Напропалуйное гнутьё Начало -04

(Апофеоз эклектичного абсурдизма)

 the-work-in-progress

Строения вдоль улицы, по которой меня фактически волочило плотное кольцо аборигенов, служили очевидно им жильём. Какой-либо архитектурной вычурностью они не блистали, эти кубы, исполненные из матового стекла ёмкостью на полтора жильца. Скажем, человек и собака, возможен также вариант человека с кошкой, а дальше сами разберутся кто в доме хозяин и чья очередь мыть миску или сходить за кормом.

Перед входом в каждое — минигазон, на раз покакать, и пульт-планшет на никелированном стояке в водонепроницаемом скворечнике. Ну, или типа того.

Толпа на марше сбилась в настолько плотную и тёплую от гостеприимства массу, что мне оставалось всего лишь перебирать ногами, не спрашивая: куда? зачем? Ведь языка их я всё равно не знал. При желании можно было просто их поджать. Сачкующая пара ног не сказывалась на скорости передвижения.

Местом назначения оказалось здание радикально иной формы. В разы увеличенный конус классического чума типа вигвама, он же типа типи, стоял посреди круглой площади.

Похоже, нас тут ждали. Как только толпа остановилась, не переступая некий невидимый предел, ворота чума растворились. В отличие от дверей из пары раздвижных половинок в кубоидах жилых строений, ворота представляли собой равнобедренный трегольник, якобы псевдо-щит прислонённый к стене конуса. Размашисто щит был вскинут кверху, словно однолопастный пропеллер с осью вращения в вершине треугольника. И в апогее вознесения она, лопасть, замерла, открыв аспидно чёрную тьму недр. Подобный мрак заполняет пещерные входы, уводящие в  глубины горных кряжей.

Из потёмок раздался разъярённый рёв и зев пещерной пасти заполнил вид медведя гризли, вздыбившегося во весь его громадный рост. Кривые чёрные кинжалы-когти торчали из вскинутых передних лап, готовых до смерти обнять первого встречного.

Однако невыносимый ужас зрелища мерк рядом с жутью, вселяемой кричащей несуразицей в теле зверя, стоящего на страусиных ногах.
Ну, и монстр!

— У-блять! — рявкнул картавый гризли, и картавая толпа принялась торопливо убирать по карманам свои мобилы, которыми снимали видео происходившего.
Поскрипывая на страусиных ступалах коленками назад, косолапое кошмарище притопало возложить когтистую лапу на моё плечо.
Мордень приблизилась к моему лицу, нос к носу. Пахну;ло сырой рыбой и чипсами. Стеклянисто блестящие глаза сканировали моё лицо.

— Гип! — Вырявкнула пасть с нечищенными жёлтыми клыками.
— Гип! — Подхватила толпа. — Гип! Гип! Улля!

Чудовище вскинуло вторую лапу, как оратор на стихийном митинге, влезший на бочку, перевёрнутую дном вверх, не дождавшись разрешения властей.
— Кебеням-нахел! — гаркнул он.

В ответ все бросились врассыпную, как от пулемётной очереди поверх голов, выпущенной полицейскими войсками для разгона и усмирения. На мгновенно опустевшей площади остался только я под тяжкой лапой.

— Ння! — приказал гризли подталкивая меня ко входу с дамокловым треугольником ворот, взведённых типа как над плахой. Тёмная жидкость высачивалась из правого коленного сустава шагающего страуса и капала наземь. В окрестной атмосфере отчётливо разлился запах машинной смазки.

Переступая порог, мы пронизали полог тьмы, что создавал иллюзию полнейшей беспросветности по обе его стороны. В реале эта кисея не толще миллиметра способна пропустить сквозь себя что угодно за исключением световых излучений любого диапазона.

По ту сторону мглы раскинулся широкий зал, мощёный брусчаткой из булыжников. На стенах полыхали факелы, весёлые языки пламени в пасти гигантского камина поддерживали их своим огнём.
Лицом к лицу к горящим в нём колодам сидел кто-то, оставивший на обозрение входящим лишь плечи, покрытые плащом, да лысину от уха и до уха и ото лба до середины затылочной кости черепа в опушке из серых стриженых волос.

— Вота гип! — Прорычал гризли свой доклад.
— Молодца, Артамоша, отдыхай иди.
Монстроидный медведостраус приблизился к стене под самым ярким факелом, где навстречу ему распахнулась ниша, залитая жёлтым освещением. Чудовище ступило внутрь этого платяного шкафа (если масштабировать с его чудовищными габаритами) и сделало поворот кругом. Чёткий выверенный подскок и — чудище зависло на крючке из стены, нашедшем запрограммированную ему петельку в косматом загривке, как в сундуке для кукол у Карабаса-Барабаса. Линзы глаз потухли, оно зевнуло, по-видимому, так в нише выключался свет. Дверные створки съехались и неразличимо слились с остальной стеной.

— Садись, 0-Седьмой, в ногах правды нет. Сам знайишь. — Сказал обладатель лысины, всё также неподвижной, за исключением пляшущих по ней трепетных бликов от настенных факелов.
— Из… здрась… те… — Отозвался я, пытаясь скрыть свою опешенность от его лысой макушки. — А вы кто?
— Зови меня просто Кто-то, так будет безопаснее для всех.

Кресло мягко развернулось на 180° и я увидел изучающий взгляд энтомолога, которому подвернулась новая разновидность насекомого, членистоногого, но коленками вперёд..
В чертах лица этого Кто-то помелькивал вид кого-то смутно где-то как бы… Однако кто конкретно… Похоже, Кто-то мастак заметать следы, раз мне отказывалась помочь даже моя отлично тренированная мнемотехника.

Камин за его спиной распахнулся в коридор из светлых плит металла, по которому несомненно женственной походкой приближалась фигура не менее женских форм, в обрамлении широких языков голографического пламени вокруг проёма. Серому комбинезону, при всей вольности его покроя, не в силах был скрыть бесподобность её форм.

Она вступила в зал и пламя сомкнулось за её спиной, отблескивая в ярких волнах пышно рыжей гриве волос, что спадала с головы на грациозно длинной шее. О! Нефертити, как ты прекрасна. О! Далёким эхом аукнулось в моих ушах.

Губы раздвинулись, приоткрыв жемчужный блеск ровных бусинок её зубов.
— Привет, Гип! — прозвучал нежный мелодичный, словно звук свирели пастушка над склоном шелковистой травки, голос.

— Из… здрасьте… — Снова вытолкнулось из меня это неуклюжее приветствие. — А, Гип, надеюсь, не начало «попа-тама»?
— Папа! Ты глянь, какой весёлый гип попался, с каламбурчиками!
Однако Кто-то промолчал в ответ, и она вновь перевела взгляд прекрасных синих глаз с его лысины на меня.

— Не будь букой, глупыш. Это такое сокращение — И она отчётливо произнесла каждое из слов, входящих в этот акроним:  Гость…  из…  прошлого…  Догоняешь? — Не дожидаясь моей реакции на пополнение словарного запаса, она продолжала щебетать:
— Как добирались, славный витязь? Через 4-е, наверно, измерение? Неандертальцы к нам обычно через 7-е попадают.

Она вжикнула молнию на курточке комбинезона вниз: от шеи до ложбинки меж божественно пышных персей. Все мои мысли пошли вразброд, а мозги вразнос.
— Полегче, Амалия, — произнёс Кто-то, даже не обернувшийся на её появление из камина. А тут вот мигом уловил невольное движение моего кадыка, хотя глотать из разом пересохшей глотки было практически нечего. — Молодой человек не видел женщин 200 000 лет. Не так ли, 0-Седьмой?

— Попридержи свои штучки-дрючки, — ответила Амелия за меня.

Используя момент, подаренный вмешательством красавицы, мне удалось как-то согнать в одно пустившиеся наутёк мысли.
— Мне этта, ну, как бы не удалось засечь, типа. — Ответил я, всё ещё не в силах вынырнуть взглядом из прелестной западни. И лищь собрав всю свою волю в кулак, мне удалось выдернуть его, и взгляд, блаженствуя, заскользил по мягкой ткани серого комбинезона (как я завидовал этой спецодёжке!) — вниз с высокой груди к широким бёдрам, плотным ляжкам, чудным коленкам, покрытым…

Тут ласкающее движение взгляда прервала непрошенная мысль: а если это ботка?!

— Кстати папа, — заговорила вновь прелестница, — у Артамоши из коленного шарнира на правой масло потекло. Так неопрятно, мне даже стыдно было управлять. Надо ему сменить там сальник.
— Вот и займись, — ответил Кто-то, — но прежде гостя накорми. Он уж и сам не знает сколько тысяч лет без маковой росинки во рту мается.

— Ой, 0-Седьмой! А я и не подумала, такая растеряха, право! Что вам предложить на скорую руку? Яишницу хотите?
— Да! — вскричал мой язык, не дожидаясь пока соображу…
— Глазунью или омлет?
— На ваше усмотренье… Из ваших ручек я готов принять хоть даже и… — продолжал тарахтеть сорвавшийся не только с цепи, но явно и с катушек язык, однако я его прикусил.

Она отошла к стене налево от камина и щёлкнула двумя пальчиками нежной ручки возле румянца на правой из ланит. Из стены выкатила платформа, а на той габаритный холодильник, плита на 2 конфорки и стол со стеллажом кухонной утвари над ним.

На верхней полке широко раскрытой ею двери холодильника взгляд привлекал (поверх её плеча) тесный ряд сияющих бильярдных шаров цвета слоновой кости с чёрными полосками разводов. К ним потянулась восхитительная женская ручка.

— Э… Ивиняюсь за вопрос. Это как? С модифицированной генетикой? Расцветка как-то…
— Да, что вы! У нас всё  натуральное. Дядюшка на ферме держит птицеферму. Уж до того любит гоголь-моголь. Эти от него. Вы, может, знакомы? Фамилия у него двойная, через дефис…

— Стойте-стойте! Попробую угадать. Значит, Устин Вениаминович с двойной фамилией… Уж часом ли не УВДЧ?
Мне услыхалось, как сбоку крякнул Кто-то, удерживая  комментарий.

— Он самый! Похоже вы с ним на короткой ноге, он не всякому раскроет свой личный позывной.
— Да, уж…  — уныло согласился я. — Так яйца, говорите, не утиные?
— Ни-ни! Дядюшка нам всегда шлёт отборнейшие удодьи яйца.

— Уд! — Успел воскликнуть я, переходя на кашель. — Простите — поперхнулся.