Последний шанс

               

     ВПЕРВЫЕ МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ лет семь назад. Стройная хохотунья и певунья, Лена обладала прекрасным даром – покорять особой женственностью. Она даже спорить умела как-то мудро, никого не обижая. И всегда привлекала внимание окружающих своей интеллигентностью и душевной красотой.
    
     Широкоплечий крепыш Степан, с шапкой чёрных завитков на голове и казачьими усами, являл собой образ мужественного здоровяка. В противовес жене говорил мало, всегда веско. Одевался с иголочки, стильно. Подкупал необычной скромностью, сражал острословием. Сразу было видно – много и вдумчиво читает.
    
     Несмотря на внешнюю несхожесть, оба представляли собой единое целое. Наверное, роднила какая-то целеустремлённость, общность взглядов, трогательная забота друг о друге. И главное, нежная любовь к Людмилке – трёхлетней озорной говорунье, которая буквально боготворила отца.

    - Мой папка – хооший! Самый-самый хооший,– забравшись к нему на колени, забавно твердила девчушка, вызывая у Степана бурю эмоций.
    - А ты – моё солнышко, – гладя такие же завитки, как у самого, радовался  он. – И ещё – умница. Вся – в меня! – И хитро поглядывал в сторону жены: что скажет?
    Елена обычно только улыбалась или подыгрывала ему:
    - Ну, конечно! В кого же ещё ей быть, такой умной и красивой?!
    
    Казалось, этому счастью не будет конца. И всякий раз, встречаясь с этой троицей, я радовалась за них. Любят друг друга, много внимания уделяют ребёнку, который не по годам развит.
    Потом мы встречались не раз. И всегда девочка поражала смекалкой и каким-то недетским интеллектом. Запомнились её чёрные озорные глаза,  пунцовые губки, из которых, как пшенинки, сыпались слова. Причём всё – «для папки», чтобы заметил и похвалил.
    
    ПОМЕНЯВ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА, мы не виделись года три. И вот новая встреча, которая обрадовала и потрясла. Я случайно увидела Людмилку одну. Она очень изменилась. Вытянулась что ли. Сразу не понять. Только осталась такой же говоруньей.
     - Ой, что было вчера, что было! – доверительно рассказывала мне. – Отец пришёл с работы, как свинья пьяный… Ругался почём зря! Мамка и до сих пор с ним не разговаривает. Что будет теперь – ума не приложу! – она по-старушечьи всплеснула руками. И тут только я поняла, что в глазах у девчушки потухли весёлые чёртики. Вместо них – недетская печаль…
    
     «Неужели пьёт?» – как стрела, пронзила догадка.
     За столом она подтвердилась. Видя, что выпить нечего, Степан загрустил. Правда, по старой привычке пытался поддерживать разговор. Но уже не о новинках литературы, как прежде, не об искусстве, которое он когда-то обожал. Всё, с чего бы ни начинал, сводилось к одному: где, когда и с кем выпивал…
    
     – Что же произошло? – недоумевала я после. – Ведь не дурак же! Обладает такими организаторскими способностями, что мог бы вождём стать! Товарищи, закончившие вузы вместе с ним, всё ещё ходят в рядовых, а он занимает такой пост. Семья хорошая… Что ещё надо?!
    
     Созвонилась с друзьями. Сообща решили: надо спасать! Что только ни делали, отвлекая от собутыльников, к которым он тянулся, как бабочка на свет. Сработало. Снова наш Стёпка стал почти прежним. Работал, не жалея сил. Помогал жене по дому. Занимался уроками с Людмилкой. А в выходные мы вместе ездили на природу, собирались за праздничными столами, споря до хрипоты о новом фильме или какой-то интересной передаче…
    
     И всё – без грамма спиртного. Причём, решение было принято единогласно: в нашей компании действует теперь только «сухой закон»! Над выпивохами постоянно подшучивали. Больше всех издевался над ними и над самим собой прежним – сам Стёпка. Ну, как тут можно было не радоваться за товарища?!
    
     С НАСТУПЛЕНИЕМ ЗИМЫ встречаться стали реже. И он снова «загулял».
     - Да я ж чуть-чуть… И только – после работы, – оправдывался всякий раз, когда друзья принимались проводить с ним «душеспасительные» беседы. Но это «чуть-чуть», как в трясину, затягивало всё сильнее и сильнее. Дома начались скандалы, от которых он, как и от нас, пытался скрыться. Трезвый, вроде, искренне каялся, давал обещания и клятвы. Бывало, потом держался по нескольку дней. Но всё больше и больше раздражался по каждому пустяку, если «долготерпение» затягивалось больше недели…
     - Что делать? – убивалась Лена. – Ведь он же спивается!
    
     Мы уже забыли, когда она смеялась. Не осталось больше и тех счастливых глаз, которые так украшали её нежное лицо. А голос, прежде звонкий и весёлый, всё чаще срывался даже при разговоре…
     - Боюсь, уволят! Как тогда жить? А ведь он –  один из лучших специалистов…
    
     Степан прямо на глазах катился по наклонной. Пил не только после работы. Бывали времена, когда не мог «проспаться» по нескольку дней. Сначала выкручивался как-то, благодаря старому авторитету и большим связям. Потом и это не помогало.
    
     Ни для кого уже не стало секретом, что он – запойный! Степана всё чаще  видели в компании каких-то подонков.  И стыдно было за него, и жалко. Ведь пропадает человек!!! Из-за какой-то рюмки пропадает на глазах у всех… Правда, когда наступала «передышка», снова каялся и клялся: «Больше –   ни-ни! Ни на какие уговоры не поддамся».
   
    ДЕРЖАЛСЯ, пока не встречал собутыльников…
    На предприятии долго прощали, потому что был незаменим во многих делах. Но сколько верёвочке ни виться…
    Однако и потеря работы не образумила.Степан стал пить ещё больше, воруя деньги у жены, которая получала не так много. В семье наступили страшные времена: скандалы, доходившие до драк, сменялись небольшим затишьем, когда в доме не оставалось ни копейки. Тогда Степан становился молчаливым и виноватым, пряча глаза от окружающих…
      
    Встретившись как-то с Людмилкой, я сразу не узнала её. Весёлая озорница и говорунья, какой она была ещё 3-4 года назад, стала бледной, замкнутой, с потухшими глазами «старушкой». А ведь ей только 10 лет!
    - Не знаю, что делать! – сокрушалась Елена. – И бросить его жалко, и жить рядом больше невозможно. Видишь, что с ребёнком стало?  Она даже учиться не хочет, а ведь такая способная…
      
    ПРОШЛО ПРИМЕРНО ПОЛГОДА. И вот недавно, случайно встретив Степана, я буквально шарахнулась в сторону.
    - Не узнаёшь? – он криво усмехнулся и опустил голову, потому что никаких слов не было. Передо мной стояло какое-то замызганное и жалкое существо с запавшими серыми щеками и сиреневыми мешками под бегающими глазами. Свалявшиеся, общипанные волосы и дрожащие руки завершали этот ужасный портрет…
    Боль и жалость сдавили горло: «Ну, чем помочь?! Гибнет же человек! Гибнет…»
    - А от меня жена уехала! – пытался говорить безразличным тоном, но  голос выдал, срываясь на слёзы.– И Людмилку забрала! А мне без неё и жить не хочется…– Степан отвернулся, вытирая  замусоленным рукавом горькие слёзы.
      
    Если б он мог видеть себя со стороны!!! Если бы мог… Уверена: давно бы остановился. А теперь, когда обо всём можно говорить лишь в прошедшем времени, осталось одно: лечение. Долгое и серьёзное. Конечно, по собственному желанию.
    Будто прочитав мои мысли, он вдруг оживился:
    - Мне предлагают полечиться. Как ты думаешь, поможет?!
    - Без сомнения! – твёрдо сказала я.
    - Значит, ещё есть шанс?! Есть?
      То ли мольба, то ли надежда мелькнула в потухших глазах. И так захотелось поверить, что он всё-таки выберется из затянувшей его трясины...