Калинов мост - Часть 2. Глава 3

ГЛАВА 3

За окном мелкие капли дождя интенсивно стучали по стёклам, выбивая морзянку: точка, точка, тире, точка... Василий Петрович Миронов, давно проснувшись от стука дождя по железной крыше своего дома, сложенного из красного облицовочного кирпича, с пластиковыми окнами из ПВХ, лежал и вслушивался в эту музыку дождя, повторяя про себя: «Точка, точка, тире, точка. Родила сегодня дочка...» – стараясь этим поднять себе упавшее вчера настроение. Он посмотрел на электронные часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, и снова закрыл глаза. Время было раннее, и можно было ещё поспать, но сон пропал. Он, повернувшись на левый бок, стал смотреть в окно, где шёл дождь, и тёмные тучи, нависшие над землёй, нагоняли на него мрачные мысли.
Повода для радости у него не было. На оздоровление производства нужны были большие финансовые вложения, а денег никто не давал. На днях приезжал его брат, Александр, из Москвы, и у них был серьёзный разговор. Они долго сидели в летней беседке в саду, под цветущими яблонями, за бокалом красного вина, обсуждая планы на будущее.
– Василий, я прошу, ты пойми меня правильно. Я помог тебе чем мог, но мои возможности не безграничны. Ты хочешь больших вложений, но, вкладывая деньги, надо знать, что ты будешь иметь от этих вложений. Производство зерна – очень рисковое дело. Я не хочу выкидывать свои деньги на ветер. Ты пойми меня правильно. Кому нужен твой колхоз?! Только тебе одному. Он больше никому не нужен. Людям нужны деньги. Патриотические чувства были угодны в годы советского коммунизма. Потому что люди тогда жили почти все одинаково. Лишь единицы жировали. А сейчас хотят жировать все – и стать богатыми в одночасье. Только это так не бывает. За всё в этой жизни надо платить: своим здоровьем, своей жизнью. Деньги так с неба не падают. Их зарабатывают тяжёлым трудом, отдавая на это уйму своего драгоценного времени. Всем этого не объяснить. Слушать никто ничего не хочет. Все рванули за капиталом, цинично идя к своей цели. Только ты ратуешь за своё село, не ища себе выгоды.
Ты извини меня, но на тебя сейчас смотрят как на сумасшедшего. Жалко тебе стало людей, живущих в селе? А самим людям нужно это село? Ты их спрашивал? Они встрепенулись у тебя, когда увидели, что завтра у них здесь ничего не будет, а раньше они о чём думали? Дела шли потихоньку – и хорошо. Так вот чего я тебе скажу по этому поводу, Василий: кто жрать захочет, тот найдёт в себе силы работать при любой власти и государственном строе. А халявщиков и дармоедов поддерживать – извини, это гибельный путь. Дорога в никуда. Ты знаешь, почему развалился Союз наш сплочённый? Да потому, что во имя построения всемирного коммунизма наше советское правительство кормило свои коммунистические партии по всему миру, которые только ждали денег, а ничего не делали. Кормили болтунов во имя процветания своей идеологии, а экономикой толком не занимались. Так и в твоём хозяйстве, сейчас болтунов много, а работающих мало. Все только делают вид, что работают, а результата не видно. Давай договоримся так: я тебе помогаю до конца этого года, дам денег на дизельное топливо и на запасные части, а в остальном выруливай сам. И бросай это пропащее дело. Переезжай лучше ко мне в Москву. Работу я тебе найду. Зациклился ты на селе. Жалеешь всех подряд, лучше себя пожалей. То, что твоё село вымирает, – не значит, что гибнет вся Россия. Ты просто не видел крупные сельскохозяйственные агрохолдинги. Вот там настоящая жизнь. Люди там работают. Современное высокотехнологичное оборудование и техника двадцать первого века. А у тебя что в хозяйстве? Старые трактора, вечно пьяный тракторист Рыкалин, сторож Селезнёв и пастух Горин – одно горе, а не работники. Их самих надо пасти и за ними всё делать. А вы им технику доверяете, стадо коров в 200 голов.
– Ну ведь не все такие, Александр Петрович, – перебил его Василий, – есть люди толковые, порядочные, знающие своё дело. За счёт них и хозяйство держится. Развалится кооператив – и куда они пойдут?
– Они у тебя не пропадут, не бойся. Хорошие рабочие нужны везде. Любое предприятие их возьмёт к себе на работу. Да хотя бы вон соседний агрохолдинг «Агро Стан». Вот понимаю, что значит частник, применяя административный ресурс и свои связи на верхах, он добивается хороших результатов. Кредиты ему большие дают, дотируют его производство. Специалистов хороших набирает. Люди у него работают и довольны оплатой своего труда. Работа, конечно, тяжёлая. Ну а где она лёгкая?! Только тунеядцы и дармоеды будут вечно ныть и хаять свою страну. Сами палец о палец не стукнут. Они будут вечно искать себе большую зарплату и завидовать тем, кто зарабатывает помногу, не вдаваясь в подробности их труда и сколько человек потратил сил и энергии на свой труд. И таких людей у тебя в хозяйстве много. Сам мне недавно про Матвея Столбова рассказывал. Им бы, вот таким, сидеть на лавочке, ничего не делая, закрыть и открыть склад, в конце месяца бумажку-отчёт сдать, вот и вся их работа. С этими колхозами людей отучили работать. Только частная собственность двигает всю мировую экономику. Частник заинтересован в конечном результате своего труда. Это генетически заложено в человеке. Только коммунисты хотели собрать всех в одно стадо и делить общий пирог, да ничего у них не получилось. А почему?! Да потому, что у всех аппетиты разные. Кто сверху стоял на делёжке, забыв про идеологию, делил в итоге несправедливо, отрезая кусок себе побольше, ибо в нём жил всегда хищник с человеческим лицом. И в каждом человеке живёт такой хищник. Любой будет делать сначала всё для себя, а потом будет думать об обществе. Вот так-то развивается современный мир – по законам физики, а не по выдуманным философским трактатам «великих людей».
– Как я тебя понимаю, Александр Петрович, – неуверенно начал Василий Миронов, – ты не хочешь взять кооператив в частные руки и инвестировать свои капиталы в производство сельскохозяйственной продукции?
– Ты правильно меня понял, Василий. Инвестировать в сельское хозяйство можно тогда, когда ты чувствуешь сильную государственную поддержку, имея знакомых в правительстве, министерстве, или какого-нибудь депутата в Государственной Думе, или сенатора Совета Федерации. Мне в торговле работать проще. Я завезу железки, смажу их маслом и брошу в угол склада, и лежат они там... ждут покупателя. А за скотиной нужен каждодневный уход. Она тебя не будет ждать, когда ты отгуляешь десятидневные новогодние праздники. Посеешь зерновые – вложишься по полной, а год неурожайный – и считай свои убытки. Хорошо, когда у тебя поддержка в верхах. Они помогут, привлекая свой административный ресурс. А так – погоришь на этом деле. Ты обратил внимание, почему так усиленно рвётся сюда Брыкин?
– Он рвётся сюда давно. Интерес у него здесь большой, – промолвил Василий, – барином хочет стать. Ты видел бы, как он ведёт себя. Приезжал недавно к нам в хозяйство. Наорался и уехал, и слово не дал мне сказать. Дал только понять, что я полез туда, куда меня не просили.
– А всё это оттого, что у него большие связи в верхах и ему будет проще здесь работать, отмывать деньги под благим предлогом: возрождение села. Так пусть, Василий Петрович, он здесь и работает. А ты давай со мной в Москву. Какая тебе выгода от разваливающегося хозяйства с тридцатимиллионным долгом? Трудно тебе будет. Вот поработаешь с год и поймёшь. Людей узнаешь хорошенько. Они тебя научат жить. Не надо тебе было сюда лезть. Я тебе тогда ещё говорил, а ты своё: «За село обидно».
– Да ты пойми, Саня, через два года не будет уже кооператива, – с горечью в голосе сказал Василий и продолжил: – А после и школы, а лет через десять не будет и села. Зарастёт всё сосёнками и берёзками. Природа не любит пустоты. Ты обрати внимание, в соседнем районе заброшенные семьсот гектаров земли за десять лет стали лесом. Деревья стоят выше меня ростом. В конце концов мы не сможем подъехать к погосту, где наши родители покоятся и вся наша родня. Мы же все их труды насмарку пустили. С таким трудом поднималось село! Построили огромную школу в два этажа, детский сад, Дом культуры, медпункт и почту. Проложили водопровод, асфальтированную дорогу, провели газопровод. В колхозе сколько всего понастроено: животноводческих и складских помещений, два комплекса зерносушилки, и всё это скоро канет в Лету...
Расставались братья на грустной ноте. Хотя Александр Петрович старался, подбадривал Василия, но безрезультатно. «Ничего, – думал про себя Александр Миронов, – за год он многое поймёт и приедет ко мне в Москву, на работу, другим человеком».

***
 
Василию Миронову не хотелось сегодня вставать с постели, моросящий дождь за окном клонил его в сон, но прозвенел будильник на пяти часах утра, и Антонина, его жена, толкая его в бок, сказала:
– Вставай, пора. Думать надо меньше. А ты ночами лежишь, свои проблемы решаешь, днём надо думать.
Сама, встав с постели, пошла в ванную одеваться. Во дворе ждала скотина, и её надо накормить, убрать навоз, подоить корову, попоить телят... Следом, встав и одевшись, пошёл на двор Миронов.
Убравшись во дворе, он зашёл домой. Выпил кружку холодного молока вприкуску с французской булкой и, собрав документы, поехал на работу.
Около административного здания правления кооператива стояли служебные машины специалистов, собравшихся на планёрку. Все сидели в производственном кабинете правления, дожидаясь председателя кооператива. Моросящий сегодня дождь остановил полевые работы. Рабочие, принимающие активное участие в посевной кампании, сегодня отдыхали, согласно негласному закону, принятому в кооперативе: дождь идёт – значит, выходной, а если погода позволяла работать в поле, то про отдых и гулянки забудь до первого дождя. Лишь работали трактористы – «кормачи» и животноводы. Скотину надо кормить. У неё выходных и праздничных не бывает. И они завозили корма на фермы, убирались во дворах. А в гараже хозяйства рабочие занимались срочным ремонтом техники для нового марш-броска в поле, досевать оставшуюся запланированную площадь.
Миронов, приехав, прошёл в свой кабинет, и следом за ним зашли специалисты хозяйства, рассевшись по своим излюбленным местам. Здесь каждый знал своё место и свой стул.
Василий Петрович, усевшись за стол, покопался в бумагах и с серьёзным видом начал совещание:
– Погода нас порадовала. На улице дождь – это отрадно для земледельца в период посевной. Надежды наши на урожай возрастают. Сеять нам осталось гектаров двести. Если всё пойдёт благополучно, я думаю, за три дня управимся. Как, Сергей Николаевич? – Миронов, повернувшись в сторону инженера и повысив голос, спросил его: – Сможем отсеяться?
– Технику сегодня-завтра подлатаем. Я думаю, отсеемся. С запчастями пока проблем не возникает, но после посевной надо выезжать на вспашку паров. Необходимо приобрести отвалы, лемеха, полевые доски к плугам и диски к дискаторам. В этом году в основном работали на дисковании стерни. Износ техники большой.
– Хорошо, Сергей Николаевич, будем заниматься этой проблемой. Пары пахать надо. Под озимые почву будем готовить.
– Василий Петрович, – кашлянув в кулак, обратился к Миронову агроном Овсов, – нам необходимо приобрести гербициды и инсектициды. Не успеем оглянуться, как придёт пора обработки посевов от сорняков, а возможно, и от вредителей, в зависимости от погоды.
– Сергей Николаевич, ты подготовь по этому вопросу докладную записку, обозначь, какие тебе нужны гербициды и в каком объёме и сколько нам потребуется денег для обработки посевов на всей площади зерновых культур. Вопрос будем решать.
Обсудив все производственные аспекты трудового дня, специалисты разошлись по своим объектам, а Миронов, встав из-за стола, подошёл к окну и задумался. Не думал он и не представлял, что столько будет проблем, и на всё нужны деньги, и много денег. От реализации молока они выручали мало. Этих денег хватало на оплату счетов за использованную электроэнергию и закупку запасных частей. О наращивании производства говорить было нечего: на это надо годы кропотливого труда и вложенных средств. Зерна на продажу не было, а что было в хозяйстве, не хватало на корм скоту. Да и людям надо было платить за работу. Многие требовали зерном свою зарплату. Что делать? Как выйти из сложного положения? Специалистов сократил. Сокращать затраты за счёт уменьшения поголовья, посевных площадей и, соответственно, рабочих? От раздумий его отвлёк вошедший в кабинет председателя его шофёр, Савелий Филиппов.
– Василий Петрович, можно?
– Заходи, Савелий. Здравствуй, – и Миронов крепко пожал руку своему водителю, которому доверял свою жизнь, и, как оказалось, не напрасно.
Филиппов, ответив на рукопожатие шефа, остановился у стола и с волнением в голосе начал разговор:
– Василий Петрович, на вас сегодня покушались.
– Не понял! Это как?! – изумлённо подняв глаза на Савелия, спросил Миронов.
– Гайки на передних колёсах были отвёрнуты. Тормозной шланг надрезан. Жидкость вытекла. Тормозов нет. Ещё бы километров двадцать проехали – и колёса потеряли.
– А я утром еду и чувствую, что у меня колёса «бьют», хотел тебе сказать и забыл.
– Я на заправке заметил, поехал бензин заливать, масла долить в мотор. Спускаюсь с горки тихонько, торможу, а машина дальше едет. Заглушил мотор и, не выключая скорости, вырулил к бензоколонке. Хорошо, впереди никого не было, да и сам тихо ехал... Бог нас сегодня спас.
– Да, вот это новость, – возмущённо сказал Василий Петрович. – Начинается. Это теперь меня в покое не оставят. Ты, Савелий, за машиной смотри каждый день.
Филиппов вышел из кабинета, а Миронов, снова встав у окна, стал смотреть на мелкие капли дождя, стекающие вниз по стеклу, и думал.
Думы его были невесёлые, под стать дождю. Вообще, Миронов был во многом зависимым от погоды, метеочувствительным человеком. Падало атмосферное давление – тогда и у него падало настроение и ухудшалось здоровье, болела голова. Ясная погода – и давление в норме, он чувствовал себя молодцом и рвался вдохновенно в бой. Сегодня был не его день, и мрачные мысли не давали покоя. Он думал о сегодняшнем инциденте, случившемся с его машиной. Кто бы мог это сделать?! Да считай, каждый второй человек в хозяйстве. Со своими реформами Василий Петрович многих тронул с насиженных мест. Многие этого ему не простят. Вызвать сотрудников полиции? А смысл какой... Они вон за три года в хозяйстве ни одной кражи не раскрыли. Шестерых телят, украденных с фермы, до сих пор не нашли. Только в кино всё они раскрывают, ловят воров, бандитов, находят убийц, а в селе Калинов Мост ни одного раскрытого преступления. Сфабрикуют дело, повесят на одного человека краж пять и, довольные, отчитываются в районной газете о проделанной работе, как в прошлом году. Украли у Клавки Брагиной с домашнего подворья двух маленьких поросят. Вызвала она сотрудников полиции. Они приехали, походили и уехали. На следующий день приезжают и прямо к местному алкашу, наркоману, Степану Нарышкину по прозвищу Чтоли, который уже неделю не просыхал, всё пьянствовал, ходил, себя не помнил. Дома часто не ночевал, всё отирался по корешам, то у Пасьяна, то у Кулибина. Нашли они его дома у Анатолия Васильева, собутыльника Степана, пьяного, лежащего на стареньком диване. Подняли и повезли его домой, прихватив с собой понятых. Открыли дом Нарышкина и сразу полезли к нему в подпол. Вытащили двух маленьких мёртвых поросят. Позвали Клавдию Брагину, та их признала за своих. Всё ясно, понятно. Чтоли забрали в полицию. Подержали трое суток, отрезвили, помяли немного бока за отказ взять на себя вину. Не слушали сотрудники полиции Степана Нарышкина, не помогли его слёзы и оправдания: «Ну вы подумайте сами, на кой чёрт мне прятать дохлых поросят у себя дома, в подполе?! Не проще ли было их закопать в навозной куче?»
Полицейские стояли на своём: «Признавайся, или посадим тебя как наркомана за сбыт марихуаны. Десять лет тебе светит. А признаешься в краже поросят – дадут условно года три». Сломался Чтоли и подписал явку с повинной. Отпустили бедолагу домой. Сами и подвезли его до дома на следственные мероприятия. Он в присутствии дознавателя, понятых и потерпевшей Клавки Брагиной стал инсценировать, импровизируя, как паршивый актёр, кражу поросят. Клавдия показала ему свой сарай, где она содержала скотину. Степан зашёл во двор и растерялся, встал как вкопанный, не зная, куда идти. Направился в одну сторону, но Брагиной снова пришлось координировать действия Нарышкина, повела его в другую – сама показывая, где у неё находились маленькие поросята.
И сейчас, вспомнив эту историю, ходившую по селу целый год, часто рассказываемую самой Клавкой Брагиной, Миронов улыбнулся: «Бывает же такое в жизни». А Чтоли всё же посадили через год, суд присудил ему четыре года сидки за хранение и использование наркотических веществ в виде марихуаны, конопли.
Это безобидное, мрачное, тёмно-зелёное на вид растение рассеяли местные наркоманы по пустырям, собирали обильные урожаи мешками и хранили их по заброшенным домам. Сами готовили всякие каши или просто курили, собираясь вместе. Насчёт этой каши ходила ещё одна забавная история по селу.
Друг Нарышкина, Пасьян, молодой парень лет двадцати, таскал из дома по вечерам для этой каши козье молоко, оправдываясь перед своей матерью: «Это я, мам, своей невесте Машке. У неё панкреатит, говорят, козье молоко очень помогает в лечении этой болезни». А в итоге, собравшись в баньке у Кулибина, варили конопляную кашу на козьем молоке, колдовали над ней, как ярые химики. В двадцать первом веке конопля из технической сельскохозяйственной культуры плавно перешла в разряд наркотической и стала любимицей наркоманов русских сёл и деревень.
Александр Зуев по прозвищу Кулибин был из числа алкашей. Кашку и всякую дрянь в виде жареных «шпанских мушек» не употреблял, а сушёные, мелко нарезанные листья конопли курил иногда вместо недостающих сигарет, которые в последнее время дорожали с каждым днём. В сборе «шпанской мушки», этих жуков-нарывников из отряда жесткокрылых, объедающих листья сирени в школьном саду, Кулибин участвовал, помогая своим товарищам. Эти полчища воняющих жуков за две недели объедали все листья сирени. В период их массового нашествия около кустов стоял тошнотворный, ядовитый запах, который не выносил Миронов, готовый вырубить все декоративные кустарники с территории школы. Не думали люди, не гадали, что и к ним придёт эта вонючая тварь – «шпанская мушка», в нечернозёмную зону России. А сажали они сирень различных видов для красоты, и благоухал школьный сад в конце мая, утопая в цвету и аромате душистых цветков сирени. Но с 2010 года налетели эти жуки в село Калинов Мост вместе с аномальной жарой и испортили всю достопримечательность и красоту школьного сада. Только одним наркоманам стала в радость эта «шпанская мушка». Они по ночам ходили на сборы этого деликатеса, собирая их, спящих, вёдрами. Они её заливали водой для омертвления, а после жарили на электрической плитке в бане Кулибина. Всем этим процессом заведовал Пасьян. Он в противогазе, стоя за плиткой, помешивая деревянной ложкой, добавив немного растительного масла, жарил «мушек». А вонь стояла – не продохнуть, после выветривалась. На окончательной стадии в процесс включался Анатолий Васильев и, колдуя над столом, часами перемешивая порошки и смеси, а также применяя конопляную кашку, готовил «чудодейственный эликсир» сельского наркомана. После долгих своих трудов они вечерами собирались под яблонями в саду Кулибина и смаковали плоды своих трудов. Радостные и довольные, они блаженно ложились под яблони и долго смотрели на звёзды, в наркотическом угаре хохотали и плакали.
– Ой, Толя, держи меня, земля уходит из-под ног! Ой, маменька, я лечу, лечу, лечу...
Полёты к утру прекращались, наступала тяжёлая жизнь, и они смурные, с головной болью, шли на работу, а вечером снова летали на Луну.
Пропадали ребята, пропадал и Кулибин, спивался, а какой парень был! Надо, пожалуй, к нему съездить, подумал Миронов, заодно поговорю с ним, может, согласится электрическую проводку поменять в животноводческом помещении на откорме. Василий Петрович встал, вышел из своего кабинета и хотел было выйти на улицу, как его остановила главный бухгалтер Наталья Николаевна Самсонова.
– Василий Петрович, здравствуйте! Вы уже уходите? Нужно срочно документы подписать.
– Здравствуйте, Наталья Николаевна! Пойдёмте ко мне в кабинет. Сейчас всё подпишу.
Миронов сел за стол и стал изучать документы.
– Наталья Николаевна, вы присаживайтесь. Мне хочется с вами поговорить насчёт Кулибина – Александра Зуева. Вы же хорошо знали его мать Анастасию Семёновну Зуеву, она у нас работала в бухгалтерии в своё время. Царствие ей Небесное! Хорошая была женщина, а вот сын её доверие не оправдал.
– Его мать я знала, – начала Самсонова, присаживаясь на стул, – порядочная была работница и домохозяйка. Вырастила с мужем, Василием Михайловичем, троих сыновей. Крепко на ноги у них встал младший – Иван, работает сейчас преподавателем в вузе, кандидат технических наук. Да и у самого Александра начиналось всё замечательно. Окончил институт, факультет электрификации сельского хозяйства. Работал в Новодворске на оборонном предприятии. Жена-красавица родила ему дочку. Они прожили десять лет – и Александра словно подменили. Он стал пить по-страшному. С работы уволили, с женой разошёлся и приехал назад в село Калинов Мост. С горем пополам работал здесь электриком несколько лет, но вино тянуло его больше, и он уволился с работы.
– Интересная судьба, – промолвил Миронов, протягивая подписанные документы Самсоновой, – а что же с ним случилось?
– А кто его знает, Василий Петрович, – вставая, сказала Наталья Николаевна, – мать его нам никогда ничего не рассказывала про него, всё больше про младшего сына, Ивана. Гордилась она им.
Миронов встал и пошёл к выходу, за ним последовала Самсонова. Он сел в свою машину и поехал договариваться с Кулибиным.
Деревянный дом, обшитый тёсом и покрытый железом, построенный ещё отцом Александра Зуева, Василием Михайловичем, стоял поодаль от всех домов, метрах в трёхстах от речки Ильинки. Когда-то покрашенные голубой краской деревянные окна облезли. Облезала и зелёная краска со стены дома.
Василий Петрович постучал в закрытую дверь настойчиво и громко.
Откинулась задёрнутая занавеска на окне, показалось женское лицо, изучающее Миронова. Немного погодя дверь открыла постоянная гостья Кулибина, не то жена, не то любовница, которая часто уезжала в свои любовные командировки по сёлам и деревням Новодворского района, иногда посещая и сам достопримечательный город Новодворск.
– О, какие люди нас сегодня посетили, Александр Васильевич! Ты посмотри. – Она поглядела в сторону приближающегося из коридора Зуева и, повернувшись к Миронову, продолжила: – Здравствуйте, Василий Петрович! О, забыла представиться. Меня звать и величать Еленой Родионовной. Для вас можно просто – Лена. Деньги есть? – она с ходу ошарашила Миронова своим вопросом, но Василий Петрович, собравшись, ответил:
– С собой не имею. Дома.
– А если из дома принести?! – не отставала любовница Зуева, в народе всеми называемая Куколка – за её маленький рост и схожесть с куклой Барби.
– А дома жена.
– Жена – это святое. Жалко. Вы все мои планы сорвали, Василий Петрович, а я даже немного влюбилась в вас за ваши умные глаза.
Подошёл Зуев, прикуривая на ходу сигарету, и, поздоровавшись за руку с Мироновым, рявкнул на свою Куклу:
– Хватит тебе уже доставать человека. Иди домой.
Он предложил Миронову пройти под навес около сарая, служившего когда-то его отцу кабинетом по плотницким работам, где стоял длинный верстак, сколоченный из досок хозяйскими руками Василия Зуева.
– Я слушаю вас, – сев на скамейку и предложив Миронову сесть, сказал Кулибин.
– Александр Васильевич, я знаю, ты хороший электрик, и мне нужна твоя помощь. Надо поменять проводку на ферме. Поможешь?
– Помочь мы всегда рады, Василий Петрович, а вот как платить будешь? Я деньги беру сразу после окончания своей работы.
– Насчёт оплаты договоримся, ты не бойся. Деньги отдам сразу, как сделаешь своё дело. Ну что, по рукам?..
– По рукам, – согласился Зуев.
– Слушай, – продолжил Миронов, – к нам на днях никто из чужих не заглядывал? Не угощал вас винцом? Тебя и сторожа Селезнёва?
– Да был тут один барыга. Дашь на пол-литра? Расскажу.
Миронов, вытащив из кармана три сотенных купюры российской валюты, протянул их Зуеву. Тот, схватив, сунул их в карман рваного пиджака и радостно начал рассказывать:
– Сидим мы как-то напротив «комка». Я, Пасьян, Васильев и Селезнёв. Голова болит у всех. Настроение на нуле. В карманах пусто. Продавщица Нюрка в долг не даёт, даже «перчик» за двадцать пять рублей – и тот не дала. Мы её все хором доставали. А она, зараза, взяла да в нас ещё из газового баллончика, прямо в лицо, пшикнула. Выгнала из «комка» и пригрозила участковым. Мы скорее к колонке с водой, хорошо – рядом. Бежим к колонке, а слюни, сопли, слёзы ручьём. Лицо горит, огнём пышет. Минут тридцать отмывались. Легли прямо на лужайке от усталости. Тошно. А тут какой-то барыга подъехал на грузовой «Газели», воды набрать из колонки. Увидал нас, подошёл. Посмеивается: «Что, плохо?» Протягивает Васильеву сто рублей, иди, говорит, возьми пивка товарищам. А сам давай расспрашивать: «Телят у вас в кооперативе выписывают? А где они у вас находятся?» Селезнёв ему и говорит: «Давай я тебе выпишу в счёт зарплаты, а ты у меня купишь. Я на ферме сторожем работаю». Барыга позвал его к себе в «Газель». Долго о чём-то говорили. Потом Селезнёв вылез из его машины довольный и побежал в «комок». Приходит с Васильевым, с двумя бутылками водки и с баклажкой пива в два с половиной литра.
– А барыгу этого запомнил? – спросил Миронов.
– Какое там запомнил, Василий Петрович. Хожу себя не помню. Все мне эти барыги на одно лицо. Ненавижу их, гадов.
– И «Газель» какая, не запомнил? Может, номера запомнил?
– «Газель» как «Газель»... Номера не видел. Стояла она к нам боком.
– Ну ладно, Александр Васильевич, спасибо тебе и за эту информацию, – и, встав, Миронов пожал ему руку и сказал на прощанье: – А на ферму я тебя жду завтра. Приходи, посмотри, что тебе надо. Я куплю, а потом будешь делать.
Председательская машина «Волга» подъехала к старому деревянному дому с маленькими окошками, обшитыми полиэтиленовой плёнкой, и остановилась прямо у крыльца, где на скамейке сидел Селезнёв со своим закадычным другом Николаем Васильевым, попивая пиво.
– Здравствуйте, ребята, – поздоровался с ними Миронов.
– И тебе не хворать, – ответил ему за себя и за своего друга Васильев.
– Василий Кузьмич, в гости пригласишь? Надо бы мне с тобой поговорить по душам.
– По душам всегда рад, – ухмыляясь, ответил ему Селезнёв.
Он встал и направился по тёмному коридору домой. Его друг Николай, поняв серьёзность разговора, ретировался к соседу Кузьмича, к Петру Ивашину. Миронов пошёл за Селезнёвым, спотыкаясь в темноте обо что-то мягкое. Наконец Василий Кузьмич открыл свою дверь домой и пригласил председателя.
– Заходи, Василий Петрович. Извини, у меня здесь не убрано. Хозяйки у меня нету, а самому убирать неохота.
Комната, куда вошёл Миронов, была грязной и тёмной. Пожелтевшие обои, местами рваные, короткие грязные занавески на окнах, неубранный стол, газовая плита, заваленная кастрюлями, наводили мрачные мысли и чувство дискомфорта на Василия Петровича. Он прошёл к окну, взял табурет, смахнул с него хлебные крошки и присел. Селезнёв стал суетиться, убирать со стола грязные тарелки, сковородку с недоеденной жареной картошкой, чайник и ложки. Миронов долго смотрел на него, не зная, с чего начать разговор. Молчал и Кузьмич, чувствуя свою вину за украденных телят.
Затянувшуюся паузу прервал сам председатель, поняв, что его сторож будет молчать, как партизан.
– Василий Кузьмич, что мы теперь будем делать с пропавшими телятами? Ущерб, нанесённый хозяйству, придётся возмещать. На работу не выходишь. Пьянствуешь. Деньги за проданных телят пропиваешь?
– За каких телят? Я ничего никому не продавал, – нервничая, стал оправдываться Селезнёв.
– Как не продавал? Продавал. Видели, как ты их на «Газель» с одним барыгой помогал грузить. Ты думаешь – темно и ночью тебя никто не видит? – Миронов, конечно, всё это придумал сам и сейчас блефовал. Но ему так хотелось, чтоб Кузьмич признался в содеянном, и поэтому продолжать давить на него: – Он тебя и водкой до этого угостил. Видели, как ты с ним в кабине сидел и вы о чём-то долго с ним разговаривали. Двое свидетелей уже имеется. Остаётся вызвать сотрудников полиции – и дело раскрыто. А как они дела раскрывают, ты сам знаешь, как бывший вор, сидевший за кражу четыре года. Выбирай сам: или ты выплачиваешь ущерб, нанесённый кооперативу, и выходишь завтра на работу, или я подаю заявление в полицию и указываю свидетелей, которые тебя видели. Решай, Кузьмич, где тебе будет лучше. Завтра с утра жду твоего решения. Не придёшь к восьми часам в правление – вызываю полицию.
Не дав высказаться Селезнёву, он поднялся с табурета и быстрым шагом вышел из его дома.
На следующее утро после планёрки в кабинет к Миронову зашёл Селезнёв, опустив голову, с бумагой в руках, поздоровавшись и протянув Василию Петровичу заявление на перевод его со сторожа в животноводы.
– Молодец. Хвалю за храбрость, – улыбаясь и подписывая заявление Кузьмича, сказал Миронов и продолжил: – Ты присаживайся, Василий Кузьмич, разговор у нас с тобой будет долгий. Будем делать из тебя человека.
Он, подняв телефонную трубку, набрал номер бухгалтерии и, когда услышал на том конце провода голос главного бухгалтера, сказал: «Наталья Николаевна, здравствуйте! Вы зайдите, пожалуйста, ко мне, прямо сейчас... хорошо, я жду вас», – и положил трубку.
Зашла Самсонова в новом шикарном платье, чётко очерчивающем её стройную фигуру и полную, возвышающуюся, подтянутую грудь.
Наталья Николаевна давно уже работала главным бухгалтером. Начинала с простого работника бухгалтерии, с должности экономиста, и за профессионализм достигла своих высот. Женщина она была порядочная и замечательная домохозяйка. Воспитывала двоих детей с мужем Виктором Семёновичем, который работал налоговым инспектором в налоговой инспекции Новодворского района. Жили они дружно и сор из избы не выносили. Бабские сплетни вокруг её имени не велись. Иногда только бабы вспоминали первую платоническую любовь Натальи Николаевны – шофёра колхоза «Красная волна» Анатолия Конкина, видного тогда красавца, только что пришедшего из армии, служившего в десантных войсках. Влюбилась тогда в него Наташа, студентка первого курса экономического факультета, по уши. А Конкин, окружённый женским вниманием, не замечал романтических чувств Натальи средь обворожительных дам, которых он менял, как перчатки.
Наталья погоревала, наплакалась вдосталь и вся ушла в учёбу, завалив себя книгами, часто засиживаясь в библиотеках. На пятом курсе познакомилась с Виктором, а через год они поженились.
А теперь эта самодостаточная, уверенная в себе женщина стояла в кабинете Василия Петровича Миронова и слушала его распоряжения.
– Наталья Николаевна, во-первых, что вы сейчас услышите от меня, не должно выйти за пределы этого кабинета и нашей бухгалтерии. Предупредите об этом Евдокию Васильевну Тамбовскую и своих бухгалтеров. Василий Кузьмич совершил нехороший поступок, он в этом покаялся и пришёл с повинной. Ущерб, нанесённый им хозяйству по его попустительству, из-за халатного отношения к своим обязанностям, он готов возместить. Это так, Василий Кузьмич?
– Да, я готов расплатиться за этих украденных телят, – подняв голову, сказал Селезнёв.
– Наталья Николаевна, оформите, пожалуйста, выписку на получение шести голов телят, весом в среднем шестьдесят килограмм каждый, на Василия Кузьмича Селезнёва, в счёт его зарплаты. Выписку принесёте сюда, Кузьмич распишется нам в их получении. Да, и ещё, вот возьмите его заявление, он теперь у нас будет работать животноводом.
Самсонова пошла оформлять документы, а Василий Петрович, встав из-за стола, подошёл к окну. Любил он, стоя у окна, поговорить по душам. Вот и сейчас ему хотелось, глядя на отцветающие яблони и в рост идущую зелёную траву, поговорить вот с этим простым человеком, загнанным житейским бытом и своим слабовольным характером в пучину человеческой грязи.
Василий Кузьмич Селезнёв начинал свою трудовую жизнь в колхозе трактористом. Пришёл из армии и сразу сел за баранку своего стального коня. Тихий и скромный мужчина, стеснительный к тому же, он долго не мог жениться. На помощь пришли братья, подыскав ему под стать скромную девушку Настю. Анастасия, прожив с ним десять лет и не нажив детей, ушла от него к другому мужчине, которого встретила случайно в городе. Василий от горя запил. Работу бросил и лишь изредка появлялся в гараже, помогая трактористам в ремонте тракторов, обедая в колхозной столовой. С горя пропил весь домашний скарб и спился бы окончательно, но однажды в село к ним приехала женщина лет сорока, Нина Сорокина, с дочкой двенадцати лет. Она вышла работать дояркой, а Василий тогда подвозил корма на фермы. Часто встречаясь с ней и разговаривая, Василий стал забывать про свою боль. Перестал пить, навёл у себя дома порядок, купил кое-что из мебели, телевизор и холодильник. Набравшись смелости, предложил Нине свою руку и сердце. Нина Васильевна согласилась и в скором времени перешла к Селезнёву на постоянное место жительства. Жили они тихо и мирно пять лет, а потом опять что-то сломалось в душе Василия, и он снова пристрастился к бутылке. Теперь уже вино стало для него как допинг, и он каждый день был под шофе, работая на тракторе. Нина пожила с ним ещё два года и, натерпевшись его пьянок, ушла от него, купив себе домик на конце села Калинов Мост. Василий остался один и изредка ходил в гости к Нине, иногда оставался с ночёвкой. Сорокина его жалела, не прогоняла, когда он приходил трезвый и помогал ей по хозяйству, но увидев его пьяного, гнала от себя палкой. Выросшая дочь Лена часто уезжала на заработки в Москву и, по слухам, работа её была не пыльная и высокооплачиваемая. Там, где она работала, диплом о высшем образовании не требовали, а свою квалификацию она повышала непосредственно на практике, учась на собственных ошибках. Её учила сама жизнь, а экзаменаторами у неё были серьёзные и богатые люди столицы.
Она за три года маме отстроила приличный дом со всеми удобствами и, приезжая к ней в гости, привозила с собой нового жениха. Да вот только женихи долго не задерживались и под уважительным предлогом уезжали на работу в Москву.
Вот так и жило семейство Василия Селезнёва. А сам Василий, оставшись один, окончательно спился и бросил трактор, устроился сторожем на молочно-товарной ферме кооператива «Калинов Мост». Сейчас сидел он в кабинете председателя тощий, с потемневшим лицом и разбитый морально. А Василий Петрович Миронов думал, как же ему помочь. Да и помощь его будет недолгой. Кузьмич для виду поработает с месяц, а потом снова запьёт. Ну пусть хотя бы на месяц он будет человеком, и в этом ему Миронов поможет, а дальше будет видно, чем чёрт не шутит.
В кабинет зашла Самсонова и протянула Селезнёву документы на подпись. Василий Кузьмич подписался в принятии шести голов телят и снова сел на место.
И когда в кабинете Миронов с Селезнёвым остались одни, Василий Петрович заговорил:
– Понимаю, Василий Кузьмич, тебе сейчас будет трудно, но я на хлеб и сахарок деньги буду давать. Молока уж на ферме пол-литра будешь брать каждый день. Я увижу Тамбовскую, передам, чтоб она тебе его отпускала. Картошка у тебя дома есть, что ещё надо для жизни, ну а на остальное, что надо, заработаешь, если будет желание. Иди, Василий Кузьмич, выходи на работу. Не подводи меня.
– Спасибо вам, Василий Петрович, – сказал Селезнёв и, поднявшись со стула, вытер грязным рукавом рубашки катившиеся градом по лицу слёзы.
После ухода Кузьмича Миронов долго стоял и смотрел на цветущие яблони за окном. Природа в своём изобилии радовала яблоневым цветом, как бы говоря ему: «Смотри, какая красота! Жизнь прекрасна. Каждая травинка, каждый кустик стремится к жизни». Один только человек ищет чего-то в своей жизни и не находит. Даже богатые люди, утопая в роскоши, не могут умерить свои аппетиты. А бедная травка-муравка растёт себе при дороге, тянется к свету из года в год, не требуя многого, желая одного – всего ничего: земли, воды, тепла и света. Только один человек идёт на самоуничтожение, бросаясь в крайности, уничтожая своё здоровье алкоголем и наркотическими веществами. Сколько таких людей, как Селезнёв, Зуев, Рыкалин и Горин?.. В каждом селе и в каждом городе. Как им помочь, что с ними сделать?! Увы, невозможно силой заставить человека работать и жить. В этом нет вины государства и общества. Виноват в этом сам человек, не желающий достойно жить и работать. Такие люди хотят вечного праздника и манны небесной, обуреваемые своей страстью и животным инстинктом. Они будут следовать заданной программе, заложенной в их голове, и делать то, что посчитают нужным. Законы для них не писаны. Нравственные и моральные ценности отсутствуют. Они не боятся осуждения и порицания. Лишь одно их страшит и сгибает – барский кнут вдоль спины и тюремное заключение.
К этому кнуту давно тянулась рука Иннокентия Брыкина, хорошо знающего теорию марксизма-ленинизма, которая оказалась для него провальной на практике. Но он об этом не жалел, а решил вооружиться дедовской кулацкой идеологией, чей лозунг гласил: «Народу нужен сначала кнут, а пряник надо давать после хорошей работы». Так жили в старину, и жили неплохо, по мнению его деда Василия, бывшего раскулаченного зажиточного крестьянина, имевшего в 1917 году на своём подворье всякую живность, дранку для проса, маслобойку, кузню и мельницу. А потом его, в 1930 году, как кулака раскулачили и отправили в Сибирь.
В потаённых уголках души держал свои чувства Иннокентий Брыкин. Держал в кулаке, как его дед, передавший ему генетически, по наследству, это чувство хозяина. Не удивительно, что в нём просыпались задатки кулака, наследственные признаки давали о себе знать, согласно хромосомной теории наследственности. В этой теории, научно обоснованной, Брыкин не сомневался, как не сомневался и в своих действиях, и верил только самому себе, и никому другому. Он-то знал, что в этом мире выживают только «волки», а остальные для него были кормом.
Сейчас он сидел в своём мягком большом крутящемся кресле и говорил по телефону:
– Константин Сергеевич, здравствуй, дорогой! Сколько лет, сколько зим... Я рад тебя слышать. Слушай, завтра я буду в ваших краях, еду к себе на родину и по соседству заеду к тебе... Хорошо. Договорились. Встретимся обязательно.
Брыкину эта встреча была необходима. Этой встречей Иннокентий убивал сразу двух зайцев одним выстрелом прямо в сердце.

продолжение см. здесь: http://proza.ru/2025/10/23/1315