Калинов мост - Часть 1. Глава 9

ГЛАВА 9

Тревожное состояние, нахлынувшее в последнее время на Миронова в связи с событиями вокруг нашумевшего дела по банкротству хозяйства, не покидало его до конца заседания арбитражного суда, состоявшегося 5 апреля. Иск по долгу компании «Агросервис» заранее был погашен, но волнение оставалось, и он успокоился только после определения арбитражного суда: в отношении СПК «Калинов Мост» введена процедура наблюдения сроком до 10 августа. Банкротство на время отменялось. Василий Петрович с инженером Овсовым, выйдя из зала заседания, пожали друг другу руки и отправились решать насущные проблемы хозяйства, объезжая коммерческие организации, занимающиеся поставками сельскохозяйственного оборудования для нужд села. Проехались по магазинам автозапчастей, закупили необходимые комплектующие к узлам и агрегатам грузовых машин и, плотно пообедав в обычной заводской столовой, где кормили довольно хорошо и за приемлемую цену, довольные поехали домой.
Всю дорогу Миронов рассказывал смешные истории, не уставая, эмоционально, с выражением, заливаясь задорным смехом.
– Был у меня такой случай, Сергей Николаевич, я только начинал работать инженером-механиком в соседнем хозяйстве. Однажды приезжаю на своей служебной машине в гараж и, как обычно, ставлю её на стоянку около проходной. Всё чинно. Всё нормально. Машина в рабочем состоянии. Пока бегал по делам, трактористы решили надо мной подшутить. Я уже это понял потом. Прибегаю, сажусь в машину, пробую завести – не получается. Не понимаю, в чём причина. Я уже битый час вожусь с ней, а она ни в какую не хочет заводиться. Я так и эдак, кручу одно, проверяю другое. А рабочие стоят рядом и кто во что горазд, улыбаясь и посмеиваясь надо мной, дают советы. И лишь случайно взглянув на выхлопную трубу, я понял причину. Эти шутники взяли и забили в мою трубу большую картошку. Пока я вытаскивал, они все и разбежались. После этого если моя машина не заводится, сначала смотрю на глушитель. Вот так, Сергей Николаевич, хорошо, когда тебе это делают шутя, а могут и со злостью машину поломать.
– Всё могут! – продолжил разговор Овсов. – Коварство людей не имеет предела. Циничные люди готовы ко всему. – Он про это прекрасно знал из своего житейского горького опыта. – И вот вам простой пример, Василий Петрович: как стали мы проводить сокращение штатов в своём кооперативе, в гараже стали активно ночью разукомплектовывать агрегаты. На днях электромотор сняли с наклонного транспортёра на ферме. Приезжали сотрудники полиции, а толку?! Всё равно не найдут.
– Да, это беда. Придётся нам самим, Сергей Николаевич, подежурить по ночам, поездить по производственным объектам, попугать воришек, распоясались совсем, – зло сказал Миронов. – Воровали и воруют, что под руку попадётся. На днях еду с фермы в гараж, по дороге идёт наша доярка Мария Николаевна Воронина, пенсионерка, несёт большой моток шпагата от использованных тюков сена. Я останавливаюсь, чтоб подвезти её до дома, а она мне машет рукой, мол – езжай, сама дойду. Я не выдержал, остановился и спрашиваю: «Мария Николаевна, а эта верёвка вам зачем?» Она мне и отвечает: «Ну надо ведь что-то нести, чтоб руки были заняты. Да и в хозяйстве шпагат пригодится». Ты, понимаешь, Овсов, у них уже в крови, инстинктивно: что-то да надо унести. А почему?! От злости. Их обирают, и они стараются своё взять. Ни с чем не расстаются. Несут, что можно унести. Это как наподобие клептомании. Ну зачем, спрашивается, тебе эта рваная, грязная, запутанная в одну кучу верёвка?! Или несут порой зернофураж. Он-то и на муку не похож, как земля, иногда прелая. Нормальный хозяин скотину этим и кормить не будет. А они говорят: «Свиньям пойдёт. Во время войны и не этим кормили». И попробуй на них повлиять, что-то доказать. Бесполезно. Менталитет. Сложившиеся устои. И с этим бороться бесполезно. Я наблюдаю эту картину и в крупных агрохолдингах. Там и платят в два-три раза больше, чем у нас в кооперативе, а они всё равно воруют. Целые команды охранников нанимают руководители хозяйств. Охрана днём и ночью ездит по производственным объектам, ловят воришек, наказывают рублём, а эти клептоманы всё равно воруют. Нам тоже, Сергей Николаевич, надо принять меры. Давай-ка мы с тобой немного покараулим по очереди. Сегодня ты, а завтра я пойду в караул. Я думаю, всё же будет какой-то результат.

***

В своё ночное дежурство Миронов собирался основательно. Почистил своё охотничье ружьё, двустволку, у своего сына Володи попросил его цифровой полупрофессиональный фотоаппарат с мощной фотовспышкой, надел тёплый охотничий комбинезон, сапоги на основе пористого полимера «Топтыгин» и, как только стемнело, пешком отправился на охоту. Выбрав себе правильную диспозицию, как бывший пограничник, для ведения боя и наблюдения он расположился на бугорке в кустах, в ста метрах от животноводческих помещений кооператива, где были расположены наклонные транспортёры для удаления навоза с фермы. Он удобно расположился под кустами, положив под себя на землю плащ-палатку, и стал ждать. Ждать ему пришлось долго. Он шесть часов, как ярый охотник, выжидал свою добычу, поглядывая по сторонам, прислушиваясь к каждому звуку, шороху проезжающей невдалеке по трассе машины.
Он лежал и вспоминал годы своей службы на погранзаставе на границе с Китаем и свою собаку Джека, который был предан ему до конца службы. Геройских поступков они со своим Джеком не совершали, и байки на эту тему Миронов не сочинял. Слава Богу, его служба в Советской армии прошла без приключений и дедовщины. Мирно несли свою службу, часто находясь в засаде, уходя в полном боевом снаряжении на 10-километровый марш от места постоянной своей дислокации, пограничной заставы Мирный.
А сейчас он лежал под кустами, и яркие звёзды, мерцая на небе, звали его в заоблачные дали, в иные миры, на другие планеты. Луна, в полном своём отражении, освещала безликую ночную землю, придавая ей голубоватый оттенок. Немного похолодало. С оврага веяло холодом. Туман медленно затягивал низины вдоль речки. Мертвецкая тишина клонила Миронова в сон, но он постоянно поднимал голову, окидывая взглядом округу. Посмотрел на свои электронные часы со светящимся циферблатом. Время было три часа двадцать минут. Послышался шорох чьих-то шагов, Василий Петрович, сжавшись, затаив дыхание, вытащил из сумки фотоаппарат и замер.
К ферме уверенным шагом, никого не боясь, шёл человек плотного телосложения, среднего роста. Миронов наблюдал за ним из-за кустов, затаив дыхание. Не трудно было узнать идущего человека. Яркая луна хорошо, отчётливо освещала полное, как чаша студня, лицо Матвея Столбова. Он, сняв свою фуфайку, повесил её на ручку ворот и полез по наклонной транспортёра с сумкой, на самый его верх, где был прикреплён электромотор. Вытащив из сумки большие резиновые перчатки, надел их, устроившись поудобней на железной платформе, достал ключи и стал медленно отворачивать болты на креплении мотора. Миронов ждал, когда он снимет мотор, и не торопил события. Столбов отвернул последний болт, перерезал секатором электрические провода и, привязав к мотору верёвку, встал на наклонную, неуверенно держась на ногах, тихонько опуская мотор вниз, на землю. Вот в этот самый момент Миронов и применил свой цифровой фотоаппарат. Вспыхнула фотовспышка, озаряя Столбова... потом ещё и ещё... Столбов, не ожидая такой яркой вспышки света, испугавшись, не удержался на железной платформе и полетел вниз вместе с мотором, падая в небольшую лужу навозной жижи под наклонным транспортёром. Василий Петрович рывком вскочил на ноги, перекинул через плечо ремень охотничьего ружья, подбежал поближе и сделал ещё несколько фотоснимков Столбова, лежащего в луже навозной жижи. Зачехлив и положив своё современное оружие, уничтожающее человека морально, он следом вскинул ружьё и направил его на охающего Столбова.
– Вставай! Поболит, перестанет. Высота небольшая. Всего-то четыре метра. Для твоей жопы это как в снег упасть. И смотри у меня, не дури, а то пальну из ружья по ногам. Останешься лежать в навозе.
– Да пошёл ты... – зло от боли и обиды, от своего позора, рявкнул Матвей.
– Я-то пойду! А ты вот сейчас поднимешь назад мотор и поставишь. И молись Богу, чтоб он через четыре часа заработал. Если не заработает, купишь новый и возместишь ущерб, нанесённый хозяйству ещё за твои прошлые кражи. Не сделаешь всё это к восьми часам утра – жди в гости полицию, доказательства у меня в сумке, заявление, если что, я утром напишу. И жду тебя самого с заявлением на перевод тебя с фуражиров в слесаря по трудоёмким процессам. И будешь у меня работать здесь, на ферме, убирать навоз. Если откажешься – сядешь. Ты меня знаешь. И «паровозом» на себя возьмёшь все кражи, не раскрытые за три года в нашем кооперативе. Вот-то ментов порадуешь. А на зоне, не думай, житья тебе там не будет. Всё возможное сделаю, чтоб тебя там «опустили». Есть у меня один знакомый, бывший сослуживец, работает в Мордовском Дубровлаге... Вставай, хватит в навозе сидеть. Поднимай мотор, лезь и делай. А я постою, посторожу. Если сделаешь всё, как я сказал, то про эту историю никто не узнает. Ну а если что не так, то потом пеняй на себя. Все свои возможности пущу в ход, но житья тебе потом не дам.
Столбов медленно, охая и хромая, встал и стал устанавливать мотор, изредка поглядывая на Миронова, сидящего с охотничьим ружьём в руках, зло кусая губы от боли и досады.

***

Утром, после планёрки, в кабинет к Миронову с заявлением в руках зашёл Матвей Столбов.
– Заходи, садись, – пригласил его Миронов, – вижу, подумал и решил пойти в слесаря. Молодец! Хоть какая-то будет от тебя польза кооперативу.
Миронов, прочитав и подписав заявление Столбова, выдвинул ящик стола, достал несколько листов бумаги, распечатанных им на принтере с домашнего компьютера, – художественное фото Матвея Столбова, где он был запечатлён снимающим электромотор и сидящим в навозной жиже под наклонным транспортёром. Василий Петрович протянул ему эти листы и им подписанное заявление на принятие Матвея Петровича Столбова на работу в кооператив «Калинов Мост» в качестве слесаря по трудоёмким процессам.
– Заявление занесёшь в бухгалтерию, а фотографии возьмёшь себе на память. Извини, что не цветные, но если ты пожелаешь, то я могу их распечатать на цветном принтере. Хорошие получились фотографии. Перед приездом сюда смотрел на компьютере. Да, и предупреждаю тебя, всё это остаётся в тайне. Знать про это будем только я и ты, и никто более. Ну, если что не так пойдёт с твоей стороны, всё это получит огласку. Ты меня понял?.. Мотор работает?
– Понял. Работает. Сейчас там Лапин навоз пропускает. Можно я пойду? – промямлил разбитый морально и физически Матвей Столбов и вышел из кабинета председателя, хромая на одну ногу, смурной и злой на весь белый свет.
А Миронов ещё долго стоял около окна своего кабинета, уставший, не выспавшийся, и думал о своём. Жестокий мир. Жестокие нравы. А ему так хочется быть добрым, но разве можно по-хорошему с такими людьми, как Столбов? С ними только вот так и не более. Эти мрази всегда будут гадить. Их надо держать в клетке и работать с ними методом кнута и пряника. Доброго человека – уважай, а злого – держи на поводке и никогда не забывай, что он, однажды вырвавшись на свободу, перегрызёт тебе горло.
Его философские размышления прервал стук в дверь. Миронов, пройдя за стол, сел на стул и громко сказал:
– Войдите! Можно.
В кабинет вошла Дуся, цветущая, радостная. Стараясь выглядеть серьёзней, она скрывала свою улыбку. Да разве сможет женщина скрыть свои чувства, когда она влюблена...
– Василий Петрович, что мне делать? Пришёл ко мне Матвей Столбов, говорит, ты его принял на работу слесарем на ферму. Я не поверила, зашла в бухгалтерию – точно, заявление, подписанное тобой, лежит у бухгалтера. Но мне до сих пор не верится! Столбов – слесарем?!
– Да, Евдокия Васильевна, я сам был в шоке. Приходит он ко мне после планёрки и просится слесарем на ферму. Я его ещё спрашиваю: не шутишь? – а он утвердительно отвечает: да нет, мол, детей надо кормить и надо где-то работать. Ну я его и принял. Ты уж его, Дуся, принимай. Пускай человек работает. Семья, дети, их надо кормить.
Не стал Миронов рассказывать про свои ночные прогулки и про договор с Матвеем. Тайна должна быть тайной.
– Ты лучше, Дуся, расскажи: как там твои дела?
– Работаем, Василий Петрович. Наладили организацию труда. Составили график дежурств. Теперь дежурим днём и ночью. Надо бы нам ещё завезти заменитель молока для телят, да и кормовые добавки, премиксы.
– По этому поводу давай мы сегодня съездим в город и хотя бы пока купим заменитель молока для телят. Денег у нас маловато, на кормовые добавки не хватит, попробуем, попросим, может, дадут в долг или в счёт расчётов за зерно. Ты сейчас сбегай домой, а я пока тут с бумагами посижу, дела торопят.
Через два часа председательская машина «Волга» летела в направлении города Новодворска и Евдокия Васильевна Тамбовская в целях конспирации сидела на заднем сидении, вольготно устроившись, раскинув руки, улыбаясь своему милому Василию, который изредка поглядывал на неё в зеркало заднего вида. Дуся была счастлива, как никогда! Она едет с любимым человеком в качестве заместителя председателя по животноводческой отрасли, по делам, считай, его правая рука, ну а ей так хочется быть левой, которая ближе к сердцу её любимого человека. И мир был для неё прекрасным, и белые берёзы, убегающие вдаль, не надевшие ещё своего зелёного наряда, провожали её, махая ей вслед своими белыми платками, радуясь вместе с ней неожиданно вернувшемуся счастью. Солнце играло своими лучами, стараясь упасть ей на руки, но машина резво бежала по сухому асфальту, оставляя солнце далеко позади себя. Её Солнце сейчас сидело за рулём и рулило её счастьем.
Её Солнце – Василий Миронов, вдруг затормозив, свернул на грунтовую дорогу и, проехав метров сто, остановился недалеко от оврага рядом с беседкой.
– Дуся, мы ненадолго, сейчас проверим состояние почвы у холодного ключа. Скоро выезжать в поле. Погода налаживается. Видишь, как сегодня печёт солнце!
Василий Петрович вышел из машины и направился в поле, вспаханное осенью под зябь. Взял ком земли и, помяв его в руке, бросил. Земля была сыроватой. Лишь местами она сверху была сухой, но и там, покопавшись и снова собрав в комок, бросил, земля не рассыпалась. Он вернулся назад к машине, взял пустую пластиковую бутылку и, спустившись вниз по уложенным бетонным плитам в овраг к роднику, набрал холодной, чистой, как слеза, воды и, отойдя немного в сторону, помыл руки, умыл лицо и быстрым шагом поднялся наверх.
Дуся ждала его у беседки и, мило улыбаясь, держала в руках ветку распускающейся ивы.
– Смотри, Василий, – показывая на веточку ивы, сказала Евдокия, – приходит весна, и всё стремится к жизни. Всё начинает расти. А почему?! А потому, что солнце с каждым днём всё теплее и жарче. И просыпается всё и стремится к теплу и свету. Так и моя любовь к тебе. Расцветает от твоего сердечного тепла и света твоих серых глаз. А ты знаешь, сколько в них света?! Нет? А я знаю. Женщину не обманешь. Мы чувствуем этот свет и тепло ваших рук. Так и я сегодня, Вася, расцвела от твоего тепла!
Дуся подошла к нему и обняла. И их губы слились в страстном поцелуе и замерли. От неги закружилась её голова, и лёгкое, упругое её тело обмякло под жаркими объятиями Василия, её любимого и дорого человека. Движения её рук были полны сладкой истомы, и она, горячо обнимая его, шептала:
– Любимый мой! Мой дорогой!..
И небо, казалось, слилось с землёй. Солнце светило им так мило... И Василий, чувствуя запах её русых волос, гибкий стан её тела с запахом нежных и сладких духов, утопал в своих чувствах, в объятиях любимой, не зная предела. Земля уходила у него из-под ног. Он не чувствовал своего тела, слившись с утончённым телом своей Евдокии. Всё было безумно красиво и мило. А мир, лежащий у их ног, завидовал им сегодня, ибо нет прекраснее на свете чувства тех людей, которые любят и верят в любовь.
Про эти чувства Василия Миронова к Евдокии Тамбовской жители села знали. Невозможно утаить от людского взора любящие, наполненные незримым светом Любви и Добра мужские глаза, а женские – тем более. Многие относились к ним с пониманием и не осуждали Василия Петровича. Наш современный мир поменял свои стереотипы. Но главным всегда оставалось то, что мужчина должен быть мужчиной, а если он всем сердцем любит женщину, страстную и сексуальную, то он герой нашего времени – двадцать первого века. Века взорвавшихся человеческих отношений, когда идёт расцвет гомосексуальных отношений между мужчинами, а женщины становятся лесбиянками. Да мало ли что случается в жизни. Разлюбила женщина мужчину, а может, и наоборот. Человеческая душа – тонкая материя, и рвётся она под тяжестью жизненных проблем и нервных перегрузок. Меняется что-то в психике человека под действием внешних раздражителей, и человек становится другим. И что-то такое случилось в семейной жизни Мироновых. Холодное отношение Антонины к своему мужу Василию многие примечали. В особенности – коллеги Антонины Григорьевны по работе, школьные преподаватели. Она никогда не делилась своими бедами, не рассказывала о муже. Называла его всегда по фамилии. Коллеги по работе никогда не слышали, чтобы Антонина Григорьевна хотя бы раз назвала своего мужа по имени. Для неё он был всегда один – Миронов. И не удивительно, говорили люди, что Василий связался с Дусей. Какой мужик такое выдержит. Василий Петрович был страстным во всём и сексуальным для женщин. Многие женщины уделяли ему внимание, но он выбрал для себя свою единственную и неповторимую Евдокию. Часто, думая об аспектах сексуальности своей Дуняши, Василий не раз ловил себя на мысли, что, помимо всех её достоинств, он таял от запаха её гибкого, упругого тела, перемешанного с нежным, немного сладковатым запахом её духов. Это его часто пленило, сводило с ума, пробуждая в нём инстинкты животного. Дуся была его женщиной, такой сексапильной и желанной... Но что-то сдерживало их иногда, и они разбегались на время. Причиной тому было одно: его трезвый ум и моральные устои села, а скорее всего – его эгоистический, немного идеализированный мир, где он не мог сломать свои принципы и не хотел видеть рядом с собой падшую Дусю в роли жены. Эта мысль в нём сидела глубоко, иногда замирала на время, а потом просыпалась и снова мучила его сердце. Он не мог решиться на отважный поступок во имя любви, переступить через себя, как Пётр Первый Великий, который взял в жёны Екатерину и сделал её своей императрицей. Но Василий Миронов был всего лишь председателем кооператива, со своими бедами и грехами и никак не претендовавший на роль великого императора – реформатора государства Российского.
А Евдокия не винила его, она сочувственно искала оправдания и говорила ему:
– Ты знаешь, Вася, когда летом солнце начинает сильно греть землю, то всё начинает желтеть, а от недостатка влаги – всё засыхать. Так и любовь, от сильного жара и страсти – сгорает, превращаясь в пепел. Во всём надо знать меру, даже в любви.

продолжение следует