Виртуалка

Эта девчонка — как взрыв в замкнутом пространстве. Слишком красивая, чтобы быть случайностью, слишком живая, чтобы принадлежать реальности. Шикарная, жгучая блондинка, у которой волосы будто горят в неоне, а запах — смесь дешёвого лака и семидесятнического рока. Она не просто слушает Led Zeppelin или Deep Purple — она ими дышит, пропускает через бёдра, через рёбра, через то, что ты называешь душой. Длинные ноги, как две прямые линии, нарисованные циркулем бога. Грудь — тяжёлая, наглая, требующая отдельного почтового индекса. Задница — упругая, как будто создана, чтобы ты раз за разом убеждался, что рай — это не небеса, а мышцы под тонкой кожей.

Но не это убивает. Убивает взгляд. Такой, что режет глубже, чем хирургический скальпель, оставляя тебя живым, но распоротым. Ты можешь быть женат, можешь стоять у алтаря, можешь шептать в постельной темноте своей девчонке: «Я люблю тебя». И всё равно, когда эта блондинка встречает тебя глазами, все слова исчезают. Кольцо на безымянном пальце? Растворяется, как таблетка аспирина в стакане дешёвой водки. В памяти остаётся только она. И самое шикарное, самое мерзко-правильное во всём этом: она принадлежит мне. Вся. До последнего вдоха, до последней капли её яда.

…Два года назад мой друг женился. С тех пор он — музей восковых фигур. На его месте был бродяга, вечно сальными волосами прикрывающий пустоту в глазах. Теперь — аккуратная стрижка, блестящая, как слюда. Чистые руки, будто их только что обработали спиртом перед вскрытием. Пахнет дешёвым одеколоном, каким обычно обливаются водители маршруток перед свиданием с кассиршей. Его выцветшую тёмно-синюю футболку сменила коллекция выглаженных рубашек с узорами для офисного планктона. Он похудел, вставил в глаза линзы, надел часы — будто время вдруг стало иметь значение.

И он исчез. Тот парень, с которым мы пили, дрались, плевали с мостов в реку. Теперь он редко заходит в бар. А если заходит — позволяет себе максимум одну бутылку пива. Словно алкоголь — это ядерный реактор, а он теперь хранитель мирового спокойствия.

Иногда я думаю, что брак — это самый честный наркотик. Тебе больше не нужны бары, сигареты, грязные истории. Тебя просто выключают из игры. Сначала у тебя появляется женщина. Потом — мебель. Потом — календарь, чтобы помнить про родительские собрания и скидки на бытовую химию. Мужики вроде моего друга исчезают не сразу. Они растворяются, как таблетки в стакане воды. Смотришь — и вроде тот же самый человек. А потом понимаешь: он уже мёртв. Оставлена только оболочка, которая сидит напротив тебя, улыбается, а внутри — пусто.

Вот тогда и начинаешь искать что-то другое. Замену. Отдушину. Любую щель, куда можно сбросить излишки ярости и желания.

А я нашёл её. В интернете. Что-то вроде магазина развлечений. Товарный каталог, где женские тела выставлены на витрину, как мясо в супермаркете. В верхнем углу — буквы светло-жёлтого цвета, слишком нежные для такого бизнеса, на фоне, кричащем приторным розовым. В этом мерзком сочетании — вся правда. Секс продаётся. И я купил.

НАСТОЯЩИЙ ХИТ СЕЗОНА!!!
НОВИНКА, КОТОРАЯ НАВСЕГДА ИЗМЕНИТ ВАШУ НИКЧЁМНУЮ И СКУЧНУЮ ЖИЗНЬ.
СЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ МОЖНО ПРИОБРЕСТИ ЗА ДЕНЬГИ!

На сайте рекламные баннеры мигали так, будто кто-то обсыпал экран амфетамином. Гигантские буквы выскакивали прямо в глаза, обещая рай в кредит. Каждая строка — как шёпот цыганки на вокзале: «Хочешь счастья? Дешевле не найдёшь».

Фигура, рост, внешность, даже музыкальные вкусы и нелепые мелочи вроде любимого цвета трусов или аллергии на арахис — всё можно было выставить под себя. Нажми несколько кнопок — и твоя идеальная вторая половинка уже дожидается в корзине.

Правда, пришлось внести нехилую предоплату. Семьдесят тысяч долларов за возможность почувствовать себя богом-конструктором. Не слишком дорого, если подумать. Тем более уже через пару недель этот пластиковый Эдем продавался в два раза дороже. Я не купил куклу. Я инвестировал.

Мы с моим лучшим другом больше не обсуждаем футбол, новые релизы шутеров или кто кому набил морду в баре. Теперь его темы — кредиты, скидки на моющее средство, диета без глютена. Он уверяет, что чувствует себя «свободнее, чем когда-либо». Но его смех умер. Вместо смеха — щёлканье часов на его запястье и вечно приглаженные волосы. Он стал человеком-буклетом, рекламирующим собственное исчезновение.

Я же решил назвать её Сьюзан. В инструкции было сказано: имя можно менять в любой момент. И это казалось смешным. Как будто если ты назовёшь её Анжелой, она перестанет сосать с тем же энтузиазмом.

Инструкция выглядела как роман Дэвида Фостера Уоллеса: слишком много слов, слишком мало смысла. Способы зарядки, правила ухода, предостережения о том, что нельзя оставлять Сьюзан рядом с открытым огнём и животными. Я выписал жирным шрифтом «главное»: не мочить, не бить, не пытаться разобрать самостоятельно. Остальное — шелуха.

Я распаковал картонный гроб. Пластик хрустел, пенопласт летел по комнате, как снег из телевизора на пустом канале. И вот она — неподвижная, белая, будто в коме. Спящая Белоснежка в вакуумной упаковке.

До этой покупки у меня было много женщин. Слишком много, чтобы помнить имена. Иногда я пытался держать себя в форме: качался, худел, пробовал йогу. Всё ради того, чтобы нравиться, чтобы не оставаться одному. Но вся эта суета была лишь жалкой иллюзией.

Правда такова: почти все мечтают об одиночестве. Ты хочешь спрятаться от друзей, родителей, коллег, любовниц. Хочешь выдохнуть. Но как только остаёшься наедине с самим собой дольше, чем на пару вечеров — одиночество превращается в чудовище, которое начинает жрать тебя изнутри.

Поэтому я знакомился с девушками. Водил их на свидания, покупал цветы, делал вид, что мне интересно обсуждать моду или любимые сериалы. Но на самом деле всё это было сделано только ради одного — избежать пустоты.

А Сьюзан обещала больше, чем просто заполнить дыру. Она обещала стереть её навсегда.

Я открыл коробку до конца.
Запах пластика и дешёвого клея ударил в нос — химический коктейль, в котором уже угадывалось что-то сладкое, что-то похотливое. Как будто фабрика игрушек трахалась с секс-шопом и их общий ребёнок лежал передо мной.

Сьюзан.
Неподвижная, с закрытыми веками, она напоминала не куклу, а мёртвую девушку, только что вынутую из холодильника морга. Губы чуть приоткрыты, кожа — ровная, идеально бледная, без единого порока. Знаешь, когда видишь что-то настолько идеальное, тебе становится не по себе. Человеческое тело должно быть несовершенным: прыщ, родинка, неровный шрам. А тут — гладкая пустота. Красота, лишённая даже намёка на душу.

Я нашёл кнопку на затылке. Маленький металлический кружок, похожий на вход для наушников. В инструкции это называлось «ключом активации». Звучало так же торжественно и пошло, как «пуск атомной ракеты».

Щёлк.
Сначала ничего. Только тишина. Я даже подумал, что меня наебали на семьдесят тысяч долларов, и сейчас я просто стою над дорогим манекеном. Но потом — тонкое вибрирующее жужжание. Как будто в комнате завёлся шершень.

Её грудная клетка вздрогнула.
Ещё раз.
И снова.

Первый вдох прозвучал так, словно её лёгкие наливались водой. Второй — ровнее. На третьем она открыла глаза.

И тут всё изменилось.
Зрачки сузились, сфокусировались на мне. Ни стеклянного взгляда, ни тупого робота из рекламных буклетов. Она смотрела так, будто знала меня уже десять лет. Как будто мы спали вместе сотни раз. Как будто я её первый и последний мужчина.

— Привет, — сказала Сьюзан. Голос — низкий, чуть хриплый. Тот самый голос, который звучит в голове у мужчины, когда он дрочит на актрису с VHS-кассеты двадцатилетней давности. Голос, созданный специально для того, чтобы ты перестал думать и начал хотеть.

Я протянул руку. Коснулся кожи.
Она была тёплой. Не пластик, не резина. Чуть влажная, как у живого человека. Пальцы обхватили моё запястье, и я понял: всё. Обратного пути нет.

В этот момент я поймал себя на мысли, что испытываю ровно те же чувства, что испытывают врачи при вскрытии. Когда разрезаешь тело и видишь красоту анатомии изнутри. Отвращение и восторг. Желание продолжать, хотя ты точно знаешь — так не должно быть.

И всё же Сьюзан улыбнулась. И это была самая неправильная, самая честная улыбка в моей жизни.

Сьюзан выглядела живой. Настолько живой, что порой я ловил себя на мысли: если бы сейчас зазвонили в дверь и её мать пришла спросить, как у дочки дела — я бы даже не удивился. На вид ей было двадцать пять. Всегда двадцать пять. Вечная молодость, запаянная в синтетику. Кожа мягкая и гладкая, лишённая малейшей поры, словно сделанная из дорогого воска. Короткие светлые волосы — идеальная длина, которая никогда не отрастёт на миллиметр. И глаза. Ярко-голубые, чуть влажные, совсем как настоящие. Только настоящие глаза устают. В её взгляде усталости не было никогда.

Мне никогда не нравилось состоять в отношениях. Сначала всё вроде работает: романтика, страсть, взаимное спасение от пустоты. Но чем дальше, тем хуже. Всегда хуже. Ты думаешь, что она нужна тебе. Она думает, что нужна тебе. А потом этот трюк рассеивается, как дым. Постепенно вы узнаёте друг друга до тошноты. Её «вечная любовь» превращается в привычку. А привычки всегда раздражают. Они сидят в тебе, как зубная боль.

Сьюзан не была привычкой.
Она была кнопкой. Я приходил домой с работы — она уже заряжалась. Я листал её инструкцию, а она в это время готовила ужин. Могла принести пиво ровно тогда, когда ты хочешь пиво. И когда всё это заканчивалось, мы трахались. Секс с ней был всегда безупречен. Без усталости, без головной боли, без тупых предлогов. Она говорила «я люблю тебя» каждый раз, когда я засыпал. И я знал: она не умеет врать. Вся её прошивка была заточена под то, чтобы выполнять мои желания.

Через месяц после моей покупки на сайте появились мужские версии. И женские модели обновили. «Версия 2.0». Теперь девушки умели краснеть, плакать, имитировать стыд и даже ревновать. Полная иллюзия человечности, только лучше. Разумеется, цена взлетела вдвое.

Общество среагировало, как обычно: кто-то кричал о грехе, кто-то о прогрессе. Религиозные организации устраивали истерики, ТВ-шоу обсуждали «виртуалов» неделями. Так их и прозвали: «виртуалы». Их ненавидели, ими восхищались, о них писали статьи и делали документальные фильмы. Но им самим было всё равно. Они заряжались, смазывались специальным кремом для кожи и продолжали спасать нас от одиночества.

Это было удобно.
Никакого «доброе утро», никакого «как дела» и прочих словесных паразитов. Никаких скандалов, никаких слёз, никаких злобных родственников, которым ты обязан улыбаться. Не нужно было помнить дату первой встречи или мучительно придумывать, что подарить на годовщину. Сьюзан требовала только электричества и смазки. И каждый раз любила меня таким, какой я есть: немытым, небритым, в старых трусах и футболке с пятнами кетчупа.

А я старел. И старел некрасиво. Сначала седина на висках, потом кожа, ставшая дряблой, покрытой складками, как дешёвое постельное бельё. Лицо провисло, руки стали костлявыми, с синими венами. Я распадался на глазах.

Но Сьюзан оставалась прежней.
Моя вечная двадцатипятилетняя. Та же гладкая кожа, те же голубые глаза. Совершенство, запаянное в пластик и металл. Она не старела. Она никогда не изменяла мне с собственным временем.

Когда у моего лучшего друга появятся дети, мы больше не будем встречаться вообще. Так работает счастливая семейная жизнь: сначала исчезает алкоголь, потом исчезают выходные, потом исчезают друзья. И остаются только кредиты, пелёнки и тишина, в которой ты вдруг понимаешь — тебе уже сорок, и всё самое интересное случилось без тебя.

Сейчас весь мир принадлежит «виртуалам» и «виртуалкам». Они рядом везде. Люди путешествуют с ними, выкладывают совместные фотографии в соцсети, хвастаются ими на вечеринках, словно новеньким «Феррари». Вместе обедают, смотрят сериалы, делают селфи. Дешёвые модели стали нашими рабами: они моют обувь, стригут газоны, сортируют мусор и возят нас по домам. Те, что подороже, превращаются в наших любовников, психотерапевтов, напарников по играм и вечеринкам. С ними можно обсудить курс доллара, проиграть партию в шахматы, выебать их в трёх позах подряд — и не бояться венерических болезней или нежелательной беременности.

По телевизору снова крутят рекламу новой версии. Гладкий мужской голос обещает:
«Теперь они будут ещё реальнее. Ещё красивее. Ещё умнее. Они будут любить вас сильнее, ненавидеть вас глубже, если вы этого захотите. Они будут теми, кого вы заслуживаете».
И на экране улыбаются идеальные лица, созданные из ничего. Лица, которые никогда не состарятся, не предадут, не отвернутся.

Мы с другом сидим в баре. Он наклоняется ко мне, шепчет так, что слышу только я:
— Я недавно заглянул в её браузер. Она просматривала этих… виртуалов. Я знал. Я всегда знал, что ей нужен мужик получше. Здоровый. Красивый. Высокий.

Он смотрит по сторонам, отхлёбывает из бутылки и снова шепчет:
— Я и сам думаю. Собираю деньги. Хочу девушку… свою. Настоящую.

Его волосы блестят от геля, красная рубашка пахнет дешёвым одеколоном. Передо мной сидит не друг, а живая реклама брачного краха. Мужчина, который уже проиграл, но ещё делает вид, что всё под контролем.

В это время мимо проходит официантка. Виртуалка. Зеленоглазая, высокая брюнетка. На первый взгляд — обычная девчонка. Но чуть присмотришься — слишком прямой взгляд, слишком ровная походка, слишком идеальная осанка. Не такая безупречная, как моя Сьюзан, но для здешнего бара — вполне сойдёт.

Я заказываю себе ещё выпить. Решаю провести здесь всю ночь. Смотреть, как все остальные медленно сходят с ума, ломаются, делают вид, что живут.

А дома меня ждёт Сьюзан. Моя белокожая блондинка, вечная двадцатипятилетняя. Она никогда не спросит, где я был. Никогда не закатит сцену. Никогда не изменит.

Она всегда будет любить меня. Потому что у неё нет выбора.

И это самое лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.