Калинов мост - Часть 2. Глава 7

ГЛАВА 7

Зеленеющие поля издали казались единым покрывающим землю зелёным ковром. Синь небес и воды речки Ильинки, где, на её прозрачной глади, отражались белые кучевые мимо плывущие облака, самотканым полотном, вытканным самой матушкой природой, ложилась на ландшафт родного края.
Яровые культуры дружно шли в рост и уже вошли в фазу кущения. Сорные растения также не отставали от них и активно стремились к свету – это немного огорчало агронома Овсова. За последние годы из-за грубого нарушения технологии возделывания сельскохозяйственных культур в кооперативе «Калинов Мост» сорняки активно заполоняли поля хозяйства. Поверхностная обработка почвы только способствовала активному развитию сорных растений: пырея ползучего, осота, вьюнка полевого, сурепки и овсюга. Отказ от вспашки зяби, чистых и чёрных паров из-за больших финансовых проблем в хозяйстве привёл к отрицательному результату. Опрыскивание посевов гербицидами помогало в уничтожении сорняков, но в дождливые годы химическая прополка была малоэффективной, а на должную обработку почвы не хватало ни сил, ни времени.
Осмотрев поля и оценив ситуацию, Сергей Николаевич решил не медлить и начать с завтрашнего дня обработку посевов гербицидами. Пришла пора для уничтожения сорной растительности на полях хозяйства. Опрыскивание ядохимикатами посевов ячменя проводили представители компании «Защита растений», с которыми на днях председатель Миронов заключил договор. Команду для начала работ они ждали от Овсова. И Сергей Николаевич, набрав на своём сотовом телефоне номер руководителя компании Степана Григорьевича Силантьева, договорился с ним о выезде его рабочих на опрыскивание посевов на завтрашний день. Овсов ещё раз прошёлся вдоль поля, оценивая посевы ячменя и наличие сорных растений, и, сев в свой старенький уазик, поехал на зерноток.
На территории зернотока в ряд стояли семь складских помещений арочного типа, покрытые железом, овощехранилище, весовая с автомобильными весами для взвешивания грузовых машин с зерном и два комплекса зерносушилки КЗС-20. Двадцать четыре года тому назад эти комплексы работали круглосуточно, но из-за ценового диспаритета «лихих» девяностых годов колхоз «Красная волна» вынужден был сократить свои производственные затраты до минимума, лишь бы удержаться на плаву и свести концы с концами. Тяжёлое финансовое положение хозяйства заставляло отказываться от многого. От сушки зерна пришлось отказаться совсем. Сортировали зерно только на семена и продовольственные цели. Диспаритет цен в АПК явился основной причиной снижения рентабельности и роста убыточности сельского хозяйства, неплатёжеспособности большинства предприятий, банкротства многих из них. Если в 1990 г. рентабельность производства в колхозе «Красная волна» составила 42%, то в 2000 г. производство стало убыточным, что поставило хозяйство в сложные экономические условия воспроизводства. В 2001 году колхоз «Красная волна» канул в Лету, и на его базе был сформирован СПК (сельскохозяйственный производственный кооператив) «Калинов Мост». Виктор Петрович Соловьёв ушёл на пенсию и покинул пост председателя. По предложению депутата Иннокентия Брыкина на общем собрании члены кооператива выбрали себе нового руководителя – Виктора Николаевича Негоднова. В связи со сложным финансовым положением в хозяйстве новое руководство кооператива экономило на всём. Отказывались от многого, от чего можно было отказаться: от сушки и частичной сортировки зерна, вспашки зяби и чистых, чёрных паров, раздельной уборки зерновых, внесения органических удобрений и известкования кислых почв, от противоэрозийных мероприятий. Сократили посевные площади и поголовье скота. Минеральные удобрения вносились на треть от требуемых объёмов. Из-за высоких цен от сложных удобрений отказались совсем. Плодородие почв катастрофически снижалось. Лишь за счёт увеличения посевов многолетних трав: клевера и люцерны – и их активного введения в севообороты хозяйства агроном Овсов добивался хороших результатов. Да и Господь его часто миловал хорошей погодой и нужным дождём в самые ответственные моменты роста растений. «Но это долго не может продолжаться, – думал Сергей Николаевич, – плодородие почвы, гумусовый слой земли образовывался миллионы лет, а человек, как хищник, истребляет его за несколько лет».

***
 
Около овощехранилища стояла тёмно-синяя машина Lada Granta нового заведующего зернотоком, по совместительству кладовщика и учётчика тракторного парка, Степана Васильевича Иванова. Овсов, подъехав к воротам, заглушил мотор и зашёл в склад.
Разнорабочие тока Светлана Брагина, Татьяна Иванова и Людмила Стенюшкина подметали помещение, убирая остатки зерна ячменя, готовили склад к приходу нового урожая. Овсов, подойдя к ним, поздоровался:
– Здравствуйте, девчонки! Как дела? Как здоровье? Иванова не видели?
Работницы тока, поздоровавшись с агрономом, продолжили работу. А самая шустрая из них, Светлана Брагина, женщина сорока восьми лет, среднего роста, атлетического телосложения, со светло-карими, орехового цвета глазами, бросила свою работу и, улыбаясь, подошла к Сергею Николаевичу.
– Здравствуйте, коль не шутите! Дела-то у нас идут, а вот когда вы зарплату нам дадите? Это уже вопрос серьёзный. А Плюшкина своего ищите на КЗСе.
Плюшкиным или Степашкой люди за глаза называли Иванова. Лишь Светлана Брагина, женщина боевая и без всяких комплексов, постоянно называла Степана Васильевича Плюшкиным, а когда у неё было хорошее настроение, с улыбкой звала Степашкой. Да и по жизни она сама была человеком настроения. Чувства её переполняли, и она редко их скрывала, как и свою любовь к нему, хотя была замужем и муж Василий работал трактористом в кооперативе. Воспитывала троих детей, но это ей не мешало любить неженатого Степана Иванова.
– Насчёт зарплаты, Светлана, я ничего не могу сказать, – забирая пластмассовую лопату у Брагиной, сказал Овсов и продолжил, собирая в кучку подметённое зерно: – Этот вопрос к Миронову. С деньгами большая проблема. Выписывай зерно. Отдадим ячменём.
– Вы, Сергей Николаевич, мне предлагаете за коммунальные услуги вместо денег отнести на почту зерно? Я бы рада была, да вот только за газ и свет, телефон и интернет, за цифровое телевидение – просят деньги. Зерно им наше не нужно. А я уже устала таскать эти мешки с ячменём и овсом. Зерно во двор – со двора навоз. Вот и копаемся в навозе. Надоела уже такая жизнь! Хочется пожить как нормальные люди. Почувствовать себя настоящей женщиной, утопая в духах и бриллиантах. А мы скоро утонем в навозе! Посидишь под коровой с подойником, накормишь скотину, уберёшь за ними и сама станешь свиньёй. Зайдёшь домой, а дети с порога нос воротят: «Фу, мама, от тебя навозом пахнет». А то, что я им таким образом на компьютеры и смартфоны деньги зарабатываю, – они молчат, заразы. Меня скорее под душ посылают, чтоб не пахло от меня коровой, как будто мне самой это в радость – ходить грязной. Я готова целый день сидеть в ванной – да жрать охота. А как в селе ещё деньги заработаешь, если скотину не будешь держать? Зарплаты своей в кооперативе по полгода не видим. Да и не всем же, как вы, Сергей Николаевич, грамотеями ходить. Кому-то надо и скотине под хвосты смотреть. Родила меня маманя такой вот дурочкой, и что мне теперь ещё, кроме лопаты, держать?
И сама, заливаясь от смеха, схватила лопату у агронома и пошла, виляя бёдрами, помогать своим подружкам.
Овсов, развернувшись, улыбаясь, вышел из склада и направился на зерноочистительный комплекс. Что-то доказывать Светлане было бесполезно, объяснять – стоило больших трудов, а поэтому Овсов никогда не навязывал ей свою точку зрения.
Дорогой он думал о Степане, о новом заведующем. Иванов слыл в селе казановой и к своим сорока двум годам оставался неженатым человеком. Всё искал свою возлюбленную, единственную и неповторимую. Пока он был молод, девки вокруг него кружили толпой. Жених он был завидный: статный, симпатичный молодой парень, сын богатых родителей. Единственный сын в семье, которого лелеяли и нянчили. Он уже в свои двадцать лет имел легковую машину, купленную ему родителями, и на учёбу в сельскохозяйственный институт ездил на новых белых «жигулях» ВАЗ-2106. Отработав семь лет в одном из хозяйств Новодворского района агрономом, он вернулся к себе в родное село и стал работать агрономом-семеноводом.
Однажды в жизни Степана появилась скромная худощавая девушка среднего роста, с большими тёмно-карими глазами, Анастасия Пряхина. Бегала она за ним как собачонка, а Иванову не было до неё дела. Он со своей мечтательной, поэтической натурой, с романтическим складом ума не считал её за идеал своей возлюбленной. Она возникла в его жизни как очередной объект воздыханий и сиюминутных, сентиментальных любовных чувств. Он любил всех своих женщин и играл свою роль не то Казановы, не то Дон Жуана, видя в каждой женской особе очередную жертву своих утех и вожделений, ублажая свою животную страсть, радуя плоть. Он не обижал их. Степан как искусный любовник играл свою роль, и, видя утопающих в блаженстве женщин, он и сам испытывал внутренний восторг и наслаждение. Иванов любил их всех по-своему, не причиняя боли, часто возвращаясь к своим любовницам, которые его любили, но не смогли завоевать его гордое сердце. Он искал среди множества женских тел свой идеал, но тщетны были его поиски. Лишь спустя годы он был близок к своей находке, но и она, Светлана Брагина, была замужем, старше его на шесть лет и воспитывала троих детей.
А матери Степана Настя пришлась по душе, и она уговорила его жениться на ней. Добродушной и умелой хозяйкой пришла молодая красивая невестка в дом Ивановых. Мать Степана радовалась своему счастью, ожидая внуков, но Степашка разбил все её надежды. Не дождавшись окончания медового месяца, он рванул к своим девкам, и закружила его амурная жизнь. Анастасия, прожив с ним три года, натерпевшись и настрадавшись, ушла от него и уехала в Новодворск. Иванов, оставшись один, не жалел и не горевал. Детей они с Анастасией не нажили, да это его и не тяготило. Лишь иногда в потаённых уголках его зачерствевшей души просыпалась совесть, и он винил себя в происшедшем. Его вины в том, что у них с Настёной не было детей, не было. Он имел внебрачного сына от своей первой любовницы Ксении Светловой, которая жила в Москве и приезжала в село летом в отпуск, к своим родителям, на дорогой иномарке. Вполне обеспеченная бизнес-леди, имеющая собственный магазин в столице. Она, как и Иванов, брала от этой жизни всё, не обременяя себя семейными узами. Для утоления животной страсти находила себе молодых парней, а приезжая в деревню, окуналась в свою любовь со Степаном. Их сын Володя как две капли воды был похож на своего отца. Степана притягивало к сыну, но жениться на Ксении и завести семью он не желал. Она была не его идеалом, а всего лишь, по его внутреннему душевному убеждению, «одеялом для мужских ног». Ксения приглашала Иванова в Москву и предлагала ему работу в своём магазине, с задумкой на то, что совместная работа их сблизит и они со Степаном будут жить как муж и жена. А сын Володя, чаще встречаясь с отцом, разбудит в нём отцовские чувства и их отношения окрепнут за счёт привязанности отца к сыну. Ксения очень надеялась и на то, что они со Степаном официально скрепят свои семейные узы брачным союзом. Она желала обвенчаться в одном из православных храмов Москвы. Но Степан был непрошибаемым и, несмотря на деревенские трудности и проблемы на работе, не желал уезжать из села. Работал и жил в своё удовольствие и не стремился к высотам. Он, как и герой фильма Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» обаятельный слесарь Георгий Иванович (Гоша), не хотел отступать от своих принципов и не желал женского доминирования в семейных отношениях. Для него – как для истинного джентльмена – мужчина должен быть кормильцем своей семьи, и упаси Боже, если жена будет содержать мужа. А если жена – «железная леди», богатая «новорашен» – это уже не укладывалось в жизненную философию Степана Васильевича Иванова. Степан, согласно своим убеждениям, не желал играть роль альфонса. Его притягивала сельская, спокойная жизнь.
Иванова Овсов нашёл около сортировальных машин. Степан стоял с понурым видом и разглядывал конец электрического провода.
– Здравствуй, Степан Васильевич! Что-то случилось?
– Здравствуйте, Сергей Николаевич! – пожав руку Овсову, сказал Иванов. – Да вот смотрю, прошёлся по зерноочистительному комплексу, девять электромоторов не хватает. Сняли и украли. Решётные станы поломали и все приводные ремни порезали. Теракт, Сергей Николаевич, у нас на КЗСе. На подъёмнике огромный электромотор – и тот сняли! Его вдвоём не поднимешь. Всё изуродовали, гады! Двадцать шесть лет здесь никто ничего не брал. Замки понарошные висели. А в этом году кому-то всё это понадобилось. А ломать-то всё зачем?! Господи, это какой-то идиотизм.
– Миронову звонил? – спросил Овсов Иванова.
– Звонил. Скоро сам приедет и сотрудников полиции привезёт. Да толку-то от них. Всё равно ничего не найдут... Да, правильно говорят: «Беда одна не приходит». И так наши дела плохи, а теперь вот ещё одна проблема нам на голову. Это сколько же теперь надо денег на восстановление КЗСа?!
Овсов молча, изредка вздыхая, ходил около сортировальных машин. От обиды ком застрял в горле. Сергею Николаевичу трудно было сказать слово, и он ходил, смотрел на изуродованные «сортировки», висящие обрезанные электрические провода и ремни. По зерноочистительному комплексу прошли дикари и оставили свой изуверский почерк.
Приехали сотрудники полиции. Долго ходили, осматривали сортировальные машины и всё фотографировали. Миронов с Овсовым долго молчали, не находя слов, и, молча спустившись с КЗСа, пошли к своим машинам.
– Сергей Николаевич, айда по маленькой. У меня там, в машине, бутылка водки и кое-что есть из закуски.
Два друга пили молча, закусывая сырокопчёной колбасой и белым хлебом. Миронов не выдержал затянувшейся паузы и, выругавшись матом, начал разговор:
– Ну, б***, это нелюди!.. В голове моей всё это не укладывается. И что за подонки! Как дальше-то жить, Сергей Николаевич?! До чего мы дойдём? Воруют всё подряд. Сторожей везде не понаставишь. Это кто-то сделал нам назло!.. Ну ничего, деньги на моторы найдём. Завтра поговорю с Виктором Николаевичем Сёминым, попрошу восстановить зерноочистительный комплекс. Найдёт себе помощников. Инженера привлечём и заведующего зернотоком. До начала уборочной, я думаю, они всё сделают. Сёмин – специалист хороший, да и сколько уж лет отработал на этом участке. Дело своё знает.
– Восстановим, Виктор Петрович. Время у нас есть. Почти два месяца. Главное – запасные части и электромоторы купить, а Виктор Николаевич – человек надёжный, в беде не оставит. Я хотел его на вспашку многолетних трав поставить, но ничего, замену на его трактор найдём.
Они долго ещё сидели и не могли взять в толк то, что сегодня произошло. Событие, из ряда вон выходящее за рамки человеческих отношений, не укладывалось в их голове. Ну ладно – украли, а крошить-то всё зачем надо было? Им было обидно до слёз, и Миронов с Овсовым утешали свою душевную боль русской водкой, которую пили как воду, не чувствуя запаха и вкуса, и лишь когда опустошили бутылку и немного захмелели, решили ехать домой.

***

Степан Иванов дождался, когда сотрудники полиции закончат свои следственные мероприятия, и, проводив их, закрыл КЗС, а сам пошёл в весовую, где находился его служебный кабинет. Сидя за рабочим столом, он перебирал все возможные версии и людей, кто бы мог совершить это мерзопакостное дело, но одни лишь предположения роем носились в его голове. Он подозревал многих, да какой толк от его домыслов? Как говорят в народе, не пойман – не вор. Да и сотрудникам полиции нужны факты и доказательства, свидетельские показания, а слова к делу не пришьёшь.
От мрачных мыслей его освободила Светлана Брагина, ветром ворвавшаяся в его кабинет:
– Плюшкин, чё менты приезжали?!
Хотя сотрудники внутренних дел пять лет как уже носили новую форму и новое название, но в сознании людей крепко сидело это слово – «менты», и называли они сотрудников полиции на свой удобный лад. И какое бы новое слово ни придумали официальные власти своим чиновникам, люди их будут звать по-своему, кратко и ёмко, согласно толкового народного словаря, не изданного в печатном виде, но получившего массовое распространение и ходившего из уст в уста, осваивая просторы интернета. Хотя и окончила Светлана Брагина десять классов средней школы, но её словарный запас состоял приблизительно из ста русских слов народного лексикона, всё остальное для неё было недосягаемым. Степан Васильевич часто шутя подкалывал её насчёт незнания русского литературного языка. Он в таких случаях, улыбаясь, подходил к ней, обнимал её одной рукой за плечо и, шагая с ней в ногу, шёл в склад, где никого не было. А сам, шагая с ней рядом, сдерживая смех, с умным видом говорил: «С точки зрения банальной эрудиции, Светлана Петровна, в наш век всеобщей эмансипации не каждый индивидуум женского пола в маниакально-депрессивном состоянии способен игнорировать тенденции парадоксальных эмоций в свете теории корпускулярных молекул». Брыкина, не поняв суть сказанного Степаном, чертыхаясь и ругаясь на него матом, добавляла: «Дурак ты, Плюшкин!» – и обиженно уходила. Иванов, смеясь, догонял её, успокаивал и, нежно обнимая, целовал в губы. Светлана таяла в его объятьях и, забывая про обиду, отдавалась своему женскому счастью, утопая в страстных поцелуях, сгорая от пылкости чувств на импровизированной кровати из сложенных сосновых досок в одном из подсобных помещений овощехранилища. Только со Степаном в Светлане просыпалась темпераментная женщина и её повышенная эмоциональность плавно переходила в сексуальную страсть. И тогда она не узнавала себя. Она преображалась и расцветала в умелых руках «Казановы» – Степашки Иванова, её возлюбленного, но недосягаемого, ибо он никогда не будет ей мужем, а останется всего лишь любовником. А Светлана будет отважно бросаться в круговорот событий, играя свою роковую роль под действием сексуальной страсти, внутреннего огня, оптимизма и неуёмной энергии под действием адреналина, так часто выбрасываемого её женским организмом в собственную кровь. От этого гормона он цвела и пахла, летала на крыльях и, как ломовая лошадь, тащила тяжёлый груз крестьянских забот и хлопот, работая в кооперативе и в своём хозяйстве, где скотины – не перечесть.
Степан слыл знатоком женских сердец и умел с женщиной найти общий язык. А Брагина хотя иногда и впадала в экзальтацию, но её чрезмерная экзальтированность казалась всего лишь игрой. Только резкие перепады настроения подчёркивали её особенный психологический портрет, но Степашка умел сглаживать её психоэмоциональное состояние. Частые его шутки-прибаутки, анекдоты и выдуманные им самим истории поднимали настроение не только Брагиной, но всему персоналу, работающему на территории зернотока.
Иногда, встречая своих хмурых и грустных рабочих, он на ходу придумывал свою новую шутку: «Вы что такие смурные? Сегодня праздник большой, а они носы повесили». И на удивлённый их вопрос: «Что за праздник?» – он, улыбаясь, отвечал: «Ну как же, разве вы не слышали и не знаете?! Сегодня же главный праздник всех бродяг и бомжей – день народного академика Доримедонта Новодворского». И он начинал им рассказывать про несуществующие изобретения непризнанного учёного, чуть ли не лауреата Нобелевской премии. Мужики и бабы, слушая его, падали от смеха. «Ну, коль праздник, надо выпить», – предлагали его работники. «Надо, – соглашался Иванов и, вытаскивая из кармана сто рублей, предлагал остальным: – Давай, кто сколько может». И, пройдя по кругу, собирал деньги и посылал гонца в «комок» за вином и закуской. А после работы они собирались у него в весовой и отмечали день рождения народного академика, придумавшего, по легенде Иванова, вечный двигатель.
Вот и сегодня Степан встретил Светлану, которая зашла к нему поинтересоваться о приезде сотрудников полиции, придуманной им с ходу шуткой:
– Да говорят, у Нюрки Брагиной украли машину вместе с её мужем Василием, который спал на заднем сиденье в стельку пьяный, а воришки, по всей видимости, его и не заметили. Воровали-то ночью. Нюрка написала заявление в полицию: «Прошу найти мужа вместе с пьяной машиной». Так прямо и написала. – Иванов не выдержал и рассмеялся.
– Дурак ты, Плюшкин! Вечно что-нибудь придумаешь. А правду сразу нельзя сказать?
Степан посмотрел на свои ручные «командирские» часы. Время было ровно двенадцать часов, и надо было ехать на обеденный перерыв. Он встал из-за стола и подошёл к Светлане, обнял её и спросил:
– Девки ушли на обед, смотрю. А ты что не с ними?
– Да я хотела узнать, чё менты приезжали, – нервно поёживаясь, сказала Брагина.
– Поехали в Сёмину рощу, по дороге расскажу, – прижимая к себе сильнее Светлану, предложил Степан.
Через пять минут тёмно-синяя «Гранта» Иванова со Светланой Брагиной на заднем сиденье ехала в направлении берёзовой рощи.
Тридцать лет тому назад на месте этой рощи было чистое поле и люди сеяли зерновые культуры. Рядом, в низине, было небольшое озеро, называемое всеми в народе «Заино болото». По одной из версий старожилов села, это название пошло от живущего там три века назад одинокого монаха Тимофея Заина. Средь тогда непроходимого леса, на этом озере, он построил себе дом и жил в уединении, питаясь дарами леса, служа верой и правдой Богу. А озеро назвали в честь его имени и за илистое, топкое дно. За столетия лес пошёл на нужды населения, и осиротевшее озеро к двадцатому году двадцатого века располагалось средь чистого поля. В тридцатые годы прадед Виктора Сёмина – Виктор Пантелеевич, работая председателем колхоза, со своими рабочими посадил берёзки вокруг этого озера, чтобы люди по возможности могли отдохнуть под сенью выросших деревьев. К этому озеру часто гоняли на стойло колхозное и сельское стадо коров. Берёзы дружно пошли в рост. Выросли за долгие годы и стали осыпать своими семенами поле. Ветром разносило семена всё дальше и дальше, увеличивая площадь насаждений. Люди жалели молодую поросль и оставляли, не пахали, отступая под действием силы природы и её красоты, а берёзки вежливо наступали, занимая потихоньку поле. С приходом в Россию демократии и тяжёлых экономических реформ девяностых годов поле «Заино болото» в триста гектаров серых лесных почв суглинистого состава вывели из севооборота. «Суглинка в мокредь не вспашешь, вязнет, а в сухмень не подымешь, слипается», – сказал в своё время про суглинистые почвы Владимир Иванович Даль. Вот, чтобы не вязло и не слипалось, руководство кооператива «Калинов Мост» в связи со своим тяжёлым финансовым положением и забросило это поле. Земля была с низким содержанием питательных веществ и гумусового слоя, повышенной кислотности – не дающая доброго урожая. Мужики часто про это поле образно говорили: «Больше посеяли, чем убрали». В советские годы это поле на чёрных парах с применением минеральных и органических удобрений после известкования почв давало большие урожаи озимой ржи – в тридцать два центнера с гектара. Давно это было. Истощилась земля. Выжали все её соки и бросили, как и соседние поля окончательно развалившегося колхоза «Путь Ильича». Двадцать три года тому назад оставили крестьяне этого хозяйства навсегда свои четыреста гектаров земли, а сами, оставшись без работы, разъехались по стране, забросив дома и забыв про свои деревни.
А природа-матушка взяла всё в свои руки и за двадцать пять лет взрастила на семистах гектарах земли чудный лес и поселила певчих птиц, разместила свои грибные и ягодные плантации. Стоят теперь в своём неизменном наряде зелёные сосны, весной распускаются белоствольные берёзы, осина и липа, высеянные перелётными птицами и буйными частыми ветрами, натаскавшими с разных мест семена различных деревьев и кустарников. Шумит зелёный лес, распевают свои песни перелётные птицы, приглашая к себе в гости: под сень влюблённых берёз, на озеро «Заино болото». Природа не любит пустоты. Природа любит благоухать во всей своей красе.
И любят люди друг друга, окунаясь в эту природу. Для кого-то эта любовь чиста и божественна и несёт в себе плод любви, для кого-то – грешна и пагубна. Но не знает природа слова «блуд». Всё для неё живёт, и дышит, и стремится к жизни.
Вершат свои судьбы люди, ломают чужие, и кажется им, что нет ничего сладострастней плотской любви на этом белом свете. Так думал и Степан Иванов, ублажая своих женщин. Сегодня он любил Светлану, утопая в её страстных объятьях на лоне природы под тихий шелест листьев берёз и пересвист лесных птиц. Это был его мир плотских утех, несущий в себе всю пагубность его извращённого мировоззрения, но он, как раб своей плоти, послушно внимал его голосу и не видел в этом греха.
Не признавала в этом греха и Светлана, мать троих детей, жена Василия, который в это время, работая на тракторе, пахал землю, «ломая» одно из полей многолетних трав под будущий посев озимой пшеницы. А Светлана всецело отдавалась страсти, инстинктивно идя на поводу своей животной прихоти, так вожделенно требующей плотской любви и женского счастья. Они жили со Степаном в своём эгоистическом мире, беря от жизни всё необходимое, не чувствуя чужой боли и не видя душевных страданий, наносимых ими отцу её троих детей, который, стараясь, целый день работает в поле, зарабатывает своей семье на жизнь, а вечером, придя домой, от усталости падает с ног и засыпает мертвецким сном. А Светлана со Степаном до конца будут думать, что об их интимных отношениях никто не узнает, но как они в этом сильно ошибаются! «Всё тайное становится явным. Невозможно утаить то, что знают двое». И будут трещать по швам брачные узы и ломаться семейные отношения. Пагубна сила плотской, порочной любви – это дом, который построен на песке без фундамента. И подует сильный ветер, налетит с моря шторм, и рухнет тот дом, не имея опоры.
Эти философские размышления никогда не тревожили Степана Иванова, а тем более Светлану Брагину. Они сейчас лежали на берегу озера «Заино болото» под сенью берёз и, довольные собой, улыбались друг другу. Лишь помятое платье Светланы, как свидетель их безумной любви, говорило об их страстных объятиях и поцелуях.
– Степан, а можно тебя спросить? А почему ты всё до сих пор не женишься?
– Тебя люблю! А ты замужем. У тебя дети, муж, а я не хочу рушить твою семью, – приподнявшись на локте, сказал Иванов.
– Я тебя тоже люблю, Стёпа! И знал бы ещё, как люблю! Мне всегда с тобой хорошо. Вижу тебя – и душа радуется. И утешишь меня всегда. Слово доброе скажешь – мне приятно! А как ты меня страстно ласкаешь! Это же можно сойти с ума! Я после себя не узнаю. И жить хочется! Жалко только, что мы с тобой поздно встретились. Я бы тебе нарожала детишек. И замуж бы вышла за тебя. Если бы взял. Взял бы меня в жёны, Стёпа?!
– Взял бы. Да вот только не судьба. И где я был раньше?! Почему на тебя не обращал внимания? А сколько лет уж мы работаем вместе?
– Да уж десятый, – вставая с лежащей на траве тёмно-зелёной плащ-палатки Иванова, сказала Светлана и медленно пошла к воде. Скинув на ходу платье и бросив его на большой недавно упавший куст берёзы, она остановилась, задумалась, глядя вдаль, щуря от слепящего июньского солнца глаза. Её стройная, атлетическая фигура с небольшой грудью завораживала взгляд Степана. За счёт постоянного физического труда Светлана поддерживала свою стройную фигуру. В свои сорок восемь, несмотря на то, что она родила троих детей, выглядела моложе своих лет. Её гладкая кожа лица без морщин и складок, немного наивный взгляд светло-карих глаз с затаённой грустью придавали ей вид тридцатилетней влюблённой особы романтического склада характера, проявляющей себя в эстетизме. Она не искала красоты в этом мире, но сама наделяла этот жестокий мир своей красотой, немного развратной, вульгарной, с элементами плотской любви. Для неё красота была абсолютно высшей ценностью, а наслаждение ею – смыслом всей её жизни. Она наслаждалась красивым, статным телом Иванова и любила всегда красивых, здоровых мужчин. Она шла на поводу животного инстинкта, как самка любого животного, жаждущая сильного самца. Этот самец был сегодня рядом с ней. Её муж Василий был не из слабых мужчин, но он не смог дать Светлане того женского счастья, которое дал ей Иванов. Степан разбудил в ней страстную сексуальную женщину, и она была счастлива с ним.
Она шла босиком вдоль берега озера, и её гибкая, стройная фигура притягивала к себе Степана, и он, поднявшись, подошёл к ней.
– Свет, а ты вышла бы за меня замуж?
– Это что, предложение? – улыбаясь, спросила Светлана.
– Ну, считай, да, – обняв её, сказал Степан.
– Да или считай?! – ёрничая, вопрошала Брагина.
– Да, я хочу, чтоб ты была моей женой!
Светлана перестала улыбаться и серьёзно сказала:
– Ты понимаешь, Степан, мне уже сорок восемь. Жизнь, считай, прожила. У меня взрослые дети. Старшая дочь, Лиза, окончила вуз и выходит замуж, вторая – на третьем курсе, учится в институте. Сын скоро окончит школу. Да и мужа своего, Василия, я уважаю. Человек он непьющий, хозяйственный. Всё пашет. Не хочу я ничего ломать, хотя люблю я тебя, Степан, безумно. Давай мы всё оставим так, как есть. Будем встречаться, любить друг друга. Что нам мешает, Степан?
– Хорошо, Светуль, я тебя понял. Любить так любить! – И подхватив её на руки, целуя в губы, понёс свою возлюбленную под сень берёз, где лежала его плащ-палатка.
Берёзы, тихо шелестя листвой, укрывали влюблённых своей тенью, а птицы, смолкнув от полуденного зноя, глядели на них и не понимали их людского счастья. У людей всё не так, как у них, у птиц всё намного проще, а человек всё в поисках счастья проживает свою грешную жизнь.

продолжение см. здесь:  http://proza.ru/2025/10/25/1542