Вторая история кота Бенедикта

Луна в подвале, или Беседа о свободе с кошачьим акцентом

Петербург в тот вечер был особенно прекрасен в своем осеннем увядании. Туман, рожденный где-то над Финским заливом, окутал город влажной пеленой, превращая фонари в расплывчатые светильники, а шелест листьев — в шёпот ушедших эпох. Я, Бенедикт, совершал свой вечный путь вдоль Мойки, размышляя о том, что даже самый прозаичный голубь в такую ночь кажется существом из мистического трактата.

Спасаясь от внезапного дождевого заряда, я нырнул в знакомый подвал старого дома на Гороховой. Воздух здесь пах столетиями, сырым кирпичом и тайнами — идеальное место для кота-философа. Каково же было моё удивление, когда в луче света, пробивавшемся сквозь решётку, я увидел изящный силуэт.

— Бенедикт? Неужели ты?

Голос был знакомым, с лёгкой хрипотцой и ноткой насмешки. Дашка. Грациозная кошка цвета ночного неба с глазами-изумрудами, моя давняя знакомая по уличным странствиям.

— Все тот же, — ответил я, отряхивая промокшую шерсть. — А ты, как я вижу, снова в бегах.

Она лениво потянулась, и в этом движении была вся её суть — сочетание аристократизма и бунтарства.

— Хозяева называют это «побегом». Я же считаю это творческим отпуском, — её усы задрожали от смешка. — Представляешь, у них очередной ремонт. Купили диван нового цвета, будто это событие планетарного масштаба! А на улице... осень, Бенедикт! Дождь шепчет стихи, а ветер приносит истории из других дворов.

Мы устроились на старом сундуке, хранящем запах прошлого. Дашка рассказала, что живёт у милых интеллигентов — не бьют, не шпыняют, кормят деликатесами.

— Но ведь понимаешь же, — говорила она, играя лапкой с паутинкой, — безопасность — это прекрасно, но она похожа на красивую клетку. Иногда нужно сбегать, чтобы почувствовать: ты ещё жив. Чтобы вспомнить вкус дождевой воды и шелест асфальта под лапами.

— А разве твоя квартира не свобода? — спросил я.

— Свобода бывает разной, — задумчиво ответила она. — Одна — когда тебя любят и холят. Другая — когда ты сам решаешь, где тебе быть сегодня. Я выбираю обе, просто в разное время.

Её слова заставили меня задуматься о природе выбора. Васька доволен своим диваном, я — своими бродяжническими маршрутами, а Дашка... она будто балансирует между двумя мирами, не желая отказываться ни от одного.

— Хозяева плачут, когда я сбегаю, — призналась она вдруг. — Но всегда ждут назад. А я всегда возвращаюсь. До следующей весны. Или до следующей грозы.

Мы просидели в том подвале до рассвета, слушая, как капли дождя отбивают ритм на железной крыше. Дашка говорила о звёздах, что видно из её окна на седьмом этаже, а я — о призраках, что бродят по ночному Петербургу. Две разные свободы, два разных счастья.

— Знаешь, Бенедикт, — сказала она на прощание, — может, мы все просто ищем ту свободу, где душа перестаёт зудеть. У тебя — в вечном движении. У меня — в возможности выбирать между теплом радиатора и холодом ночной улицы.

Через три дня я видел, как она грациозно прыгнула на подоконник своего дома. Хозяйка распахнула окно с радостным возгласом. Дашка обернулась, помахала мне хвостом и скрылась в квартирном тепле.

Но я знаю — это ненадолго. Весной, когда запоют сосульки, или уже завтра, если ветер принесёт достаточно приключенческого запаха, она снова появится в нашем общем подвале. Потому что настоящая свобода — не в том, чтобы быть где-то всегда, а в возможности выбирать, где тебе быть в этот конкретный момент. И в этом выборе — вся суть нашей кошачьей, да и человеческой тоже, природы.

А Пушкин, чья тень явилась мне в тот вечер у Летнего сада, как всегда, оказался прав: «Мы все глядим в Наполеоны, но носим ошейники разные». Хотя коты, конечно, ошейников не носят — мы носим их только в своих мыслях.