 лет.

Событие, произошедшее за 40 дней до указанной даты... Моя любимая бабушка, мать моего отца, на протяжении долгого времени боровшаяся с раком, отошла в мир иной. У нее было трое детей: мой отец, его брат-погодка (мой дядя) и младшая любимая сестренка, моя крестная мать, оставшаяся жить в их родовом гнезде в Славянске Донецкой области. Именно она все предыдущие годы взяла на себя груз ежедневного ухода за их матерью.

Мой папа, видимо, испытывая смешанные чувства — любовь, привязанность, тревогу, ответственность с одной стороны, и неловкость, связанную с неравенством своего вклада, переходящую в чувство вины (теперь с высоты прошедшего времени я так смотрю) — максимально часто, насколько это было возможно, ездил к ним. Он вез подарки моим двоюродным сестрам и брату, старался что-то отремонтировать в доме и во дворе, максимально снабдить лекарствами бабушку и продуктами всю ее большую семью, состоявшую из 5 человек плюс бабушка. Он даже прицеп купил, чтобы можно было погрузить максимум: картошку на зиму, поросенка, колбасы, сыры...

В семье, где я росла, в те сложные 90-е не было проблем с продуктами. У нас было большое хозяйство на даче, даже мини-корова и нутрии. Да-да, мини-корова! Никто не знал ее породу, но каждая хозяйка из стада, куда ее гоняли, хотела такую. Ест мало, выглядит как теленок, а молока дает столько же! Помню, как папа вез ее из Славянска в Курск в легковой «шестерке». Он перед выездом маме позвонил и только сказал, что везет сюрприз, попросил остаться на даче и встретить. Каково же было удивление всех, когда вместо задних сидений мы увидели корову! Его улыбка до ушей, наши изумленные лица, мама дар речи потеряла тогда... Открытое окно, его голова, и его слова: «Знакомьтесь! Новый член семьи, Ночка!»

Отвлеклась... Вернусь к событиям того дня.

Я училась в Харькове в институте и жила в общежитии. 21 октября того года я вышла замуж. Муж — будущий врач, учился на 5 курсе Санкт-Петербургской военной академии (эту отдельную головокружительную историю я оставлю для другого раза, но это важно в череде событий; знакомы мы с ним были до свадьбы 7 дней). Мне нужно было решить вопросы с институтом и переехать к нему. Теперь соотношу даты, но тогда решали родители. То, что свадьба случилась в период скорби, ни я, ни родители не придавали никакого значения. Все знали и готовились давно к ее уходу, и отец подчеркивал, говоря о смерти, что жизнь состоит из разных сторон, расставания — неизбежная ее часть, и что смерть — это вторая сторона жизни. Последнее, что просила бабушка — не отменять свадьбу. Как и многие люди, она чувствовала свою кончину.

К дате поминок моя семья и семья брата отца готовились заранее. Дядя и его жена работали на заводе, моя мама — в больнице, мой родной братик Толик той осенью поступил в техникум, и у него с 1 сентября начались занятия. Поэтому было коллегиально принято решение, что они в пятницу, 17 ноября, после работы выезжают из Курска. В субботу, как полагается, — кладбище, поминки, а в воскресенье, на 40-й день, — домой в Курск, всем в понедельник на работу и учебу. Двое детей дяди (мои двоюродные брат и сестра, 17 и 14 лет) остались дома, а мой родной братик Толик все же смог уговорить взять его с собой.

Вечером все плотненько уселись в темно-синюю новую «шестерку», и папа с моим дядей, попеременно за рулем, направились в Славянск.

Суббота у них прошла в суете с непредвиденными случайностями. Отец, к тому времени управлявший автомобилем более 20 лет и не имевший ни одной аварии, сдавал задним ходом и врезался багажником в дерево. Дядя, спускавшийся в подвал за консервацией, упал и повредил ногу — сломались две ступеньки лестницы. Можно сказать, что им пора было сломаться, сгнили, возможно... У него была сильно опухшая нога внизу, видимо, повредил сустав (но об этом никто никогда не узнает...).

Погода в субботу была замечательная, но вечером пошел дождь. В воскресенье, когда я посмотрела в окно, лежал снег толстым слоем, при этом не переставая сыпать сверху. Снег шел и шел... К обеду поднялся ветер, поднялась несусветная для того времени года вьюга. У меня сжималось сердце... Я понимала, что им возвращаться, отец обещал заехать по пути ко мне. Я ждала, отсчитывая время...

И вот на пороге моей комнаты появился гонец — какой-то студент, посланный снизу, постучался в мою дверь со словами: «К тебе приехали» — и удалился. Я мигом накинула куртку и сбежала с третьего этажа.

Отец один стоял около двери машины, из которой вышел, и ждал. Увидев меня, выскочил Толик: «Оля, у тебя есть что поесть? Я голоден!»
«Да! — говорю. — Я утром приготовила макароны с курицей, пойдем, покормлю!»
Но папа вмешался: «Погода портится! Нечего объедать сестру! Через три часа будем дома, там и поешь! Видишь, дядя Сережа с больной ногой еле сидит, его в больницу еще отвезти надо, а тебе дай поесть!»
Но Толик продолжил ныть: «Я быстро, ну пожалуйста...»
Тут мама вышла из машины и максимально спокойно сказала: «Пойдем, я пока схожу в уборную, ты поешь».
Тут отец сдался. Мы вчетвером направились внутрь общежития, дядя и тетя остались ждать в машине. Папа, направляясь туда, куда изначально собрались, сурово скомандовал: «Быстро ешь. Нам некогда. Оставь сестре».
Я попыталась возразить: «Я сейчас быстро разогрею, все остыло...»
Но ему ничего и не нужно было говорить, его взгляд сам сказал все о том, что он думает.

Толик похватал со сковородки ее содержимое, родители вернулись. Я стала проситься взять меня с собой. Почему? На то была веская причина: моя лучшая подруга, с которой мы учились в одном классе, жили на одной площадке, «ели и спали вместе», 25 ноября выходила замуж. Конечно, вся эта предсвадебная суета, помощь в организации, всего неделю учебы пропустить — ведь это ерунда! — думала я. Я стала умолять папу: «Я и Толик худенькие, поместимся, возьми меня...»
Он сказал как отрезал: «Я сказал — НЕТ! Обсуждению не подлежит. Приедешь в пятницу, 24-го».
Толик, дожевывая на ходу засунутое в рот, я и родители быстро поспешили к выходу.

Я все эти годы вспоминала о том, что никогда не выходила провожать отца (он ведь каждый раз ко мне заезжал на обратном пути домой), но в тот день вышла...

Все быстро погрузились в машину. Папа все время бурчал: «Погода совсем испортилась, дядю Сережу в больницу еще везти, они уже теперь замерзли в машине, завтра всем на работу, мне машину в ремонт, где брать новый бампер и краску для багажника? А время уже 18 часов...» Я тогда подметила для себя, что совсем не свойственна ему такая спешка. Он всегда успевал много дел делать параллельно и всегда говорил, что если не успею что-то сейчас, значит, так должно быть, сделаю в подходящее время. А тут все время вслух высказывает свое недовольство. И вообще, если ему что-то не нравилось, он как гаркнет! (Одного слова хватало.) Глянет! (Прожжет до костей.) В делах был жёстким и принципиальным, не выносил разгильдяйства. Его слово было весомо, и его указания выполнялись мгновенно, будь то на стройке или на рынке. Но чтобы причитать?.. Вообще не про него. Таким я его никогда не знала...

Я стояла на пороге общежития. Шел снег. Он стал разворачивать автомобиль по направлению движения. Небольшой уклон... Забуксовал. Погазовал. Машина рванула с места... И больше я никогда их не видела.

В 1995 году не было мобильных телефонов. Средство связи — стационарный телефон или телеграф. У нас было заведено, что всегда, когда он приезжал домой в Курск из Славянска, заезжал ко мне в Харьков, и уже из дома, по прибытии, звонил вахтеру, сидящему на первом этаже. Бабулечки, дежурившие на входе, всегда присылали ко мне кого-то из жильцов с этой новостью. Но только не в этот день... (Он всегда им гостинцы привозил, заезжая ко мне; харизматичный, разговорчивый и очень обаятельный отец быстро завоевывал внимание женщин, и я, уже будучи юной, но все же замужней девушкой, не могла этого не замечать.)

Граница между Россией и Украиной в то время была открыта. С шлагбаумами, КПП, таможенным досмотром я столкнулась гораздо позднее. А тогда — 3 часа, и Курск.
Рассчитав время дороги, их высадки, посещение больницы и не дождавшись звонка, в 12 часов ночи я сама спустилась вниз, села около телефона и стала ждать. Поздно. Телефон молчал. Бабулечка меня успокаивала: «Поздно, позвонит завтра...» Но чувство тревоги меня не покидало совсем.

До ближайшего телеграфа — 40 минут пешком. Вахтер, видя мое состояние, согласилась выпустить меня добежать позвонить. Ночь, темно, 1995 год — непростая криминальная обстановка везде была, и Харьков не исключение. Я постучалась к спящему соседу, объяснила и попросила меня сопроводить.

Морозно. Снег сыпал и сыпал, но ветра уже не было, как днем. Его белоснежное покрывало освещало нам путь. О серости и черноте, которая была еще днем ранее, не напоминало совсем ничего. В воздухе висела зимняя свежесть, и хрустящий первый снег под ногами, совсем еще нехоженый практически никем, блестел и переливался у каждого редкого светящегося фонаря. Паренек старался переключить мое внимание на эту красоту, но моя тревожность совсем не давала мне покоя.

Телеграф. Я заполнила бланк с указанием города и цели звонка, передала девушке-оператору, и мы сели ждать. Прошло 10 минут... Она мне: «Никто не отвечает».
Я ей: «Повторите звонок минут через 10, вероятно, мама и брат уже спят, а папа в машине что-то забыл».
Ждем... Она опять: «Никто не отвечает».
Я тогда: «Позвоните по другому номеру». И перезаполняю бланк.
Мы жили в двухкомнатной квартире на 5 этаже, а на 3-м — подруга моей мамы, соседка.  У нас с ней был спаренный телефон, и отличался он одной цифрой (кто не знает, это был блокиратор: когда кто-то из нашей семьи разговаривал по телефону, она не могла звонить, и наоборот. С номерами в то время было сложно, и даже иметь свой отдельный телефон в квартире, пусть и на блокираторе, — большая роскошь).

Ночь, почти два часа. Тетя К. поднимает трубку. Я извиняюсь, объясняю, прошу подняться и позвонить в дверь. Она соглашается и кладет трубку, говорит перезвонить через 10 минут. Жду. Звоню. Отвечает: «Дверь никто не открыл. Машины под окнами нет».

Что делать? Может, они у дяди Сережи остались? Но быть такого не может... Толику в техникум, маме и тете на работу... — шли мы назад, и я рассуждала, искала хоть какое-то логичное объяснение, но никак не получалось найти...

Утром я не пошла на первую пару, осталась ждать звонка. Так и не дождавшись, все же направилась в институт. И как только я появилась на пороге своей группы, заметила, что все шепчутся... И тут кто-то (не помню совсем кто, даже парень или девушка) говорит мне: «Оля, тебя искал декан. Все тебя обыскались. Иди быстрее».

Сердце выпрыгивало из груди, ноги подкашивались, ладошки вмиг стали холодные и мокрые... Бессонная ночь, и тут еще в деканат?..
Я постучалась в дверь. Вошла. Седовласый мужчина тихим, максимально сдерживающим волнение голосом сказал: «Дочь, садись».
У меня похолодело все внутри. «Я — дочь? Что за обращение декана к студенту? — крутилось у меня в голове. — Что-то точно случилось...»
«У тебя умер папа...» — пауза. Повисла тишина. — «Едь домой».
«В смысле, умер папа? Они только вчера ко мне заезжали! Толик покушал... мама...» — я смотрела на него и ничего не понимала. — «Нет! — воскликнула я. — Не может быть! Вы зачем мне это говорите? Вы путаете! Как он умер? Когда?»
«Произошла авария. Это все, что я знаю. Иди, собирайся домой, тебя проводят на поезд».
«Не может быть! — стала кричать я. — Мой отец самый лучший водитель! С ним никто не боялся ездить, даже тетя Лена! А вы мне — авария!»

Он быстро встал со своего кресла. Помню, какие-то женщины появились, стакан воды, какая-то таблетка...
Кто меня вел до общежития, потом посадил на поезд — совсем не осталось в памяти... И в голове все время крутилось: «Это ошибка... не может быть...»

В поезде я заснула, и меня разбудил проводник на подъезде к Курску. Вышла на перрон. И куда? И тут меня осенило! Мои же двоюродные брат и сестра одни дома! Они ничего не знают! А может, знают? И тогда ИМ нужна помощь! Я старшая! Срочно к ним! Если это и правда, то они маленькие, им как никому другому нужна поддержка! Голова еще была как в тумане, но бесконечные слезы и паника как будто испарились. Я обязана была держать себя в руках! И с этими мыслями я села на трамвай и поехала к ним домой...

20 ноября 1995 года. Таня открыла мне дверь. Она и Дима остались в этот день дома. Она в 17 лет закончила школу и в тот год поступила в институт. Дима учился в школе. С бледным цветом кожи на лице она молча впустила меня в квартиру. Дима вышел и тоже молчал. Я не понимала, знают ли они или нет. Пауза повисла в воздухе. Первой задала вопрос мне сестра: «Где родители? Почему ты здесь?»
У меня похолодело все внутри... «Они не знают... Мне придется говорить? Как?»
Эти четыре глазенка смотрели на меня с такой надеждой, страхом, тревогой, удивлением... Ком в горле застрял, я не могла найти нужные слова в голове... КАКИЕ НУЖНЫЕ? Что МНЕ сказать?..

У меня пронесся в секунду вчерашний день, когда я сама услышала эту новость... Первое, что пришло в голову: «Вы не волнуйтесь... Мне вчера в деканате сказали, что умер МОЙ папа, они попали в аварию...» Не дав появиться паузе, я продолжила: «Он только про моего сказал, значит, со всеми остальными все хорошо».
Шок. Недоумение. Надежда...
Таня мне: «Где они? Что делать?»
Конечно, я сама не знала ответы на эти вопросы... И тут пришла мысль: «Собирайтесь, поедем ко мне, может, все уже у меня дома?»
Надежда... Вот что было внутри у каждого из нас... Отсутствовала логика — как они могут оказаться у нас дома? Надежда, что это большая ошибка, только одно звучало в голове.

Дети быстро собрались, мы приехали ко мне домой. Нет никого. Сели на кухне за стол и стали думать, что делать. Пришла мысль позвонить в Славянск нашей тете, может, она что-то знает. Звоним. Она на работе. Передают ей трубку, она слышит меня... я тихо рыдаю...
Рассказываю... В ответ — тишина какое-то время, затем взволнованным, сдерживающим голосом мне говорит: «Оля, держи себя в руках. Ты взрослая. Рядом с тобой дети. Ты не имеешь права быть слабой. Завтра мы приедем. Накорми брата и сестру, успокой их. Ждите». И положила трубку.

Все, что происходило дальше, — это был какой-то сон, фильм ужасов, туман...
Утром приехала тетя и ее муж. Стали куда-то звонить, что-то выяснять, куда-то поехали, вернулись...

19 ноября 1995 года погиб мой папа и его родной брат... Эта новость была для МЕНЯ самой ужасающей... Маму, брата и тетю доставили в больницу города Строитель Белгородской области. Папа... мой любимый и любящий папа... мой друг, наставник, заступник, добрый и ласковый, суровый и справедливый... Как теперь я буду жить без него? — я не могла себе представить свою жизнь без него...

Похороны были назначены на 22 ноября. Два гроба. Таня плакала, Дима стоял, не проронив ни одной слезинки, молча. Мои слезы были нескончаемы.., земля уходила из-под ног... жизнь остановилась... Мы Все пережили этот день...

«Но остальные ведь живы!» — нас успокаивали все вокруг... И ПРАВДА! — живы! — это вдруг стало навязчиво звучать в голове. Надежда... Но она с каждым днем покидала и растворялась, как утренний туман с появлением солнца, и вновь появлялась. И окончательно ушла 8 декабря 1995 года.

Моя мама умерла 24 ноября. Брат — 30-го. Последняя, в больнице, покинула этот мир тетя Лена — 8 декабря.
Родному брату было 17, тете — 38, маме — 40, дяде — 41, а папе — 42 года.

Ловлю себя на мысли, что если бы еще кого-то нужно было похоронить — похоронила... После отца все следующие, как ни кощунственно это звучит, были «следующими»... Туман. Полнейшая неопределенность. Пустота... И тогда стало ясно, что той семьи больше нет и никогда не будет... Та жизнь ушла безвозвратно.

Но пройдут годы, и я пойму, что моя собственная жизнь, хоть и навсегда разделенная на «до» и «после», оказалась полна не только боли, но и взлетов. В ней были счастливые моменты и новые обнуления, похожие на то самое.. Но каждый раз я вставала и шла, ошибалась и училась. Я научилась жить с этой памятью. И я очень люблю жизнь.

Это моя личная история, мой способ помнить и говорить о своей семье. Я делюсь ею не для оценок, а для тех, кто, возможно, пережил подобное и чувствует себя одиноко. Прошу относиться с уважением.