Бродячая труппа и волшебный талер. 2

Перед прогулкой Дюк переоделся - надел шёлковые чулки, короткие штаны-бриджи, расшитый под парчу дублон, туфли с пряжками, испанскую шляпу с мягкими полями, сделал самоуверенную физиономию – и получился пожилой франт. У пояса болтался кортик.

Ему приятно было остаться одному, без назойливых подопечных, и прогуляться в город - в город скорых свершений. Он шёл мимо аккуратных домиков и желтеющих садов, мимо краснокирпичной маленькой кирхи; несколько раз он снимал шляпу перед незнакомцами, которые оглядывали его с ног до головы, и так вышел в центр города.

Перед ним была булыжная площадь, над нею нависал замок, в центре площади что-то строили – кажется виселицу; стук плотника он слышал ещё загодя.

Здесь медленно прогуливались обыватели. С правой стороны располагалась таверна, откуда неслись кабацкие голоса и какая-то свирелька, дудка.
 
На часах ратуши 18:00. Вешать будут утром, иначе плотник уже не работал бы в этот мирный, досужий час.
 
Дюк решил ради сплетен завернуть в кабак, но не успел в ту сторону шагнуть, как на его руку легла тёплая ладонь. Дюк вздрогнул, отдёрнул руку.
- Извините, я не хотела вас оскорбить, - скромно произнесла девушка с открытой грудью.
- Ничуть, вы очень милая, но я стараюсь хранить верность жене.
- Ваша жена далеко.
- С чего вы взяли?
- Вы не здешний, издалека приехали, а в таком залихватском виде с женой не путешествуют.

- Вы умная девушка, проницательная, но, извините… - он понюхал воздух возле неё.
Помимо розы и лаванды, от неё пахло немытым женским телом. Дюк вспомнил, как однажды провожал на кладбище богатого купца - его гроб источал запахи цветочных масел поверх сладко-тошнотворного запаха смерти. Отдушка.
 
Она отмахнулась от его брезгливой мины. Ха, гигиена! Всегда найдутся охотники до женского тела с натуральным душком, а иному вообще всё равно. Глупости какие, сто лет назад вообще не мылись. (На Руси, говорят, баня в каждом доме, но Дюк находился в Европе - Южная Германия, Австрия… куда ещё художника занесёт нелёгкая?) 

Проститутки стали предлагать себя на центральных площадях – вот европейская новость, как и сифилис. Вот что напугало его - не гигиена. 

Плотник, стоя на высокой стремянке, работал уверенными движениями: каждый удар сухой, отчётливый. Под стремянкой стоял мальчик наготове что-то подать. Плотник работал с удовольствием, нежный мальчик, задравши голову, поневоле учился; в его крови текли игры и слова, в его голове звучало эхо молотка, в его животе росла тоска по ужину, его тёплая, живая жизнь была неспособна понять, что здесь произойдёт завтра. 
   
Завтра кто-то будет висеть на верёвке. Вороны, проживающие в замке, уже прикидочно летали над площадью. И Дюк, развивая тему отдушки, осознал, что Европа вся воняет покойником. Подобно тому, как незримые организмы обживают и разлагают умершее тело (ферментами гниения), так же люди обживают и разлагают земной мир (ферментами пороков). Дюк понимал, что он сам из числа гнилостных организмов, но отказаться от своей роли не мог: уже впрягся, и что бы он делал, не будь у него жадности, зависти, хитрости, злости?!
 
Зачем ему приспичило овладеть волшебным талером? Затем чтобы прибавить себе значимости и тайной свободы. Дюка распирала бы гордость, если бы удалось выйти из-под власти реальности, хоть в чём-то, хоть в малом вопросе. Как надоело быть послушным! А если что-то пойдёт не так (талер – предмет опасный, да и практического толку от него мало), Дюк продаст его какому-нибудь мечтательному богачу; найдётся такой, ибо каждому, в ком душа не лопнула и не сдулась… каждому хочется волшебства и воли. Задорого продаст, чтобы хватило на старость.
 
Он ещё раз оглядел площадь, мощную громаду замка, предвечернее сентябрьское небо с тёмными (как чьи-то помыслы) птицами, грудастую девушку в красной юбке, виселицу… поправил шляпу и вошёл в таверну. Дым, вино-уксусный перегар, кудрявые проклятия, хохот, стук посуды. Сел за ближний стол на пустую сторону. На него не обратили внимания. Час пик ещё не настал, трудовой день ещё удерживал в своих сетях печников, кровельщиков, пильщиков, конюхов, певцов и псаломщиков, то есть в этот час гуляли, в основном, бездельники, чей заработок был случайным или не требовал строгих навыков. Дюк называл таких людей голытьбой, правда, ему не было разницы с кем поговорить о делах города и замка.
 
- Вечер добрый, любезнейший! – обратился он к застольщику напротив. – Кого благородный герцог соизволит повесить? 
 - Прокламатора. Листы раздавал, призывал отнять у герцога землю.
- Отчаянный человек, - заметил Дюк.

- Мечтатель. Справедливости захотел. А где он её видел? – собеседник усмехнулся нехорошей ухмылкой: должно быть, совесть призвала его к сочувствию, но он избрал насмешку, чтобы никак не прикоснуться к прокламатору.
      
Подавальщица в грязном белом переднике, в голубой шапке-горшком поставила перед ним для зачину кружку пива и тарелку солёных сухариков.
- Угощайтесь, - придвинул тарелку к собеседнику.
- Не-е, у меня от них запор, - ответил собеседник обстоятельным голосом. – Ты бы лучше заказал мне ячменной каши с бараньими шкварками. Если, конечно, тебе не в разорение.
- Отчего же, и себе закажу, если, говоришь, вкусно.
- Очень даже. Ложку будешь долго облизывать.
Заказали. Дюк сразу расплатился, заявив, что ограничен во времени.
 
- Я слышал, будто герцог большой ценитель искусства. Художников приглашает…
- А что ему делать? Приглашает. Вот приехал какой-то Стырлинг, весь расфуфыренный, в замшевом берете! Футы-нуты ножки гнуты. На туфлях серебряные пряжки. Поймать бы его где-нибудь в тёмном переулке да общипать, как цыплёнка! – сотрапезник шмыгнул носом, немного сбавив заявку на храбрость.
- А что, это мысль! Давай обмозгуем. Тебя как звать-то?
- Карл.
- А меня Дюк. 

Блюдо и впрямь оказалось вкусным, жирным, к нему подошло бы не пиво, к нему очень подошёл бы шнапс. Дюк отставил кружку, которую тут же придвинул к себе собеседник, и заказал шкалик шнапсу. 

- В хорошее время живём, - сказал Карл, добавив голосу громкости. – Власти добрые, пища сытная, пивом хоть залейся! Это я понимаю прогресс! Начало восемнадцатого века – не хрен собачий. Давай выпьем за нашего герцога, только ты мне шнапса тоже закажи, не пивом же! – извернулся Карл.

Деваться некуда, взялся угощать… к тому же появилась душевная тема. Дюк аж помолодел, вспомнив молодость: налёты, переулки…  молодость прилила к его тёртому лицу.
- А где художника можно встретить? – снова в тихой манере спросил Дюк.
- У него краля завелась. Но туда его сопровождает слуга герцога, жуткий мордоворот, ему шпага не нужна, ему кремнёвый пистолет не нужен. У него трость… в рукоять залит свинец. Коня на скаку сшибает. 
- Величаво, - пробормотал Дюк. – Когда мы ещё с тобой встретимся?
- Завтра в то же время. А я кое-что разузнаю.
- Гут. Пока. Смеркается в природе, мне ещё возвращаться, - Дюк встал из-за стола.
- Герцог обещал в новом году масляные фонари поставить, - поднял на него розовые глаза Карл. – Может, мне тоже шкалик закажешь?
- У тебя вон пива сколько!
- Ну, то пиво, - гнусаво протянул Карл.

Дюк оплатил ему чарку и вышел на улицу. Плотник с подмастерьем ушли, забрав стремянку. Виселица была готова, не хватало только верёвки и висельника. Людей на площади почти не осталось: два молодых человека что-то говорили друг другу впритык, словно поверяли тайну, и сидел на мостовой уставший пьяница, который даже сидеть прочно не мог. Небо потускнело, сохраняя прозрачность. Бледная луна сквозистой долькой повисла над рекой. Одинокая птица понеслась в поднебесную даль и на миг создала в душе Дюка вакуум, потому что увлекла некие помыслы за собой. Такого слова Дюк не знал, но ощущение такое получил.