Плакучая крапива

Составить, извините за выражение, конструктивную исчерпывающую типологию женских характеров – дело совершенно безнадежное. Это утопия. Как пересчитать все звезды во Вселенной или догнать Савранского («Покровские ворота»).
Женский характер – он как импрессионизм. Отошел подальше – вроде, все ясно и красиво, подошел поближе – ни фига не разберешь. Все мерцает, переливается и слепит глаза, как рябь на Москве-реке в июльский ветреный полдень.
Да, классификация женщин невозможна. Но мужики все время умничают. Про все подряд.
Спорт, машины, рыбалка, охота и тому подобные вроде бы чисто мужские опции – все это темы второго ряда, потому что во всем этом в конечном счете нет загадки. Все плоско и грубо.
Ну, поймал ты, бракованный экземпляр сильного пола, положим, жереха. И тут же наврал, что «здоровая, блин, такая Годзилла, больше десяти килограмм». А на самом деле это был полукилограммовый жерехенок с глазами Чебурашки.
Плоско и грубо.
Ну, поспорил почти до драки с приятелем о том, какое машинное масло лучше. Типа, с каким маслом «каждый водитель спокоен за двигатель». Рекламы насмотрелся. Неинтересно, вторично и пошло.
Ну, ругал три часа до матерной хрипоты российский футбол. Банально. Хуже анекдотов про тещу.
Съездил на охоту, застрелил в упор одного пожилого хомячка из двустволки, тут же нажрался в камарином осиннике, как выражается один мой знакомый художник, «до трех Аленушек». И что?
Нет, все это типичное не то.
Мужики еще любят геополитику. Здесь тоже, на мой взгляд, особых загадок нет. Есть только много умных слов, типа «тренд» и «нарратив», и сплошное беспочвенное гадалово.
Очень похожее на обсуждение мужиками в бессмертных Гоголевских «Мертвых душах», доедет ли колесо до Москвы и до Казани или не доедет. Чистое современное политическое ток шоу. Мужской геополитический нарратив. Вот что значит гениальный писатель.
Другое дело – женщины. Здесь сплошные тайны, загадки и мистические омуты.
И опять Николай Васильевич Гоголь. Помните монолог автора о «даме просто приятной» и «даме, приятной во всех отношениях»? По-моему, это лучшее, что сказано мужчинами о женщинах в мировой литературе. Джульетты, Дульсинеи Тобосские, Констанции Бонасье и разные прочие Анны Каренины отдыхают.
Но то – Гоголь, а то – мы, смертные.
Жил, к примеру, в стародавние советские времена один человек с двумя образованиями: философским и медицинским. Работал, как полагалось советскому интеллигенту, грузчиком и в котельной. Сейчас его уже нет.
Интересный был человек. Звали его Игорь Ипполитович Ломов. Маленький такой, юркий и тощий, как скальпель. Физически очень сильный.
Он долго не женился и в холостом режиме любил порассуждать о женщинах. Он, помню, рассуждал так:
 - Бабы бывают двух типов: физиологические и метафизические. Это я по своим двум образованиям знаю. Вот никак и не женюсь. Не знаю, какую бабу выбрать. Женишься на физиологической – к армянину уйдет. Женишься на метафизической – с ума спрыгнешь или застрелишься от скуки…
 - Игорь Ипполитович, но ведь могут быть и какие-то промежуточные типы…
 - Это еще страшней. Если она промежуточная, то тогда она уйдет к грузину, а ты повесишься.
Лет в сорок пять он все-таки женился и сказал:
 - Я теперь понял… Их, оказывается, не два, а три типа: бабы физиологические, бабы метафизические и настоящие физиотерапевтические женщины… А возраст не имеет значения. Девушки бывают какого возраста? Сначала – тургеневского, в конце – пургеневского. А посередине – бальзаковского. А мне досталась жена без возраста.
Жену его звали Марья Петровна. Спокойная, рассудительная русская красавица. Ровесница примерно Ломова.
Прожили они лет тридцать. Ломов продолжал оставаться таким же сильным и здоровым.
 - Игорь Ипполитович, как вам удается в вашем возрасте оставаться все таким же молодым?..
Тот, с довольной улыбкой:
 - Лом ржавеет долго…
А потом Марьи Петровны не стало.
На поминках, сильно выпив, Ломов бормотал что-то невнятное:
 - Ну вот, змеилась-змеилась моя Маруся, и заземлилась…
 - Вы держитесь, Игорь Ипполитович. Вы такую прекрасную жизнь прожили с Марьей Петровной. Она у вас была такая умница, такая красавица…
Тот, глядя красными заплаканными глазами куда-то в люстру:
 - В морге красивых нет.
Потом он начал постепенно сдавать. Но очень постепенно. В восемьдесят пять грустно повторял:
 - Я уже такой старый, что даже в эротических снах мне снятся пожилые женщины.
Умер Игорь Ипполитович Ломов в девяносто два. Рассказывают, что перед смертью его последними словами были:
 - А Лом все-таки проржавел…
Не знаю, может, это и правда. А может, и миф. Лично я не слышал.
Я не собираюсь рассуждать о женских типа. Коротко расскажу об одной моей бывшей сотруднице, Люсе Пеструшкиной.
Это было лет пятнадцать назад. Мы работали на одной кафедре. Люся проработала у нас недолго.
Получилось так, что у нас совпали расписания. И у Люси, и у меня было общее окно, то есть пустая пара. Ну, что делать? Сиди на кафедре и болтай. Вот мы сидели и болтали. Больше болтала Люся. Про свою личную жизнь, которая как раз в это время у нее бурно развивалась:
 - Был у меня тут день рожденья…
 - Когда?
 - Тринадцатого.
 - Извини, Люсь, не знал… Поздравляю!
 - Мерси. Приходит ко мне мой этот Франкенштейн Петрович…
 - А почему «Франкенштейн»?
 - А ты его морду видел?
 - Видел.
 - Когда?
 - Да он же сюда, на кафедру, приходил с месяц назад. Цветы принес тебе, конфеты, ликер какой-то. Симпатичный мужик.
 - Да уж, симпатичный… Он же мастер спорта по боксу. У него вся рожа отбита, как эскалоп. Он даже улыбаться не может. Смеется одним животом… Приходит, значит. Приносит три ромашки. Говорит: «Поздравляю!» Я ему: «Ты бы мне еще горшок без меда принес и лопнувший шарик. Входит и выходит… Нашел ослиху! Иди отсюда!» Такая меня злость взяла: у меня кругляк: тридцатник. А он мне - три задрипанных ромашки. Думаю: убью. А он стоит, свою отбивную выставил, глазами хлопает: «Люда, я…» «Молчи!» «Люд, да у меня…» «Приступ жадности у тебя. Иди отсюда!» «Люд…» «Иди, иди!» В общем, я его выгнала. Разбила три тарелки. Малость успокоилась. И вдруг ка-а-ак разревусь. Ревела часа три. Телефон звонит – я не беру… За что же мне такое наказание? Другим кольца дарят, колье разные. А этот сорвал три одуванчика с грядки – и доволен… Да нет, Володь, я эти колье в гробу видала. Я все эти цацки и не ношу. Я вообще не жадная, не стяжательница. Мне за сам факт обидно.
 - Ну, что-то ты, Люся, слишком круто с ним…
 - А это не я, это нервы. Так-то я добрая. У меня три кошки с помойки живут. Я в парке белкам орехи в кормушки регулярно подсыпаю. Голубей кормлю сухарями. Слушай дальше. Посидела отдышалась, как говорится, от гнева и скорби. Успокоилась слегка. Села за компьютер, смотрю почту. Вижу, от него письмо: «Люда, спустись во двор». У меня опять кровь от злости к голове. Думаю: как бы инсульт от злости не случился. Перед глазами: ножи, плетки, наручники, сабли какие-то гнутые… Ах ты, падла! «Люда, спустись во двор»… Даже слово «пожалуйста» поленился вставить, гаденыш из Балашихи. Пишу ему: «Тебе надо, сволочь, ты и спускайся!» Немного пришла в себя. И вдруг опять ка-ак зареву! Телефон звонит, а я не беру. А в голове одна и та же цитата идет, как титры в кадре: «Доля ты русская, долюшка женская…» Реву-реву – вроде, распогодилась… Открываю почту, а там опять от него: «Говорю тебе, спустись во двор». Я ему отвечаю: «Хам с отбитой мордой!» Опять гнев предынсультный. Тут я совсем уже вызверелась. Пошла на кухню. Сейчас я спущусь к тебе во двор… любимый. Сначала взяла молоток, чтобы мясо отбивать. Такой… рифленый, знаешь? Даже засмеялась: сейчас я тебе, думаю, параша безрожая, все остальное отобью. Потом передумала, взяла скалку, чтоб без крови. Еду в лифте вниз -  и снова ка-а-ак зареву!.. Отсиделась в подъезде, отревелась. Выхожу во двор. Вижу: сидит. И не просто, подонок, сидит, а на капоте белой такой машины. Вальяжно так. У меня даже скалка в руках затряслась. Значит, мне три дохлых лютика, а он тут… Подхожу, размахиваюсь скалкой. Думаю только: по его наглой башке бить или машину изуродовать. А он меня – хвать за оба запястья. А хватка-то железная. И говорит: «Люда, дорогая, успокойся и послушай. Ты ведь в мае сдала на права. Вот я хотел тебе сделать подарок. Этот фиат твой. С днем рождения, любимая!» Я сначала рот открыла, ничего не понимаю. А потом ка-а-а-к зареву! Какая же я дура! Надо же такой дурой быть! В общем сидели мы час в машине. Я рыдала от счастья, а он меня успокаивал. Да мне сама машина-то особо не нужна. Я девушка простая. Из семьи советских инженеров. У нас в семье мармелад был за праздник… Но сам факт…
 - Ну и чем все кончилось?
 - А ничего и не кончилось. Все только начинается. Через две недели расписываемся.
 - Поздравляю!
 - Мерси. Знаешь, как меня мой Франкенштейн называет?
 - Как.
 - Плакучая Крапива.
 - Круто.
 А сам думаю:  «Плакучая Крапива – промежуточный тип… Да, нелегко тебе будет жить, Мистер Франкенштейн. Впрочем, кому сейчас легко?»