Когда закончится война. Глава 20

Внимание: Автор настоятельно рекомендует начинать чтение книги с самого начала по этой ссылке: http://proza.ru/2024/08/27/1344

    Глава двадцатая. Капсула жизни.

    Они вывалились в сугроб с таким чувством, будто сама реальность, не выдержав напряжения, выплюнула их, как кость из перекрученного горла. Не было плавного перехода, тоннеля со светом в конце — лишь сокрушительный, оглушающий удар о что-то холодное и мягкое, и мир, перевернувшись с ног на голову, внезапно застыл в немом, ледяном крике.
    Артём рухнул на спину, и весь воздух с силой вырвался из его легких коротким, хриплым стоном. Холод обжёг его так, будто кожу с живого содрали, обнажив сырые, трепещущие нервы. Он лежал, не в силах пошевелиться, ощущая, как колкий, как иголки, снег медленно и неумолимо засыпает его лицо, заполняет уши, набивается за воротник рваной куртки. В ушах стоял оглушительный звон, а в висках, в такт замирающему сердцу, отдавалась тупая, знакомая боль от старых и свежих ран. Его лицо было живой картой перенесённых страданий: нос сломан и распух, под левым глазом зловеще чернел огромный фингал, а свежие ссадины на скулах и лбу проступали сквозь грязь и запекшуюся кровь багровыми пятнами.
    Рядом послышался испуганный, прерывистый всхлип. Артём с огромным усилием повернул голову, и сквозь пелену снега и боли увидел Анфису. Она отползла от него, уткнувшись в снег тонкими пальцами, её плечи судорожно вздрагивали. Когда она подняла на него глаза, в них был не просто испуг, а настоящий, животный ужас, граничащий с отвращением.
    – Артем?.. – её голосок был тонким и слабым, как у птенца, выпавшего из гнезда. Он дрожал и обрывался. – Это… это ты?.. Мы же… мы только что были в лаборатории… В подвале восьмой больницы, на Оболони… Там было светло… даже жарко… Рожи «подольских»… Откуда ты?.. Твое лицо… Боже, что с твоим лицом?.. Где все? Где Док? Где Упырь?
    Упырь! Левый плюнул. Как мог Ванька, старый-добрый Ванька так измениться? Озвереть. Ну, мошенник, жулик в Лондоне. Как профессиональный украинец дурил англосаксов, набивая карманы фунтами. Он воевать никогда не хотел. Жил по принципу – бери, что плохо лежит. И мечтал свалить из казарм Вулвича. Затем, уже в руинах Киева, надеялся найти брата – майора, чтобы тот его в штабе спрятал. Лишь бы не воевать.
    И вот он увидел мир, в котором не было войны. И что с ним случилось? Неужто тот самый украинский ген, о котором ребята из КГБ узнали из радиоперехвата разговоров Ваньки с ЦРУ? В Кремле до самого конца считали, что это фуфел, симулякр. И приказали использовать респираторы только тогда, когда Киев уже пылал…
    Артем уставился на девушку рядом. Сквозь туман боли и истощения в нём затеплилось что-то тёплое и неугасимое.
    - Анфиска! Ты! Как? – закричал он, вскакивая на ноги.
    Радость от встречи с сестрой захлестнула его, перекрыв боль. Живая! Здесь!
    Каждое движение отзывалось острой болью в рёбрах, в спине, в сломанном носу. Но он улыбнулся. Это была не та улыбка, что бывает у счастливых людей. Это был оскал выжившего, гримаса, в которой смешались боль, отчаяние и безумная, неподдельная радость. Эта улыбка преобразила его изуродованное лицо, сделала его на мгновение почти прекрасным в своём трагизме.
    Он шагнул к ней, поступь его была тяжёлой и неуверенной, и схватил её за плечи. Она попыталась вырваться, её тело напряглось, глаза полыхали страхом.
    – Анфиса… Сестрёнка моя… Тише, тише всё, – его голос был хриплым, прокопчённым дымом и криком, но в нём звучала такая сила и такая нежность, что она замерла. – Всё кончилось.
    Он разжал свой правый кулак, пальцы на котором были синими от холода и покрыты ссадинами и кровоподтёками. В замёрзшей ладони лежала маленькая стеклянная ампула, такая хрупкая, что казалось, она вот-вот треснет от одного его прикосновения. Внутри неё поблёскивала таинственная, жидкая надежда.
________________________________________
    Картина того, что произошло за секунды до этого падения, вспыхнула в его сознании с яркостью сварки — череда обрывочных, перекошенных ужасом кадров.
    Лаборатория КУФФа. Не стерильное и сияющее помещение, а убежище, последний оплот. Воздух густой, спёртый, пропахший озоном, порохом и потом. Они — горстка уцелевших: Белов, с его бледным, как полотно, но невероятно собранным лицом; профессор Штольц, толстый и лысый; несколько других учёных, с глазами, полными страха и решимости. Они забаррикадировались за массивной стальной дверью отсека с установкой коллайдера, сдвинув к ней всё, что могло сдвинуться — столы, шкафы, ящики с оборудованием.
    Снаружи, за дверью, творилось нечто нечеловеческое. Её сотрясали удары, будто по ней били кувалдой гиганты. Дерево трещало, металл скрежетал и вмятины. Слышались дикие, пьяные крики, ругань, полная ненависти, и беспорядочные выстрелы, от которых по металлу звонко отскакивали пули. Это ломились отморозки Упыря, те, кто еще месяц назад строили коммунизм, ковали светлое будущее собственным трудом. Теперь их мозги были тщательно и необратимо вывернуты вирусом «украинства». А над всем этим, прорезая общий гвалт, парил хриплый, срывающийся на визг голос самого Упыря. Он выкрикивал что-то нечленораздельное, какое-то месиво из угроз, проклятий и абсолютной, бездонной ненависти, что в родном мире Левого называли «рiдной мовою».
    Левый стоял, прислонившись к холодному, вибрирующему корпусу машины, едва держась на ногах. Его тело было одним сплошным больным местом. Его избили «шестёрки» Упыря. Своего же побратима. Того, с кем он делил последнюю пайку в руинах Киева, с кем преследовал уклонистов, чтобы утащить их в армию вместо себя. Кулаки и ботинки — всё это оставило на нём свои следы. Вроде бы прошло несколько дней. Переломы стали срастаться. Левый уже смог самостоятельно ходить. И вот пробираясь в лабораторию КУФФ по приказу подполковника Зотова, Левый нарвался на толпу «патриотов». И новые раны изуродовали его тело.
    Белов, не обращая внимания на грохот, что-то яростно кричал Штольцу, перекрывая рёв. Тот, не теряя ледяного спокойствия, крутил ручки и щёлкал тумблерами на сложной панели управления. Свет в помещении мигал, неровный, пульсирующий, готовый погаснуть.
    – Мощности на исходе! Едва-едва хватает! — голос Белова был похож на скрежет металла. — Портал… мы его доработали в последние часы! Можем направить одного! Всего одного! В прошлое параллельного мира! Вашего мира! Но лимит — пять килограмм! Вместе с одеждой, с тем, что в карманах!
    Взгляд Белова, острый, пронзительный, встретился с взглядом Левого. И в эту секунду в воспалённом мозгу Артёма, как вспышка, возникла картина, нарисованная когда-то доктором Ершовым, отцом его двойника из этого, красного, такого благополучного до прихода сюда последнего из украинцев – Ваньки Упыря, мира. Андрей Ефимович, стоя у широкого окна, глядя на цветущий Киев, рассказывал о том, как внезапная смерть Сталина от инсульта в марте пятьдесят третьего… Это была та самая развилка, точка бифуркации, катастрофа, которая привела к хаосу борьбы за власть, к роковым ошибкам, к медленному, но неотвратимому развалу всего здания Союза. Слабина, которую не смогли вовремя устранить.
    – Январь пятьдесят третьего! — закричал Левый, и его горло содралось в кровь. — За несколько месяцев до… До того! Нужно спасти его! Спасти Сталина! Это ключ!
    – Артем, — обернулся Штольц. Его лицо было маской учёного, но в глазах читалась бездонная усталость и тяжесть принятого решения. — Поля… они нестабильны. Сбой может быть в пределах пяти процентов. Анфиса… Она находится в зоне резонанса. Она может выпасть вместе с тобой. Случайный пассажир. Невозможно предсказать, но есть надежда…
    И в этот самый миг один из молодых учёных, сидевший у рации, вскочил с места, срывая с головы наушники. Его лицо было искажено паникой.
    – Товарищи, измена! На самых верхних уровнях! Отключили систему ПРО! Полностью! Штаты… Штаты наносят удар! Прямо сейчас! По Москве! По Ленинграду! По всем стратегическим центрам!
    - Это не измена, - устало произнес Левый. – Вирус, который Упырь привез. Вирус «украинства» добрался до высшего звена коммунистической партии. Это конец, товарищи!
    Грохот снаружи достиг апогея. Дверь содрогнулась и с страшным скрежетом стала отходить от косяка. В проёме уже мелькали тени, слышалось тяжёлое дыхание.
    – Артём, если найдешь Анфису на той стороне портала… А я надеюсь, что её выкинет одновременно с тобой. Вам вдвоём будет проще! — отчаянно крикнул Белов, его собственное спокойствие наконец треснуло. — Миссия… Вы должны выполнить миссию! Спасти товарища Сталина, спасти Союз! Если Союз устоит, не рухнет в пятьдесят третьем — не будет той цепи событий, что привела к войне в вашем мире! Не будет Упыря, которого заслали в наш мир! Значит, и наш мир будет спасён! И ваш, мир войны, тоже! Понимаете? Вся цепочка… она рухнет, если переставить всего один камень в её начале!
    Левый, не раздумывая больше ни секунды, кивнул. Он, превозмогая нечеловеческую боль, заковылял к зияющему люку капсулы перемещения — странной конструкции, напоминающей металлический гроб с паутиной проводов. Он вынул из кармана и зажал в кулаке, словно боясь потерять, стеклянную капсулу, которую ему только что вручил профессор Штольц.
    - В лаборатории всего одна такая, Артём, береги, - пробормотал толстяк, пожимая руку на прощание.
    Белов подскочил к главной панели. Его палец лег на большую красную кнопку, похожую на гриб ядерного взрыва. Он посмотрел на Артёма, уже втиснувшегося в тесную капсулу, и… подмигнул. Точно так же, с той же самой кривой, насмешливой и в то же время ободряющей ухмылкой, как тогда, в другом мире, в другом аду, подмигивал им Белый Тигр. Такое же умное, уставшее, много повидавшее лицо. Только теперь — без шрама, напоминающего русло Днепра.
    Дверь с грохотом, подобным взрыву, отлетела, увлекая за собой часть баррикады. В проёме, окутанный дымом и пылью, стоял Упырь. Его одежда была в клочьях, лицо залито потом и грязью, а глаза горели ровным, безумным светом абсолютной пустоты и всепоглощающей ненависти. Он что-то кричал, протягивая вперёд руку с зажатым в ней пистолетом, его рот беззвучно открывался и закрывался в гримасе ярости. Последний украинец, который не мог допустить, что его нация на нём прервется. Даже ценой целого мира.
    Но Артём уже ничего не слышал. Мир взорвался. Не в огне и пламени, а в ослепительной, беззвучной, белой вспышке, которая растворила в себе всё — стены, крики, лица. Белый свет сменился немыслимым вихрем, где сталкивались и рвались в клочья цвета, которых нет в природе, и звуки, похожие на скрежет ломающейся Вселенной. А потом всё резко, окончательно и бесповоротно погасло. Наступила тишина. И холод.
________________________________________
    – Артем… Мне так холодно… — голос Анфисы был слабым, её тело била крупная дрожь. Зубы выбивали беспорядочную, частую дробь. Она с трудом поднялась, пошатнулась и, чтобы не упасть, оперлась о его плечо. Она огляделась. Бескрайнее, белое, безжалостное снежное поле под свинцовым, низким небом. Тёмная, угрюмая полоса леса на горизонте. И вдалеке, может быть, в километре, а может, в трёх — крошечные, жёлтые точки. Огни. Возможно, деревня. Или военная часть. Или просто мираж, порождённый отчаянием и холодом.
    – Может… Может, мы дойдём? — прошептала она, и в её голосе послышались слёзы. — До этих огней? Мы ведь… мы ведь замёрзнем здесь, да?
    Левый сделал нечеловеческое усилие и поднялся во весь свой двухметровый рост. Казалось, сама земля уходит у него из-под ног. Он почувствовал, как ноют старые раны, как плачет от боли каждый мускул, как стынет кровь в жилах. Он бережно, с каким-то почти религиозным трепетом, положил ампулу — этот крошечный стеклянный сосуд, в котором была заключена судьба двух миров, — во внутренний карман своей потрёпанной куртки, прямо у самого сердца. Он глубоко вдохнул. Морозный воздух обжёг лёгкие, как раскалённый нож, но в нём был знакомый, давно забытый запах — запах его мира, его родины, его прошлого. Прошлого, в котором таилась мина замедленного действия, роковая ошибка, которую теперь предстояло исправить.
    – Дойдём, — сказал он твёрдо и тихо. Его голос прозвучал как клятва, данная небу, земле и этой дрожащей девушке рядом. – Обязательно дойдём, сестрёнка. Нам нужно спасти не только свои жизни. Ещё два мира в придачу. Всё теперь зависит от нас. От этого. — Он похлопал ладонью по карману, где лежала ампула.
     Они сделали первый шаг. Потом второй. Два тёмных, маленьких, почти бесплотных силуэта на гигантском, белом, безжалостном полотне безымянного поля. Смертельный холод сковывал землю, сжимал сердце ледяной рукой, угрожая остановить его навсегда. Ветер, поднимаясь, завывал им вслед похоронную песню.
    Но в кармане у одного из них, у самого сердца, лежала маленькая стеклянная капсула. В ней поблёскивала, переливаясь, жидкость — дитя гения из несуществующего будущего, лекарство от смерти, ключ к спасению.
    Надежда, хрупкая, как тонкое стекло ампулы, всё ещё была жива. Она была слабым огоньком в стуже надвигающейся ночи, но они шли на него. И пока они шли, пока они дышали, пока он чувствовал её холодную руку в своей — всё было возможно.

09.10.2025г., Папуа Новой Гвинеи