Бродячая труппа и волшебный талер. 1 - 5

Глава 1. Первый день

Дюк остановил свою повозку на холме, вторая следом остановилась. В небе гулял ветер, облака быстро перемещались и меняли форму, на холме тоже ветрено - одежды живописно трепыхались на актёрах. Они путешествовали двумя повозками: в первой ехали четверо, во второй двое да тощий реквизит бродячего театра «Менестрель».
 
Под холмом кудряво и рассыпчато располагался Кронбург. Над рекой возвышался известный всей Европе мрачный замок, по трём сторонам от замка сплёл свои лабиринты одноимённый город. С холма можно было подробно рассмотреть каменные мещанские дома с петушками, ратушу, ажурный готический храм, приземистые казармы, амбары и конюшни, базарную площадь с крытыми рядами, мост через речку с фигуркой застывшего там человека, садовые окраины.
 
С холма город вокруг замка виделся утешительно-игрушечным; на деле же всегда тревожно входить в новое место, в котором нет ещё друзей и власти которого, как правило, враждебны к странникам, к бесприютным слугам искусства, ибо опасаются шпионов.
   
Здесь была вся их маленькая, тощая труппа. Хлоя - золотистая блондинка, плохо играет на скрипке, чувственно поёт песни про несчастную любовь. Ансельм - жонглёр, смазлив, играет принцев. Рогув - силач, играет благородных рыцарей, показывает цирковые трюки с тяжёлыми предметами. Монка – Дюк взял её с панели, гимнастка, в пьесах играет интриганок и соблазнительниц. Легурда – псевдо-цыганка,  яркие тряпки, гитара, поёт цыганские песни на никому не известном языке; курит трубку, после спектакля гадает всем желающим, объявив товарищам, что это её личный доход.
- Тогда и у меня будет личный доход! – Монка вильнула тазом.
- Я тебе дам личный доход! Честь нашего театра превыше всего, - пригрозил Дюк.
- А если я сама полюблю? – спросила Монка.
-  Не поверю, - грубо отрезал Дюк.

Сам он играет королей, купцов, чернокнижников. Руководит постановками. В труппе нет ни одного профессионального актёра, то есть с игровым опытом. Он собрал их, чтобы театр служил ему оправданием для путешествий. Оправдание требуется, потому что бродягу могут повесить.
 
На самом деле он преследует художника Стёрлинга. Сей мастер сам вёл бродячий образ жизни, однако входил в моду и получал дорогие заказы. О новом заказе слуга Стёрлинга оповещал Дюка через кабацких слуг. Причина такого интереса к художнику – волшебный талер.
 
Произошёл два года назад такой случай. Дюк ещё не ведал в себе режиссёра, он занимался иными, скверными делами. Однажды на постоялом дворе за тонкой стеной по соседству некие проезжие гости играли в кости. Он слышал каждое слово и падение кубиков на стол и совсем проснулся, когда проигравший поставил на кон волшебный талер. Так было сказано пьяным голосом.
 
- Эта монета к тебе вернётся, когда позовёшь. Только знай нужные слова.
- Врёшь ты всё. Никто не поставит волшебный талер. Тебе проще всё до нитки проиграть, но его сохранить. Зачем ты про него хвастаешь? Болтун! – произнёс трезвый ясный голос, то был голос художника.

- Я хочу отыграться. Мне надоело, что мне так не везёт. И талер мне надоел. Я не стал через него счастливей, более того…
- Откуда он у тебя?
 
- Оттуда. Я спас дочку алхимика, - хриплым шёпотом стал объяснять пьяница. - Её умыкнула шайка, и я был с ними заодно; мы надеялись получить за неё большой выкуп, но в первую же ночь я с этой девушкой сбежал. Слаб человек, слишком красивая была. Дружки приговорили меня, эти парни не склонны шутить, и я до сих пор озираюсь, но суть не в том. Алхимик предложил мне на выбор три награды за спасённую дочь. Колоду карт, которая всегда поможет выиграть; краюху вечного хлеба – сколько ни съешь – оставь крошку, и краюха вырастет. И волшебную монету. Я думал-думал… толстая серебряная монета околдовала меня. Алхимик передал мне заклинание, и с той поры я брожу по дорогам и не могу надолго остановиться, потому что в каждом постоялом дворе я расплачиваюсь талером, который вскоре исчезает из хозяйской кассы. Так что меня ищут не только бандиты. Как-то я рассчитался волшебной монетой с продажной женщиной - она похвалила меня за щедрость, а потом догнала на большой дороге, вцепилась, как тигрица, и давай трясти – верни мне талер. Пришлось её зарезать, сам понимаешь. Теперь на талере кровь. И вот я кладу его на кон, ты согласен?
 
- Что толку? Я выиграю, к примеру, а ты призовёшь монету к себе.
- Отпускаю тебя, серебро, в другие карманы, в иные руки. Ты забыть обо мне должно, мы на разных краях разлуки. Ты свободно. Аминь! - каким-то чужим, глухим голосом прочитал пьяница.
- Ладно, - тихо произнёс художник. - Играем.

Дюк слухом проследил за ходом игры: художнику везло, он выиграл и талер. Проигравший прошептал ему на ухо призвание монеты, после чего Стёрлинг спешно покинул гостиницу. Светало. Бессонный Дюк вышел следом, но сделать ничего не успел. Художник разбудил кучера, сел в экипаж – и пыль от колёс показалась Дюку издевательством, будто художник показал ему язык.

Нет, не мог он оставить всё как есть: он много узнал, а тайное знание зовёт к действию. Нужен ли ему талер? Это не так уж важно: рассуждения побоку, если загорелось желание. Потеряв художника из виду, Дюк отправился на поиски длинным путём. Он придумал, как объезжать города, поместья, замки, не опасаясь расправы за бродяжничество. Он собрал труппу и взялся за постановочное дело, даже  увлёкся. В площадных историях и мистериях из-под грубой пошлости порой просвечивает мудрая правда, как монета со дна реки.
      
…На высоком холме стояли они все, живописно трепеща одеждами, и каждый загадывал себе кусочек счастья внизу, в Кронбурге. Кусочек личного счастья - не коллективного. Они порядком надоели друг другу, их общение стало шершавым, даже колючим. Женщины откровенно выпускали словесный яд друг другу в лицо, а директору нашёптывали всякие гадости про остальных. Главное, нашептать такое, что проверить нельзя.
   
Дюк смотрел на город иначе. Согласно последнему сообщению, художник Стёрлинг находится в замке Кронбург. Хорошо быть художником, с некоторой завистью подумал он. Малюй на стене, что в голову взбрело, да собирай в пояс талеры, гульдены, дукаты, соверены, а то и дублоны. И зачем ему волшебная монета? если у него есть кое-что получше – дарование!
 
Дюку почудилось, будто одинокая фигура, застывшая на мосту, это Стёрлинг. Неужели?! Да! Он угадал дальнозоркими глазами. Искомый художник стоял на мосту, созерцая группу в ярких нарядах на вершине холма. Смотрел и дивился: что их там остановило? Зачем стоять на ветру? А затем чтобы размять ноги и помедлить перед будущим. Замок своими чёрными бойницами, крутыми боками крепостных стен, острыми гранями шпилей втягивал в себя энергию пространства и привораживал глаза.
         
Но вот женские фигуры снова уселись на повозки. Чахлые, безродные  лошади, подобные актёрам, осторожно тронулись вниз. Мужчины пошли рядом, придерживая повозки за бока. Неотвратимо что-то новое началось.
 
Дюк на въезде в город увидел придорожную гостиницу. Привал. Усталых лошадей поручили слуге, повозки закатили в сарай, сами поднялись на второй этаж и разошлись по комнатам. Пахло яблоками и мышами, с кухни доносились ароматы мяса, вина и горелого масла. Полежали, посидели полчаса, привыкая к местному воздуху, который, как и свойственно воздуху, что-то молча поведал им о местной судьбе, о людях, о нравах. Затем Дюк свистнул всех в обеденный зал.

Сошлись на первом этаже, заняли свободный стол. В углу отпетые парни резались в карты - оглянулись, оглядели незнакомцев… с такими картёжниками не надо встречаться взглядами. Актёры скромно переговаривались, припоминая былые трактиры, цены и блюда. Трактирщик тем временем принёс кувшин красного вина, глиняные кружки и принял заказ на печёную крольчатину с капустой и баклажанами. Картёжники оглядывались вся чаще, придумывая к чему бы придраться, но трактирщик, заметив их манёвры, шепнул им свойские слова, и те успокоились. Правда один из них цепко поглядывал на Монку, готовясь вызвать её на крыльцо - Монка на языке взоров и тела умело уклонялась от приглашения. Вскоре картёжники ушли.
   
Когда подали ужин, Дюк пригласил трактирщика разделить с ними трапезу.
- Мы актёры, мы тут впервые. Завтра постараемся подружиться с кем-нибудь из помощников герцога, чтобы получить разрешение на выступления. С кем лучше иметь дело?
- С герцогом. Самим. Пообещайте высказать перед публикой благодарность его высочеству за мудрое правление - и не касаться финансов и политики. Никакой политической сатиры!

- Разумеется. Наши пьесы о супружеских изменах, о сделках с дьяволом, тому подобное. Порой ставим басни с моралью, но… народ предпочитает что-нибудь аморальное.
- Желаю успеха.
- Простите, милейший! Правда ли что в замке работает великий художник?
- Недавно приехал мастер кисти и сразу вскружил голову некоторым дамам. Бабник, видать, великий, - сообщив это, хозяин удалился на кухню.
 
После трапезы все разошлись на отдых, а неугомонный Дюк отправился гулять по городу - осмотреться насчёт площадки для постановок и послушать сплетни.   

Глава 2. Трактир   

Перед прогулкой Дюк переоделся - надел шёлковые чулки, короткие штаны-бриджи, расшитый под парчу дублон, туфли с пряжками, испанскую шляпу с мягкими полями, сделал самоуверенную физиономию – и получился пожилой франт. У пояса болтался кортик.

Ему приятно было остаться одному, без назойливых подопечных, и прогуляться в город - в город скорых свершений. Он шёл мимо аккуратных домиков и желтеющих садов, мимо краснокирпичной маленькой кирхи; несколько раз он снимал шляпу перед незнакомцами, которые оглядывали его с головы до ног, и так вышел в центр города.

Перед ним была булыжная площадь, над нею нависал замок, в центре площади что-то строили – кажется виселицу; стук плотника он слышал ещё загодя.

Здесь медленно прогуливались обыватели. С правой стороны располагалась таверна, откуда неслись кабацкие голоса и какая-то свирелька, дудка.
 
На часах ратуши 18:00. Вешать будут утром, иначе плотник уже не работал бы в этот мирный, досужий час.
 
Дюк решил ради сплетен завернуть в кабак, но не успел в ту сторону шагнуть, как на его руку легла тёплая ладонь. Дюк вздрогнул, отдёрнул руку.
- Извините, я не хотела вас оскорбить, - скромно произнесла девушка с открытой грудью.
- Ничуть, вы очень милая, но я стараюсь хранить верность жене.
- Ваша жена далеко.
- С чего вы взяли?
- Вы не здешний, издалека приехали, а в таком залихватском виде с женой не путешествуют.

- Вы умная девушка, проницательная, но, извините… - он понюхал воздух возле неё.
Помимо розы и лаванды, от неё пахло немытым женским телом. Дюк вспомнил, как однажды провожал на кладбище богатого купца - его гроб источал запахи цветочных масел поверх сладко-тошнотворного запаха смерти. Отдушка.
 
Она отмахнулась от его брезгливой мины. Ха, гигиена! Всегда найдутся охотники до женского тела с натуральным душком, а иному вообще всё равно. Глупости какие, сто лет назад вообще не мылись. (На Руси, говорят, баня в каждом доме, но Дюк находился в Европе - Южная Германия, Австрия… куда ещё художника занесёт нелёгкая?)

Проститутки стали предлагать себя на центральных площадях – вот европейская новость, как и сифилис. Вот что напугало его - не гигиена.

Плотник, стоя на высокой стремянке, работал уверенными движениями: каждый удар сухой, отчётливый. Под стремянкой стоял мальчик наготове что-то подать. Плотник работал с удовольствием, нежный мальчик, задравши голову, поневоле учился; в его крови текли игры и слова, в его голове звучало эхо молотка, в его животе росла тоска по ужину, его тёплая, живая жизнь была неспособна понять, что здесь произойдёт завтра.
   
Завтра кто-то будет висеть на верёвке. Вороны, проживающие в замке, уже прикидочно летали над площадью. И Дюк, развивая тему отдушки, осознал, что Европа вся воняет покойником. Подобно тому, как незримые организмы обживают и разлагают умершее тело (ферментами гниения), так же люди обживают и разлагают земной мир (ферментами пороков). Дюк понимал, что он сам из числа гнилостных организмов, но отказаться от своей роли не мог: уже впрягся, и что бы он делал, не будь у него жадности, зависти, хитрости, злости?!
 
Зачем ему приспичило овладеть волшебным талером? Затем чтобы прибавить себе значимости и тайной свободы. Дюка распирала бы гордость, если бы удалось выйти из-под власти реальности, хоть в чём-то, хоть в малом вопросе. Как надоело быть послушным! А если что-то пойдёт не так (талер – предмет опасный, да и практического толку от него мало), Дюк продаст его какому-нибудь мечтательному богачу; найдётся такой, ибо каждому, в ком душа не лопнула и не сдулась… каждому хочется волшебства и воли. Задорого продаст, чтобы хватило на старость.
 
Он ещё раз оглядел площадь, мощную громаду замка, предвечернее сентябрьское небо с тёмными (как чьи-то помыслы) птицами, грудастую девушку в красной юбке, виселицу… поправил шляпу и вошёл в таверну. Дым, вино-уксусный перегар, кудрявые проклятия, хохот, стук посуды. Сел за ближний стол на пустую сторону. На него не обратили внимания. Час пик ещё не настал, трудовой день ещё удерживал в своих сетях печников, кровельщиков, пильщиков, конюхов, певцов и псаломщиков, то есть в этот час гуляли, в основном, бездельники, чей заработок был случайным или не требовал строгих навыков. Дюк называл таких людей голытьбой, правда, ему не было разницы с кем поговорить о делах города и замка.
 
- Вечер добрый, любезнейший! – обратился он к застольщику напротив. – Кого благородный герцог соизволит повесить?
- Прокламатора. Листы раздавал, призывал отнять у герцога землю.
- Отчаянный человек, - заметил Дюк.

- Мечтатель. Справедливости захотел. А где он её видел? – собеседник усмехнулся нехорошей ухмылкой: должно быть, совесть призывала его к сочувствию, но он избрал насмешку, чтобы никак не прикоснуться к прокламатору.
      
Подавальщица в грязном белом переднике, в голубой шапке-горшком поставила перед ним для зачину кружку пива и тарелку солёных сухариков.
- Угощайтесь, - придвинул тарелку к собеседнику.
- Не-е, у меня от них запор, - ответил собеседник обстоятельным голосом. – Ты бы лучше заказал мне ячменной каши с бараньими шкварками. Если, конечно, тебе не в разорение.
- Отчего же, и себе закажу, если, говоришь, вкусно.
- Очень даже. Ложку будешь долго облизывать.
Заказали. Дюк сразу расплатился, заявив, что ограничен во времени.
 
- Я слышал, будто герцог большой ценитель искусства. Художников приглашает…
- А что ему делать? Приглашает. Вот приехал какой-то Стырлинг, весь расфуфыренный, в замшевом берете! Футы-нуты ножки гнуты. На туфлях серебряные пряжки. Поймать бы его где-нибудь в тёмном переулке да общипать, как цыплёнка! – сотрапезник шмыгнул носом, немного сбавив заявку на храбрость.
- А что, это мысль! Давай обмозгуем. Тебя как звать-то?
- Карл.
- А меня Дюк.

Блюдо и впрямь оказалось вкусным, жирным, к нему подошло бы не пиво, к нему очень подошёл бы шнапс. Дюк отставил кружку, которую тут же придвинул к себе собеседник, и заказал шкалик шнапсу.

- В хорошее время живём, - сказал Карл, добавив голосу громкости. – Власти добрые, пища сытная, пивом хоть залейся! Это я понимаю прогресс! Начало восемнадцатого века – не хрен собачий. Давай выпьем за нашего герцога, только ты мне шнапса тоже закажи, не пивом же! – извернулся Карл.

Деваться некуда, взялся угощать… к тому же появилась душевная тема. Дюк аж помолодел, вспомнив молодость: налёты, переулки…  молодость прилила к его тёртому лицу.
- А где художника можно встретить? – снова в тихой манере спросил Дюк.
- У него краля завелась. Но туда его сопровождает слуга герцога, жуткий мордоворот, ему шпага не нужна, ему кремнёвый пистолет не нужен. У него трость… в рукоять залит свинец. Коня на скаку сшибает.
- Величаво, - пробормотал Дюк. – Когда мы ещё с тобой встретимся?
- Завтра в то же время. А я кое-что разузнаю.
- Гут. Пока. Смеркается в природе, мне ещё возвращаться, - Дюк встал из-за стола.
- Герцог обещал в новом году масляные фонари поставить, - поднял на него розовые глаза Карл. – Может, мне тоже шкалик закажешь?
- У тебя вон пива сколько!
- Ну, то пиво, - гнусаво протянул Карл.

Дюк оплатил ему чарку и вышел на улицу. Плотник с подмастерьем ушли, забрав стремянку. Виселица была готова, не хватало только верёвки и висельника. Людей на площади почти не осталось: два молодых человека что-то говорили друг другу впритык, словно поверяли тайну, и сидел на мостовой уставший пьяница, который даже сидеть прочно не мог. Небо потускнело, сохраняя прозрачность. Бледная луна сквозистой долькой повисла над рекой. Одинокая птица понеслась в поднебесную даль и на миг создала в душе Дюка вакуум, потому что увлекла некие помыслы за собой. Такого слова Дюк не знал, но ощущение такое получил.

Глава 3. Второй день. Утро 

За завтраком к актёрам подсел трактирщик, спросил, как почивали, - ну и прекрасно! Когда начнутся выступления? Он бы поглядел с удоволочкой.

Дюк объяснил, де, пока не состоялось его знакомство с герцогом, постановками заниматься театр не будет. И для начала хорошо бы обсудить этот вопрос в ратуше.
- Разумно. Разумно.
- Что интересного происходило? Какие купцы наезжали? – спросил Дюк, обгладывая свиное рёбрышко и запивая пивом.
 
- Голландцы приезжали со своими тюльпанами, луковицы продавали. Чепуха всякая. Чехи продавали печные изразцы. Поляки-соляки приезжали горной солью торговать. Швед намедни продавал кованые штуки: ножи, топоры, серпы - сталь хорошая, но дорого продавал, чертяка. Я купил поварской тесак. Ах да, тут целая история. Недели три тому назад выпал у нас на городском выпасе дождь мелкими рыбками. Весь луг заблестел, запрыгал, закрутился. Ребятня собрала их в шапки и отнесла на базар... ан никто и не купил: может они божьи, а может от нечистого? Заставили ребят отнести улов обратно. Потом кабаны пришли - большими такими семействами – некрещёные, ха-ха. Герцог, про то узнав, собрался было на охоту, но долго распоряжался да подвязки подвязывал, а кабаны быстро всё съели и быстро ушли. Ха-ха.
 
После завтрака Дюк собрался в ратушу. Актёрам, чтобы не впадали в лень, раздал роли в новой комедии, повелев учить наизусть.
- Да ну! Опять вымученные шутки, опять кривлячество! – застонала Монка.   
- Я смотрю, панельные девушки самые строгие ценители театра, - проворчал Дюк и резко ушёл, не оставив «этим бездельникам» ни шанса поспорить или выпросить денюжку на табак.

Скучно им, разумеется. А кому весело?! Разве охота ему идти в ратушу к чиновнику и врать о замечательном театре "Менестрель"? О театре, который «отвлекает народ от роста налогов»! Чинуша в дорогом камзоле, с выпученными водянистыми глазами, будет смотреть на него, как на пойманного цыгана, и ждать «взноса в городскую казну» - в голодную, вечно голодную казну. Оххохо! – вздохнет чиновник после слов об искусстве и налогах.
- То есть вы хотите получить разрешение на площадную постановку?
- Да, ваша милость, если соизволите.

Дюк ясно представлял себе эту встречу, ибо не в первый раз.         
- Гм-гм, так ведь у нас там повешенный будет висеть несколько дней.
- Ничего, пускай повисит. Мы пока подготовимся.
- А подмостки из чего?
- Поставим две повозки, настелем площадку из досок, площадку отгородим занавесками, вот и сцена.
- Доски-то есть? – поинтересуется чиновник, поскольку это в его ведении - вся будничная, материальная сторона жизни города.
- Нету. Но мы потом разберём - отдадим. Всё в целости!

Угодливость. Он заранее ощущал кислоту своей угодливости во рту и стыд за себя, который встрянет комом в груди, и ярость под сердцем тлеющую. Но надо терпеть.

Чиновники долго спят и долго завтракают, попутно воспитывая домочадцев, поскольку они дома тоже чиновники. Поэтому Дюк ступал медленным, заведённым шагом, спешить ему некуда, ему надо проветриться. Плохо спал ночью: кошмары мучили, он даже просыпался в холодном поту. Теперь приводил голову в порядок.

День выдался приятный. Лёгкий ветерок шевелил траву и ветки, напоминая о том, что мир – существо одушевлённое. Однако Дюк рассуждал о своём, о талере. Художник наверняка придёт поглазеть на первый спектакль. Значит надо выбрать постановку скабрёзную, где Монка и Хлоя покажут свои прелести сквозь ажурную ткань. Пускай сам выберет, какая глянется. Она же, которая приглянулась, попросит у него за свидание талер. Художник даст ей талер - и тот исчезнет из её подьюбочного кармана. Но это не страшно. Со своей стороны, девушка украдёт у него с груди крестик. Уснёт он после истощения мужских сил, а девушка украдёт. Потом будет удобно обменять крестик на талер.
 
Дюк снял шляпу перед встречным пастором, тощим, но весёлым.
- Отчего не приходите на службу? – спросил голосом детского врача.

- Я только приехал, простите, святой отец.
- Откуда?
- Из… из Варшавы. У меня дело к вашему герцогу Вордоку.
- Дела делами, а про Бога не забывайте, - подмигнул пастор.
   
Вот этому духовному лицу можно было бы сплавить сразу двух моих девок, подумал Дюк, потерявший нить недавнего размышления. Ах да! Утром, на выходе из уборной, он столкнулся с Монкой и вкратце поведал о своём плане соблазнить Стёрлинга. План ей понравился, но она категорически отвергла участие Хлои.
 
- Художнику не надо подсовывать ложную куропатку. Меня будет достаточно. От неё одна пустая морока. Он ей гроша не даст.
- Почему это?
- Ну в ней же страсти нет!
- Ну дак она изобразит. Баба ведь! Актриса ведь! А может, художника приманит невинное личико? Он же художник, они же все с пришлёпом.
   
- Да не надо ему с ней связываться! Хлоя, ну это такой сорт женщин… баба-зануда, короче говоря. Кровь холодная, кончить не может, только пыхтит. Может всю ночь пропыхтеть, и мужика ей не жаль, и себе радости нет. Будь я мужчиной, предпочла бы провести ночь в кабаке за партией в триктрак.   
- Ну, не знаю, не знаю, - растерялся Дюк.
- Ты ей ничего не говори, - с мольбой попросила Монка. – Я с твоей задачей сама справлюсь.

Она аж разволновалась, припомнив былое. Так некоторые кавалерийские лошади сами рвутся из конюшни в бой. Кто знает, может она и права, примирительно подумал Дюк, уже видя впереди городскую площадь.

Эти две девушки доставляют ему беспокойства больше, чем двое мужчин, и две больные лошади, и сам он, Дюк, впридачу. На кой хрен Господь их придумал?! А вот на тот самый хрен и придумал. От мужского члена тянется нервная ниточка в сердце и выше - в голову. Так весь человек оказывается в плену, и всё ему безразлично, кроме совокупления. А надо ли это Господу? Отнюдь нет. Здесь исключительно интерес природы. А кто заведует природой? На такой вопрос Дюк не стал отвечать, потому что ответ испугал бы его.
 
На площади, как на иных столичных итальянских картинах, группками стояли горожане в красивых одеждах. Казнённый понуро висел. На виселице сидели две вороны и ворон. Дверь таверны была распахнута, на пороге стоял кабатчик и любовался на труп. Часы на ратуше показывали без четверти полдень. Замок мрачно и грандиозно взмывал к небу - глаза отказывались в это верить, поэтому глядели напряжённо и часто моргали.

Глава 4. Мышиный бунт

Хождение в ратушу ничего не дало. Сначала он ждал бургомистра – тот не вернулся от герцога. Потом ждал вице-бургомистра, тот не вернулся с обеда. Устал. Бессмыслица утомляет хуже тяжёлой работы. До встречи с Карлом оставалось ещё много времени, и он вернулся в гостиницу.

А тут его встретило безумие. Гостиничный покой взорвался и разлетелся вдребезги. Взрыв произошёл в женской комнате. Здесь из-под кровати в центр комнаты выбежала мышь. Актрис подбросило. Только пожилая  Легурда смолчала - сжалась и скрылась под простынёй. Хлоя и Монка стояли на кроватях и визжали, стиснув руки возле груди.
Дюк ворвался к ним.
- Что с вами?! Замолчите!

Мышь перебежала комнату и спряталась. Дюк заметил её хвостик в грязной складке между полом и стеной – нырнула туда, исчезла.

Истерика ещё висела в воздухе.
- Всё-всё. Это вы её напугали! Она убежала от вас!
Но девушки успокоиться не желали.

- Почему ты всегда поселяешь нас в таких собачьих условиях?! – закричала Хлоя, у неё тряслись от пережитого губы.
- Потому что скаредный, жадный. Да ещё гадкий. На прошлых гастролях он приставал ко мне, - громко сообщила Монка всей гостинице.
- Ложь, - спокойно ответил Дюк, не оценив, какая у лжи сила.
Очевидная ложь, Монка сама это знает, - но напрасно таким аргументом он утешился. Лекарства от женского оговора тогда ещё не было. (Потом нашли, но опять потеряли.)
   
- Или поклянёшься, что твой замысел обокрасть художника тоже ложь?! – Монка соступила с кровати и, внимательно оглядев пол, вдела голые ноги в мягкие овчинные тапочки. – О, я теперь знаю тебя: ты преступник! уголовник!
Ища моральную поддержку, она помогла Хлое сойти на пол; на Дюка смотрела с ненавистью и презрением. Старая Легурда молча выставила из-под простыни два испуганных глаза.

- Он держит нас в чёрном теле и не дозволяет никуда пойти, чтобы мы не сбежали! Чтобы мы не устроились в настоящий театр! – продолжала атаку Монка.
- Я так мечтаю играть на столичных сценах! – взмолилась в потолок Хлоя.
- Он делает всё, чтобы этого не случилось. Он специально выбирает захолустные городки, чтобы нам не блеснуть красотой и талантом. Пойдём со мной, поплачем! – Монка потянула Хлою за руку, потом обняла и вывела вон.
- Лахудры! – бросил им в спину Дюк.

Не задался день: первая половина дня погибла в ратуше. Вторая началась с предательства: ведь сама охотно согласилась и совратить его, и стырить с его груди крестик! Ладно, это всё уже отменяется.

Дюк покормил актёров, за вычетом вероломных девушек, и снова отправился в центр города. После такого предательства Кронбург исказился: поменял освещение, укоротил перспективы. Но, как бы ни было, в шесть часов пополудни Дюк вступил в таверну. Карл уже сидел на месте и фигурно махал рукой. Он был радушен и примерно в четверть стельки пьян.
- Занимай место напротив меня, Дюк.

Возле нетопленного камина, сидя на полу, играл на керамической дудке местный сумасшедший - играл хорошо, но черты его лица не находились на предложенных природой местах. Лицо страшное, словно искажённое мукой, глаза глядят в разные стороны, и всё же мелодия лилась ровно, и пела она о пережитой тоске. Дюк уселся на толстую скамью, потёр ладони.
- Ну что? Какие новости?

- Есть у меня одна старинная новость - продам за талер. Я ведь вижу тебя насквозь: ты не театрал, ты купец! И мы совершим сделку: я продам тебе ты не представляешь какую историю!
Кривляется, паразит, - подумал Дюк. - Впрочем, это не значит, что рассказать ему нечего.
- Извини, у меня правило: я за слова денег не даю. Зато готов угостить хорошим ужином.
- Идёт, - сказал Карл, подумав. - У меня лёгкий характер. Закажи утку на вертеле и полштофа шнапса - для меня. А себе – сам смотри.
- Не много будет? Ты уже навеселе…
Сделав кислую мину, Карл отказался уважать подобные слова. Дюк сделал заказ и приготовился слушать. Выпивку принесли сразу, прежде еды. Карл быстро смочил горло и огляделся, будто оценивал некий риск. Дюк тоже внимательно посмотрел вокруг.

В кабацких фигурах есть магия образа, как сказал бы столетием раньше Адриан ван Остаде. Спящая сила глядела из каждого пьяницы, удаль и беспамятство, хитрость и доверчивость. Издали они походили на выросшие возле столов грибы (валуи?)- говорящие, обладающие небольшой мобильностью, порой даже впадающие в буйность. Их голоса звучали, как водопад в пещере.

- Так вот, нынче утром художник посетил цырульню (произношение авторское). Чёлочкой решил прикрыть высокий лоб, концы длинных волос подзавить, чтобы получились букли - в общем, сделаться дамоугодливым фатом. Цырульник смекнул: гость мол богатый, продам-ка я ему таинственное предание о замке - за талер, не меньше. И продал, ей богу! Правда, талер у него из кармана пропал, это уже ни в какие ворота... цырульник никогда не терял деньги, просто немыслимо! – (Дюк здесь понимающе кивнул) – Ладно, имеющий уши да слышит!
 
Подавальщица принесла на подносе обильный заказ, быстро выложила на стол и убежала, смахнув пот с носа, в дальний угол, к нетерпеливому сообществу шумных грибов.

Через несколько минут Карл приступил к преданию. Дюк не сразу оценил его серьёзность, потому что в душе у него продолжало гореть негодование. И всё же сказание о замке освободило его от вероломной Монки.
   
- Год назад приезжал к нам кукольник, тоже актёр, с дочкой, - так взялся повествовать Карл; благо дудочник перестал играть, потому что уснул, свесив голову. - Показывали они юморные шутки, одна была смешная. Представь, английский лорд ужинает, возле стола сидит его собака, он кидает ей косточки. Входит жена: «Чего ты грязь тут разводишь! Я полы мыла!» А он ей: «Грязь вовсе не пёс разводит. Спрошу-ка я у него, сколько раз ты мне изменила, супруга». Лордиха усмехается: «Как же он ответит?» - «А давай послушаем, сколько раз он взвоет в слове woman». Woooooo… - задрал голову пёс, так до второго слога и не дошёл. Кукольника чуть не посадили, посчитав что он тут намекнул на герцога Вордока и его Хертруду.

Карл так натурально взвыл, что все грибы обернулись к нему и захлопали в ладоши. Грибы смеялись и тряслись.

- Предание нашего замка повествует как раз об изменах и расплатах, - выпил и продолжил рассказ Карл. - Шесть поколений его владельцев редко выезжали в чисто поле на охоту, они больше охотились на любовников своих жён, дочерей, племянниц, горячо любимых служанок. Азартная охота, с ночными засадами, пытками, скрежетом зубов - такое... средневековое развлечение. И всё это в тайне, конечно: престиж! честь герба! Отловили герцоги за полтора века многих. Что с ними делать? Убить? Грех. Да и скучно. Кот, он же играет с мышью, а то убил и всё! Назидание должно длиться. Где продолжение? Где длительное торжество морали и мстительное удовлетворение оскорблённых чувств?!
- Где? – переспросил Дюк, окаменев лицом.

- Пойманных спускали в подземелье, - шёпотом ответил Карл и снова оглянулся.
- Что с ними там делали? – Дюк тоже посмотрел по сторонам.
Флейтист съехал плечом на пол, приняв положение «лёжа» и продолжая сладко спать под привычные голоса и ароматы. Лицо у него при этом стало нормальное, почти что доброе.

- Ничего не делали, - покивал головой Карл. – Оттуда нет выхода. Никто не знает, что с ними там приключилось или до сих пор приключается. Никто.
- Поди, высохли они там, горемыки, прелюбодеи.   
- А вот и нет. Потому что в замке исчезли крысы. Это говорит о чём-то? Смекай!   
- О чём? Ты в это веришь? – тихо спросил Дюк.
- Крысы просто так не исчезают! Они кого-то испугались... или их кто-то съел, - сказочно произнёс Карл и попросил купить ему ещё чарку.
Рассказ того стоил. Перед расставанием Дюк спросил, где живёт цирюльник.

- За ратушей увидишь переулок Трёх собак, в конце переулке по правой руке жёлтый домик, и фамилию запомнить легко – Шпуттельпутцель. Слушай, комрадище, давай каждый вечер встречаться, в это же время, я буду ждать! – воскликнул потеплевший сердцем Карл.
- Посмотрим, - сказал Дюк, отправляясь к цирюльнику.
 
Пришёл, познакомились. Дюку довелось услышать заново предание об охоте на любовников, но в этой части он рассказчика торопил, поскольку его интересовала реакция художника. Путцель доложил, что Стёрлинг заинтересовался преданием до дрожи. Художник поклялся любыми путями проникнуть в подземелье, но, признался, что для этого ему понадобится компаньон, в одиночку он туда не сунется.
 
- А с чего так его захватило? – спросил Дюк.
- Он ищет сюжеты для сногсшибательных картин. Хочет переплюнуть Грюневальда. Там и впрямь должно быть опасно. Где концы ходов? Говорят, они аж за пределами Кронбурга. Под нами подземный город! – он с торжественным ужасом топнул ногой в пол.

Шпуттельпутцель был, видно, любопытным от природы человеком - оттого на его толстом носу выросла бородавка. Это был милый, говорливый, пузатенький человек с блестящими глазами, не бритый, не стриженый, верящий в чудеса... но больно уж охотливый до денег. В разговоре он всё время следил за руками и карманами гостя, а тот ни монетки на прощание не вытащил. Пообещав ещё зайти - заодно и постричься, Дюк удалился.
 
Кабацкий хмель из него точно ветром выдуло. Он разволновался, в нём такая зародилась настойчивая мечта, чуть ли не уверенность, будто в подвалах будет самое время и самое место забрать у художника талер и выпытать волшебные слова.
   
Он шёл в гостиницу, вечерело, повешенного обошёл далёкой стороной и всё думал, думал, прислушиваясь к земле под ногами.   

Глава 5. Знакомство с художником

Ещё на подходе он ощутил тоску: в гостинице ждёт его что-то плохое. И точно! девки распотрошили котомку Дюка и деньги стащили. Как говорится, на первое время. Хорошо у него благоразумия хватило оплатить гостиницу вперёд на пять суток. А еда? А как ставить спектакли, если девахи не вернутся? Ансельм, конечно, смазливый малый, он привлекает женские взоры, но этого для искусства мало. Легурда всё время кашляет и теряет голос от курева. Рогув способен радовать публику своей силушкой, но, опять же, не силою славен театр.
   
Дюк не имел охоты думать о делах труппы, хотя… улыбнулся невольно.  Чудесную похабную комедию, где черти влюбляются в ангелов, они украли у флорентийских коллег.

Выпуклая, постановочная вещь. Черти преследуют ангелов упрямо, страстно и в случае поимки стараются изнасиловать… не тут-то было: половая любовь не предусмотрена в анатомии ангелов. Черти, впавши в ярость, пытаются их убить, но опять безрезультатно: ангелы бессмертны! В отместку черти выщипывают у них из крыльев роскошные перья, публика ревёт - ощипанные ангелы (Хлоя и Монка) скрываются под голубым покрывалом и вскоре - барабанная дробь! – являются взорам в сверкающем оперении, краше прежнего. Пьеса называется «Торжество небесной девственности». Публика, разумеется, болеет за чертей и бранит кабацкими бранями стерильных, ни на что не пригодных ангелов.
 
Хорошая пьеска, но пока что ему не до искусства. Мелочи в кармане хватит лишь на завтрак четверым. А что дальше?
- Спи! Береги нервы, утро вечера… - кто-то дохнул ему в ухо звучной зевотой.
На сон грядущий Дюк поразмышлял о том, где перехватить художника, чтобы навязаться ему в компаньоны. Да на том же месте - на мосту! Не случайно художник стоял там в час их приезда; он там стоял привычно. Художники обязаны любить речной пейзаж, ибо река течёт, как время, и отражает свет, как воображение. Даже обыкновенный горожанин останавливается над рекой и глядит в дымчатые дали, завидуя чему-то - быть может, красоте и простору, которых в нём уже нет.         
 
Ночью бегали в комнате мыши, бегали в голове мысли, вздрагивали в теле мышцы; на душу давило будущее – тёмная, глухая судьба, словно Дюк живёт не в просторе, а в каком-то мешке. И приснилось ему, будто провалился он в такую глубокую перину, что та сомкнулась над ним. От страха и духоты Дюк проснулся и догадался насчёт подземелья: сколь бы сложным и великим оно ни было, в нём есть вентиляция. И должна быть некая дверь, через которую заводили туда несчастных адюльтиков, - заводили аккуратно и бережно, чтобы сохранить живыми и резвыми, ведь они предназначены для охоты. Иначе какой же это будет спорт!

Дюк и во сне торопился на встречу. Его кусали блохи, где-то подхваченные… да нигде, они местные, проживающие в гостинице, бесплатные твари! Придётся потереть себя лошадиной щёткой или тряпкой, чтобы запах лошадиного пота отвратил блох… но это после встречи с художником, конечно. Тот, поди, эстет и франт, кавалер и ухажёр; такие ко всему принюхиваются, не хуже дам. Но властью давным-давно заведённого порядка эта ночь всё-таки закончилась, попутно исчерпав Дюково терпение.

(О, есть процессы находящие в человеческой душе тетиву нервов или струну, дабы по ходу своего свершения натягивать эту струну до человеческого изнеможения или покуда не лопнет, – в охотку, нарочно.)
 
Утром оставшиеся труппики безмолвно, угрюмо позавтракали. Дюк расплатился последними монетами. Вялый, будто с похмелья, неся в голове тяжёлую ночь, Дюк отправился в город. Всюду пасмурно, по-осеннему ветрено. В сером небе светились щели между пухлыми грядами облаков.  Листва садов заметно пожелтела в эту ночь, и ветер нёс осенние пустые письма вдоль по улице.
 
Покойник показался ему издали – главный плод на древе правосудия. Дюк загодя свернул влево, чтобы не встречаться с ним и миновать площадь. К реке он вышел тихим переулком. Вот и мост, перешагнувший тремя арочными пролётами струистую реку. На мосту сразу бросилась в глаза красочная фигура Стёрлинга в шляпе с плюмажем. В руке он держал блокнот, а сам засмотрелся в даль – на излучину реки между горбатых берегов, на деревья и домики, разбежавшиеся по холмам, на лодку посредине реки, на совсем уже далёкую даль, где ландшафт, окуренный дымкой, спрессовался у горизонта во что-то подобное театральному заднику. Выше горизонта светилась узкая полоска небесной наготы.

Дюк расправил плечи под курткой и приблизился к разноцветной фигуре. От художника веяло изысканным ароматом – водой из Кёльна, Eau de Cologne - дорогая новинка. И сам художник напоминал модницу, по крайней мере, было заметно, что он тщательно ухаживает за своей внешностью, и его светлые локоны ниспадали из-под шляпы на бархатные плечи красивыми полукольцами.

Дюк, преодолев смущение, обратился к моднику, прикрывая правой ладонью сердце. Стёрлинг посмотрел на него острым взглядом. Дюк ответно заметил множество тонких морщинок возле его бледных век – следы прищура, а цвет его глаз был словно бы взят у пасмурной реки.

- Прошу вашего снисхождения… ищу повод с вами познакомиться, маэстро.
- У вас ко мне дело? Интересуетесь живописью?
- Наслышан о вашем таланте. Вы ведь исполняете большой заказ в замке?   
- Ну, не знаю насколько большой.   
- Я был бы счастлив увидеть вашу работу, маэстро. Кроме того, мои друзья желают расписать их родовую часовню.
- Они доверяют вашим рекомендациям? – тонко улыбнулся художник.
- Мне достаточно подтвердить, что вы мастер монументальной живописи.

- Что ж, - он озабоченно задумался, – и мне хотелось бы поговорить о моей работе с понимающим человеком. Трудно, знаете ли, работать в атмосфере безмолвия. Герцогу безразлично, что я малюю в его гербовом зале: ему важно похвастаться кому-то где-то, про остальных вообще сказать нечего, так что я был бы рад постоять вместе с вами перед моими сырыми фресками. Проблема в том, что для постороннего замок закрыт. Вордок и его домочадцы постоянно пребывают в настороженности, словно их напугали ещё до рождения.

Дюк заметил блестящую влагу в глазу художника – надуло ветром. Ветер играл плюмажем на его живописной шляпе. Ветер навёл на воду серебристую седину… и вдруг Дюк ощутил прилив решительности: почему бы не сказать прямо?! Только надо нечто приврать.
   
- И вот что, маэстро, моим следующим словам прошу не удивляться. Под замком и городом есть подземелье, там зарыт клад - несметные сокровища. Вам это известно? - Дюк по-собачьи заглянул в лицо собеседнику.
Тот засмеялся, громко, резко, будто смеховая пружина в нём сошла с крепления.   
- Я так и думал, что вы не ценитель искусства.
- Ценитель! – перебил его Дюк. – Я создал театр, я постановщик и антрепренёр! Что вы? Как можно такое про меня подумать! Я ценитель! Ещё какой!
Стёрлинг внимательно изучал антрепренёра.
   
- Вижу: вы ценитель кладов. Признаюсь, я тоже мечтаю проникнуть в подземелье, но идея клада мне чужда. Моя идея - собирать необычные изобразительные сюжеты. Мне понадобится компаньон… только не первый встречный, поэтому я пытливо смотрю на вас. Подземелье Кронбурга - место проклятое. Это место бессрочного заточения нарушителей прав половой собственности. Некогда ради острых ощущений туда спустились гости герцога - те были пьяны, храбрились и требовали развлечений. А получилось наоборот: кто-то, видимо, развлёкся за их счёт. Барон Леккер и капитан Шламм с охоты не вернулись, искать их никто не отважился, и на том подобные вылазки прекратились. Вам не страшно?

- Нет. Напротив. Я радуюсь тому, что у нас общая мечта. Моё имя – Дюк, и я готов быть вашим компаньоном.
- Ричард.
Они обменялись рукопожатием.
- Я знаю, как туда спуститься - через вертикальную шахту при помощи канатного блока. Здесь как раз нужны двое. Задача не сложная, хотя и не простая: потребуется выдержка и физическая сила. Главная трудность, повторяю – проникнуть в замок. Я уж было отчаялся, размышляя об этом, но вчера произошёл интересный случай.

Стёрлинг отвлёкся от рассказа, потому что по мосту со стуком и мычанием двинулось небольшое стадо коров.

- Экие разгильдяи! Запретили же скот переводить по мосту, для этого брод есть. Но ладно... я вчера ненароком выслужился перед старой герцогиней - спас её от смерти.
- Неужели?!
- Да. По крайней мере, она в этом уверена.
- Расскажите подробней.

- Она спустилась ко мне в зал полюбоваться на мою работу - я для этого кресло специально приволок из библиотеки, - села, сидит и заснула. Я перестал обращать на неё внимание, забыл, работаю на лесах и слышу герцогиня стонет. Руками дёргает, головой вертит, словно отбивается от кого. Слезаю к ней, а герцогиня шепчет: «Ich sterbe!» Я будить её принялся – так, верите, насилу добудился. Открыв глаза, она вздохнула, будто вынырнула с глубины, огляделась - и в слёзы. Потом хвать меня за руку и говорит: милый работник, спас ты меня от смерти! черти уже волокли меня в преисподнюю, а ты пробудил в самый страшный миг - проси чего хочешь!

- А вы? – оживился Дюк.
- Не надо мне ничего, ответил я. Рад был помочь вашей светлости.
- Это всё? – разочаровался Дюк.
- Нет. Я предложу ей ночного стражника, который молитвами и близкой помощью обережёт её от гибели.   
- Так, так… – не понял Дюк.
- Ну дак ты и будешь молитвенником! – перешёл на «ты» Стёрлинг. – Она своей властью приведёт тебя в замок, ты посидишь возле неё, пошепчешь молитвы, а когда она уснёт, мы отправимся в подземелье.

- Ага! Добрый план! – воодушевился Дюк. – А если она вправду окочурится пока меня не будет?
- Ты полагаешь, сон - это столь серьёзно? Мне кажется, это игра ума, не больше.
- Ум играет на струнах сердца… эти струны порой рвутся, - возразил Дюк.
- Может оно и так, но бабушка достаточно пожила, слава Богу.