Калинов мост - Часть 2. Глава 9

ГЛАВА 9

Наступившая в начале июня жара продолжалась вот уже двадцатый день. Ни одного дождя за этот период и температура воздуха выше тридцати градусов приостановили активный рост растений. Многолетние травы от недостатка влаги перешли в фазу цветения, и озимые, «бросив колос», по утрам покрывали поля сизой дымкой – пыльцой зацветающей ржи. Озорной ветерок разносил пыльцу, и она плыла по полю тонким, полупрозрачным платком, укрывая посевы.
Изнуряющая жара угнетающе действовала не только на посевы, но и на людей. Василий Петрович в воскресный день, объезжая поля с многолетними травами, думал о чём-то своём. Не вдаваясь в тонкости агрономического дела, он вяло созерцал состояние трав, надеясь на агронома Овсова, который уж точно оценит качество кормов и завтра доложит на планёрке. Миронову сегодня хотелось расслабиться и забыться, не думать о делах и в быстрой езде на своей «Волге» развеять тяжёлые мысли.
Уезжать из дома в выходной день ему не хотелось, но плохое настроение толкало его из дому, и он под благовидным предлогом, сказав жене, что его ждут неотложные дела в хозяйстве, уехал решать свои проблемы. Антонина Григорьевна, понимая его состояние, не стала его пилить и донимать, отпустила на все четыре стороны. Она хорошо понимала и видела, что свалившийся на плечи её мужа груз хозяйских проблем угнетал его, но он держался, не падал духом. И Антонина Григорьевна делала вид, что ничего не замечает, хотя у самой на сердце скребли кошки от вида грустных глаз своего мужа.
Василий Петрович, проезжая мимо пастбища коров, остановился около большой возведённой плотины, длиной в двести метров, названной в народе «БАМом», в честь строительства Байкало-Амурской магистрали.
Саму плотину возвели через речку Ильинку в 1980 году. Кроме этой плотины, в те годы на территории колхоза «Красная волна» возвели земляную насыпь общей протяжённостью в двадцать километров – для прокладки асфальтированной дороги на двух направлениях, с выездом на федеральную асфальтированную трассу к сёлам Николаевка и Сосновское. Вот и окрестили жители села Калинов Мост историческую, эпохальную стройку века в своём селе в честь железной дороги Восточной Сибири и Дальнего Востока.
Грандиозные были планы, да только в итоге асфальтированную дорогу проложили к селу Сосновское, протяжённостью десять километров, в 1987 году. А земляная насыпь, поднятая в южном направлении в сторону Николаевки, осталась памятником соцреализма, напоминая собой о грандиозных планах коммунистического правительства СССР. Люди редко ездили по ней в Николаевку, и местами на насыпи выросли берёзы и сосны, украсив собой грандиозное создание рук человеческих. Что ни говори, а тогда селу помогали, и помощь была ощутимой. Сколько было построено социальных и производственных объектов в селе за период «развитого социализма», названный почему-то эпохой застоя. Не увидел в том времени Василий Миронов застойных процессов. Село в период застоя и вплоть до развала Союза, до 1991 года, развивалось и процветало. Строились дома для рабочих колхоза. И молодёжь оставалась в селе. Многие, окончив высшие учебные заведения, как и сам Миронов, приезжали в родной колхоз и устраивались на работу.
Они жили, устраивали свою жизнь и с оптимизмом смотрели в будущее. А потом что-то хрустнуло и лопнуло, сломалось в сознании людей. И оказалось – жили то они как-то не так. «А как надо было? Как сейчас?!» – возмущённо спрашивал себя Миронов и отрицал существующую действительность, с её капиталистическим, диким, животным лицом. Страна, по его мнению, впадала в скотство. Потеряв во всём чувство меры, она пожирала свои природные богатства и, распродавая их, не думала о завтрашнем дне. Она и не пыталась понять, что на современном этапе развития зарубежные страны, развивая экономику за счёт производства товаров народного потребления, расширяют свою сферу влияния и, пополняя свои золотовалютные запасы от продаж в нашей стране, ведут тихую экономическую войну. И более войны никакой не надо! Вот вам война: только дайте людям вволю нажраться и утонуть в роскоши, производимой зарубежными странами. А уж они, устремившись вперёд, затопчут друг друга, истощая страну. И не вводимые Западом и Америкой экономические санкции против России приведут к обвалу экономики нашей страны, а ввозимые в больших объёмах товары из зарубежья опустошат золотовалютную корзину и карманы людей. До чего дожила страна, что мы не можем уже производить простой бытовой ширпотреб, а завозим его из Китая и других стран, поднимая экономику этих стран и обогащая наших торгашей-олигархов, занимающихся куплей-продажей. Богатые, нажравшись досыта, будут умножать свои капиталы, а остальная часть населения, сводя концы с концами, будет катиться за черту бедности. Обидно и больно было Миронову за происходящее в стране. Век золотого тельца ослеплял своим блеском людские души и сердца.
Василий Петрович сидел в машине и глядел на плотину, на тихую заводь реки, вдоль которой росли деревья и кустарники. Вдоль берега вдаль уходили поля, культурное пастбище в сто двадцать гектаров со специально высеянными многолетними травами: костром безостым, тимофеевкой, люцерной и козлятником, – которые хорошо поедались животными. На пастбище мирно ходили коровы, щипая зелёную траву, отгоняя хвостами надоедливых насекомых.
Впереди стада медленно шли пастухи: Геннадий Тришкин и Макар Козлов со своим верным псом Мухтаром, немецкой гладкошёрстной овчаркой с прямыми, стоящими ушами. Пёс, изредка шевеля ушами, бросался с лаем за коровами, далеко ушедшими от стада. «Вот такого бы пастуха надо некоторым людям, а не только скотине», – подумал про себя Миронов и, подъехав к ним и заглушив мотор, вышел из машины.
Геннадия Тришкина на работу, в пастухи, взяла Евдокия Васильевна Тамбовская. Приехал Гена со своей семьёй – женой и тремя детьми – из Донецка. Человек, повидавший все ужасы войны: убийство мирных жителей и разрушение домов от ночных артобстрелов украинскими войсками в сёлах и в городах в самопровозглашённой Донецкой Народной Республике, – вернулся к себе на родину, в Россию. По состоянию здоровья, из-за слабого слуха, воевать ему там не пришлось. Оставшись без дома и работы, решили со своей женой Марией переехать в родное село. Мария устроилась телятницей на ферму, а Гена, поддавшись на уговоры заместителя председателя по животноводству, пошёл в пастухи. Тамбовская, уговаривая его вместо Горина, который не поддавался перевоспитанию, подумала, что Тришкин, волевой и непьющий мужик, возьмёт шефство над Козловым, а тот, страшась «донецкого боевика», будет бояться его и слушаться. «Донецким боевиком» Гену прозвали не зря. Коренастый, статный, высокого роста мужчина с красивой бородой и басистым голосом наводил на некоторых страх, в том числе и на Козлова, который стал бояться его за частый на него окрик: «Ку-у-да!» Тришкин это произносил так громко и зло, прищурив глаза, что Козлов от испуга начинал моргать глазами и заикаться. Разговаривал Гена очень громко – видимо, из-за слабого слуха. И часто его голос было слышно за версту. А иногда вдогонку своему «Ку-у-да» Тришкин давал Козлову по уху, и тот затихал, оправдываясь: «Э-та, я по ну-жде». «Ну коль по нужде, то иди, – улыбаясь, говорил ему Гена и вслед, грозя пальцем, добавлял: – И смотри у меня!»
Вот так Геннадий Тришкин взял шефство над Козловом. Макар, боясь его, перестал пить, сбрил свою козлиную бороду, прибрался у себя в доме и стал ходить на работу. Каждый день Тришкин заходил за Макаром, и они шли вместе, в сопровождении Мухтара, на ферму. И вот уже второй месяц они пасут стадо коров в двести голов.
Миронов, подойдя к ним, поздоровался с каждым за руку:
– Здравствуйте! – и, уже обращаясь к Тришкину, спросил: – Ну, как, Гена, твой напарник? Пить перестал?
– Перестал, Василий Петрович. Пусть он у меня ещё попробует. Я, как боевики делали со своими пленными, накручу у него кое-что на кнут и вырву. Ты меня понял, Козлов?
Насчёт боевика Гена шутил, постоянно придумывая и рассказывая Козлову ужасающие сцены военных действий, устрашая этим Макара.
– Понял, – опустив голову, сказал Макар.
Миронов, немного помявшись, спросил:
– Гена, я вот всё тебя хочу спросить и не решаюсь. Но если ты не желаешь, можешь не отвечать. Вот, по-твоему, как ты думаешь, что же в Украине люди не поделили?
– Власть, Василий Петрович, не поделили. Стравили людей друг на друга. А русских винят во всех своих бедах. А толку от их Евромайдана? Убрали одного – пришли другие, и так будет всегда продолжаться, когда дело касается кровопролития – доброго не жди. Революция приносит только лишь разрушения и страшный беспредел. Историю надо знать и учить. А там – глянешь, у них в Верховной Раде Украины вроде все с высшим образованием – а ума нет. Или жадность их обуяла? Ратуют за отмену русского языка в Украине, а сами на заседании госсовета ругаются на русском. Странные там вещи происходят. Богатые от жиру бесятся, не знают, куда свои деньги девать, вот и пихают на войну. А простые люди страдают.
Тришкин, видя, как коровы всё дальше и дальше уходят от них, и забеспокоившись, что они пойдут на посевы ячменя, сказал Козлову:
– Макар, иди вперёд с Мухтаром, разверни коров, не пускайте их на посевы.
Козлов, показав Мухтару рукой на быстро идущих впереди коров, которые жаждали рвануть на лакомую молодую зелень ячменя, громко сказал:
– Ату их, Мухтар, ату!..
И Мухтар рванул с места с громким лаем, быстро догнал впереди идущих коров и, непрерывно лая на них, поворачивал назад. Непослушных коров хватал за ноги и хвосты, некоторых старался схватить за уши. Корова, мотая головой, старалась рогами поддеть Мухтара, но вёрткий и умный пёс вовремя отбегал в сторону и вновь, готовясь к броску, предупреждающе громко лаял на непослушную корову и хватал за хвост, та от боли сдавалась и поворачивала, отбегала от посевов ячменя. Мухтар, повернув всех коров на культурное пастбище, на специально высеянное многолетними травами поле, довольный, бежал назад.
Миронов с Тришкиным подошли к одиноко стоящей на берегу речки плакучей иве и, устроившись под широкой кроной дерева, в тени продолжили свою беседу.
– Да, война – страшное дело, – начал Миронов, глядя прямо в глаза Геннадию, зная про его слабый слух и про то, что он часто старается читать слова своего собеседника по губам. Василий Петрович намеренно говорил не спеша и громко. Он старался не напрягать его своим разговором, ему хотелось послушать Гену о его жизни там, в разрушенной войной Донецкой области.
– Гена, страшно было там у вас?
– Знаете, Василий Петрович, мне не так было страшно. Было страшно за детей. Вот вы представьте: ночью спите всей семьёй и вдруг в дом влетает снаряд. Они же там (украинские войска) не воюют, как настоящие солдаты, в открытом бою. Они, как фашисты, уничтожают своими артобстрелами мирное население. Вот, мол, вам за ваше непослушание: за то, что вы хотите отделиться от Украины. Сами же развязали войну, со своей ненавистью к русским, и продолжают обвинять во всех своих грехах москалей, в поедании их сала. Сами разожгли войну на почве национализма, а обвиняют Россию в этом. Сами же ратовали за закон «О внесении изменений в Уголовный кодекс Украины», в частности, привлечение к уголовной ответственности граждан Украины, разговаривающих по-русски, предусматривающий наказание за это от трёх до пяти лет. И тем не менее до сих пор обвиняют русских во всех своих бедах.
Они долго сидели под деревом и говорили о войне, о фашистских настроениях украинских националистов, о бандеровцах и звериной команде «Азов», о политических деятелях Украины, окунувших свою страну в кровавую бойню. И, устав от политических, неприятных разговоров, плавно перешли на свою жизнь. Сидели и вспоминали детство.
– А помните, Василий Петрович, когда ещё здесь не было «бамовской плотины», мы, пацанами, сколько ловили на речке рыбы! И речка была шире и полноводней. Весной, в половодье, плавали на огромных льдинах. Речка шумела, бурлила, выходя из своих берегов, затопляла луга. А сейчас, если бы не эта плотина, ходили бы через неё в резиновых сапогах, как вон там, ниже по течению.
А ниже по течению, на расстоянии пяти километров отсюда в сторону села Сосновское, до Цимбал, речка Ильинка, огибающая поля кооператива «Калинов Мост», убегая на север и покидая пределы села, была неглубокой. Местами глубина доходила до метра, а местами можно было пройти в больших резиновых сапогах – до того обмелела речка Ильинка за сорок лет.
Откуда пошло это название – Цимбалы, связанное со старинным струнным ударным музыкальным инструментом, – никто не знает. Лишь любители фольклора и народных легенд утверждали: на том месте в стародавние времена влюблённый в свою красавицу русский молодец десять лет кряду, ожидая свою любимую, зазывал её игрой на этом инструменте. Любимую он свою не дождался и от горя бросился в бурные воды реки в весеннее половодье. А после люди каждую весну на том месте, когда разливалась Ильинка, слышали звуки цимбал. Это речка, волнуясь, играла своими волнами на тонких ветках ивы и ветлы.
Да, были времена! Было что вспомнить и Геннадию Тришкину, уехавшему после школы за длинным рублём на шахты Донбасса по совету своего дяди Дмитрия Васильевича, который уже тогда жил там, работал шахтёром и, приезжая в село летом в отпуск, рассказывал Гене о своей жизни и о больших заработках на добыче угля. Он уговорил и Геннадия поехать с ним. Да только забыл рассказать племяннику про тяжёлую и опасную работу в шахте. Однажды из-за небольшого скопления метана в забое, где работал Геннадий, произошёл взрыв. Чудом уцелевшие шахтёры с помощью спасателей выбрались на поверхность. Геннадий тогда частично потерял слух и получил серьёзные ожоги. По состоянию здоровья уволился с работы, получив инвалидность. С год повалялся по больницам, а вернувшись домой – устроился вахтёром на металлургический завод. Жизнь наладилась: росли дети, была стабильность. С развалом Союза пришли тяжёлые времена, но Геннадий Тришкин не падал духом, поднимал детей и тащил на себе тяжёлый груз ответственности за свою семью. В ходе развернувшихся на юго-востоке Украины в 2014 году боевых действий он со своей семьёй, оказавшись в числе беженцев и оставшись без крова над головой и работы, вернулся к себе на малую родину.
Миронов слушал Тришкина молча, изредка кивая головой, а Геннадий всё рассказывал о себе и своей горькой судьбе. Василий Петрович, посмотрев на свои ручные часы, поднялся.
– Ну спасибо тебе, Геннадий Степанович, за беседу. Извини, мне надо ехать.
И Василий Петрович, попрощавшись, повернулся и пошёл к своей машине. Его серебристая «Волга», набрав скорость, пыля, ехала по грунтовой дороге, оставляя за собой столб пыли, а потом, поднявшись на земляную насыпь, асфальтированную дорогу, поехала на Митькину запруду, где жители села часто купались летом в жаркую погоду.
Если сверху посмотреть на территорию сельского поселения Калинов Мост, то перед зрителем откроется дивная и удивительная картина. Средь обширных полей и лугов, исчерченных ветвистыми широкими балками и оврагами, берёзовой и дубовой рощами, высаженных вдоль сельхозугодий деревьев и кустарников, называемых всеми «посадки», серпантином вьющихся и петляющих змейкой дорог между водоёмами и основной речкой Ильинкой расположилось село Калинов Мост.
Множество водоёмов, впадающих в речку Ильинку, для отвода лишней воды закрыты искусственно возведёнными земляными плотинами с гидротехническими сооружениями на случай резкого подъёма воды в весеннее половодье. И эти запруды носили свои названия: «Митькина», «Лесная», «Степная», «Угловая», «БАМ»...
И жители села, говоря сокращённо: «Пошли на БАМ... Айда на Лесную», – понимали друг друга. А незнакомые, приезжие, люди, оставаясь в недоумении, переспрашивали. И им приходилось объяснять, что это такое, почему так назвали и где находится.
Были на территории сельского поселения пять небольших озёр, которые находились в большом отдалении от села, и люди ездили туда редко. Лишь любители родной природы, рыбаки и грибники, и влюблённые изредка посещали свои укромные места.
Жара наступала с утра, и, не успев за ночь остыть, земля снова нагревалась под палящими лучами солнца. И даже вода на Митькиной запруде на речке Ильинке была с утра тёплой. Миронов, подъехав к запруде, увидел небольшой, до боли знакомый с детства остров. Речка в этом месте делилась на два русла и, огибая остров, снова сливалась воедино и бежала дальше. Течение было слабое, неощутимое и не заметное глазу, и лишь на плотине, на гидротехническом сооружении, река, вытекая из большой трубы, шумя, бежала по железобетонным плитам, убегая дальше на север.
Он остановил свою «Волгу» и, немного подумав, загнал машину под сень рядом растущих берёз и осин. Раздевшись, оставил свои вещи в машине, спустился вниз, на песчаный берег Ильинки.
Прозрачная гладь воды в своём ещё не тронутом людьми с утра спокойствии тихо дремала, поглощая жаркие солнечные лучи, медленно нагреваясь, и, отражая на себе изредка проплывающие мимо белые кучевые облака, ждала своих посетителей.
Миронов лёг на тёплый песок и, надев на голову широкую соломенную шляпу, в блаженстве раскинул свои мускулистые руки и, озираясь по сторонам, смотрел на воду. Вдоль берега, средь редких кустов ивы, квакали лягушки; изредка, нарушая тишину, прыгала крупная рыба; скользили по воде неугомонные водомерки, напоминающие чем-то пограничников, несущие свою службу на границе между водой и воздухом, обследующие каждую крошку, упавшую на поверхность воды. А ведь и я когда-то был пограничником, подумал про себя Миронов. Как давно это было: и детство, и этот остров, где не было совсем ещё деревьев! А теперь на этом островке росли большие берёзы и ивы. И так это было красиво! Миронову так захотелось туда! Он, встав, спрятал свою шляпу под корягу и, подойдя к воде, стал медленно погружаться, всё глубже и глубже, шаг за шагом направляясь в сторону острова, уходя всё дальше от берега; и вот, оторвавшись совсем от дна ногами, он поплыл, мах за махом выбрасывая то правую, то левую руку вперёд. Холодная вода обнимала его горячее тело, а он плыл, улыбаясь и радуясь, как в детские годы, непонятно откуда возникшему чувству беспредельной радости от соприкосновения его тела с живительной силой воды. Он повернулся на спину и, закрыв глаза, держа своё тело на поверхности воды за счёт семенящих, тихих движений рук и ног, медленно плыл, отдаваясь освежающей прохладе родниковых вод.
Речка Ильинка в начале русла, да и по всей своей протяжённости, забирала в свои потоки десятка два родников. Поэтому вода в речке была чистой и прозрачной. Миронов тихо плыл на спине, блаженно отдаваясь воде и жарким солнечным лучам, обжигающим его лицо и грудь. Он иногда нырял под воду, окунаясь, доставал рукой до холодного дна и вновь, выныривая, ложился на спину. Подплыв к острову и почувствовав усталость, он вышел из воды и поднялся на пригорок. Приглядев себе удобное место в тени берёз, лёг на траву, раскинув руки и закрыв глаза.
Его мысли не давали ему покоя. Он лежал и думал об этой жизни, такой неповторимой и многогранной: полной счастья и бед, радости и горя, взлётов и падений. Эта жизнь наполнена созидательной и разрушительной силой. Исторический ход событий разделён на периоды: созидания и разрушения. Миронов попал в самый его тяжёлый период. Из сознания людей ещё не выветрился дух коммунизма. Они учились жить в одном обществе, строя свой социализм. А однажды, проснувшись, попали в дикий капитализм с его истинно русским лицом. Василий Петрович не понимал в своей жизни одно: ну как это так, что было построено – вдруг стало ненужным. Модель построения коллективного хозяйства в России была самой удобной для простого человека. И к 1991 году крестьяне это поняли. Государство вкладывало огромные средства в построение сельской инфраструктуры и развитие колхозов. И село Калинов Мост было тому большим положительным примером. А потом налетели «лихие девяностые» и «новая метла» мела по-своему, разрушая всё старое, не строя новое, пустив всё по течению на самовыживание. А тем не менее колхоз держался после развала Союза, считай, двадцать три года за счёт производственных мощностей и сельской инфраструктуры, построенных ещё в советские годы. А сейчас всё это приходит в негодность: рушатся от ветхости складские и животноводческие помещения, машинно-тракторный парк устарел, и с каждым годом всё меньше остаётся машин и тракторов. Покупать новые – нет возможности. Люди разъезжаются из села. Вот забросили и разорили огромное здание детского сада. Школа пока стоит, но и у этой плачевная участь. Дороги по селу пришли в негодность, и вряд ли они будут ремонтироваться. Вымирает село, вымирает. И от этого Миронову больно и страшно, не за себя – за своих предков, которые с таким трудом всё это строили, а они – их дети и внуки, неблагодарные потомки – разрушают всё это на корню. И страшно становится Василию Петровичу за вымирающее село, которое станет в скором будущем как Припять после Чернобыльской аварии.
«Да, Господи! Зачем мне это надо?! Это село. Этот колхоз... – Миронов, вскочив на ноги и нервно похаживая между деревьев, стараясь успокоить себя, продолжил свои размышления: – Нет, надо отсюда уезжать. Прав был мой брат Александр, который советовал мне бросить этот колхоз и ехать в Москву. Надо, пожалуй, уезжать. Как-нибудь отработаю этот год и уеду. За что мне держаться? За людей? Кому надо – устроят свою жизнь. А таким, как Горин, Козлов, Кулибин, Пасьян и Чтоли, ничто уже не поможет в этой жизни. Таких людей, как Козлов, надо сажать и держать в специальных колониях, изолировав от общества, а так они будут до конца своей жизни гадить людям, ссылаясь на свою болезнь и оправдываясь: «Простите, я не со зла. Я был пьяный». Да и вообще – не надо было назад возвращаться в село», – думал про себя Миронов.
Пятнадцать лет тому назад он бросил работу в колхозе и уехал со своей семьёй в Химки. Устроился на работу на машиностроительный завод, простым наладчиком оборудования. Антонина пошла в школу – преподавать физику. И зажили они, как городские люди, забыв про село. Миронов, пожив там пять лет, стал скучать по Дусе. И летом, уходя в отпуск, он приезжал на родину, навестить своих родителей, ну и, разумеется, встречался с Дусей. Встречались они таким образом пять лет, пока были живы родители Василия, а похоронив их, он вернулся назад домой. Надоела ему городская жизнь с её суетой и однообразием, мельканием множества лиц и машин. Захотелось ему тишины. И казалось ему, что в селе он будет нужней со своими знаниями и возможностями. Устроился механиком в колхоз, а летом садился на зерноуборочный комбайн. Завёл полный двор скотины: две коровы, десять поросят и две свиноматки, ещё с кооператива взял на откорм шесть голов бычков. Встав твёрдо на ноги, построил новый кирпичный дом, купил себе машину LADA Kalina. Антонина работала в сельской школе, куда её взяли без лишних разговоров. Преподавателей не хватало, и каждый новый учитель был на вес золота.
Предложение возглавить руководство кооператива для Миронова стало неожиданностью. Бывший председатель Александр Грызлов, проработав три года, довёл хозяйство до ручки, и возмущённый народ с позором его выгнал с отчётно-выборного собрания кооператива, признав его работу неудовлетворительной. За ним следом ушли и его заместители: замы по животноводству Петров и по растениеводству Николай Бедин, которые способствовали развалу хозяйства, не должным образом исполняя свои обязанности, и своим халатным отношением к труду нанесли хозяйству большой урон.
Василий Петрович здраво оценивал свои возможности и хорошо понимал сложившуюся тяжёлую ситуацию в хозяйстве. Видя, как люди почти единогласно поддержали его кандидатуру, он уже не смог им отказать и согласился возглавить хозяйство. Он по своей наивной доброте думал, что если он – с добром, то и люди воспримут его с добром, но как он ошибался в людях! Зная про зависть и зло людей, он почему-то думал, что это его не коснётся. Хозяйство – на грани развала, и эта беда должна сплотить людей села. Но в итоге этого не произошло. Каждый человек, рассудив всё по-своему, решил для себя, что в этой мутной воде попадается крупная рыба и Миронов будет ловить себе золотую рыбку, а там кое-что перепадёт и им. Часть людей, выбирая Миронова председателем, выбирала себе козла отпущения.
Одного он ещё не учёл – что, став председателем кооператива, он перейдёт дорогу Иннокентию Брыкину, который уже давно планировал довести хозяйство до банкротства и, окончательно его развалив, стать полноправным хозяином земель села Калинов Мост. И скупка земель его компаньоном Виктором Негодновым, и работа Грызлова по быстрому развалу села – всё это говорило о его активной работе. Может, даже и погром зерноочистительного комплекса – дело рук его прихлебателей. Чего ещё ждать Миронову от этого Брыкина, циничного человека, идущего по головам людей, перешагивая через них и топча некоторых... «Но ничего – будь что будет. Всё приму как должное. Не для себя стараюсь – для людей».
Василий Петрович, успокоившись, опять лёг на траву и, закрыв глаза, стал думать о своей Дуняшке, которую так и не смог забыть. И вспомнил он сейчас почему-то слова своей покойной матери, не раз ему говорившей: «А если встретишь ты, Вася, свою любимую на висячем Калиновом мосту, век тебе её любить – не разлюбить». А ведь его мать была права! Василий встретил впервые свою Евдокию на этом самом висячем мосту. Хотя и любил тогда он свою Тоню, встреча с Евдокией была для него наваждением. Он столкнулся с ней, когда шёл к матери на ферму помочь раздать корма телятам. Обожгла его Дуся своим зорким взглядом, очаровала в одно мгновение цветом своих зелёных глаз. Потерял тогда покой Василий и переметнулся от Антонины к Дусе. Да только недолгой была их любовь: его забрали в армию, а Дуся нашла себе другого ухажёра. И разлучила их судьба на долгие годы. Да только не угасла эта любовь в сердце Василия. Спустя годы он снова вспомнил о ней, став уже сам отцом троих детей. И утонул Миронов в омуте её колдовских зелёных глаз.
Он лежал на траве под берёзой с закрытыми глазами, на острове своего детства, вспоминая, как он утопал в страстных объятиях своей Дульсинеи. Июньское полуденное солнце, жаром обдававшее его тело, и лёгкий ветерок, шелестящий листвой, клонили его в сон, и он с блаженной улыбкой на лице уснул под белой берёзой, забыв на короткий миг про свои проблемы и заботы.
И снился Василию Миронову прекрасный сон, где они с Евдокией вместе, на этом необитаемом острове, лежали на зелёной траве под берёзой: утопая в объятьях друг друга, признаваясь в любви и верности. Но кто-то мешал им, постоянно щипая Василию руку. И он, отмахиваясь ей, проснулся и, резко открыв глаза, увидел рядом с собой лежащую женщину в голубом купальнике. Отмахиваясь по инерции рукой, он силился понять, ещё не проснувшийся до конца, где он находится. И наконец, помотав головой и протерев рукой глаза, резко приподнялся и, облокотившись на левую руку, увидел рядом с собой улыбающуюся Евдокию.
– Дуся?! Это ты? Но откуда?..
Евдокия, продолжая улыбаться, показала рукой на небо и, засмеявшись, встала, смахивая с себя прилипшие травинки.
– Ну, ты, Миронов, спать!.. Я вот уже десять минут наблюдаю за тобой и стараюсь тебя разбудить, а ты всё машешь рукой и никак не проснёшься. Что уж такое во сне увидел? Всё причмокивал губами, улыбался так блаженно. Явно с какой-нибудь красавицей целовался!
– С красавицей, Дуся! И ты не поверишь! Целовался с тобой. Ну, ты-то откуда появилась? – удивлённо спросил Миронов и поднялся с земли.
– А я сегодня решила съездить и посмотреть кипрей, иван-чай. Жара вон стоит какая! Он должен зацвести. И точно – цветёт. Я набрала большую охапку. Теперь буду готовить. С ней волокиты много, требуется особая подготовка и сушка этого растения, но чай бесподобный. И не удивительно, что его раньше на Руси называли русским чаем. Да и к тому же он обладает лекарственными свойствами. Пока набирала – стало жарко, решила искупнуться. Села на велосипед и сюда, на любимое место. Подъезжаю, смотрю, в посадках твоя машина стоит. Никого рядом нет. Открыла дверь, твои вещи лежат на сиденье. Спустилась вниз к речке. Тебя нигде не видно. Нашла твою шляпу соломенную под корягой. Смотрю, твои следы ведут к воде. Ну, думаю, Василий опять на своём любимом острове, сидит и думает, гадает о жизни. Решила и я махнуть к тебе. Подплыла тихонько. А ты тут, да так сладко спишь! Не стала будить, легла рядом и обняла. Всё смотрела на тебя, улыбающегося, и гадала: «Что же ему такое снится?»
– Хороший был сон, Дуся, таких бы снов – почаще бы! Всё говорят: «Если во сне стал чаще видеть любимую, значит, жди с ней скорой встречи». Не знаю, правду люди говорят или нет. Но вот видишь – тебя я сегодня встретил. Да ещё где! На необитаемом острове, на нашем островке детства! Да вот только как бы ребятишки не нагрянули сюда и нас не застали бы здесь. Давай, пожалуй, отсюда смываться...
– Не бойся, Вася, велосипед я свой спрятала, одежду тоже. Как они придут купаться – мы тихонько отсюда и уплывём.
Евдокия с Василием встречались на речке в заранее оговорённом месте: у ивы, растущей почти у воды, вдалеке от пляжа, где был крутой, обрывистый берег и самое глубокое место на запруде речки Ильинки, куда не пускали взрослые своих детей, да и сами избегали этого неудобного для купания места. Зато это место приглядели Миронов с Тамбовской для своих любовных встреч, где вдоль крутого оврага были высажены деревья и кустарники, куда можно было спрятать не только велосипед, но и машину.
– Дуся, я хотел тебя сегодня увидеть и собирался позвонить, договориться о встрече, но паршивое моё настроение в последние дни не даёт мне покоя. Одни проблемы на мою шею, дела, которые требуют срочного решения, а денег катастрофически не хватает. Хорошо – брат выручает. Я так устал морально, что хочется всё бросить и уйти с работы, уехать в Москву! Александр давно меня зовёт, а я всё никак не решусь. Больно покидать это место, обустроенный дом. Я столько лет здесь прожил! Помню, как только приехал в село, первые три года жил в маленьком, стареньком доме в шестнадцать квадратов со своей женой Тоней и маленьким сыном. Я его немного подлатал, отремонтировал и такую куколку сделал из этой старенькой избёнки, что даже не хотелось переезжать в новую, большую колхозную квартиру. Когда перевозил вещи в новый дом, уходя из пустого, мною брошенного старого дома, я не выдержал и расплакался. До того было жалко покидать ставший таким родным и близким этот дом! Жили мы там – топили ещё дровами, а я и не чувствовал трудностей. Мне так было там хорошо! Сейчас я живу в громадном домище, а чувство у меня такое, как будто я живу на зоне. Душа не находит покоя, радости и того счастья, что я потерял тогда – когда поверил людям о твоей мне измене. Гордыня меня душила. Кругом процветало моё несравненное Я! Ну как это так: мне изменили, такому красивому и умному, здоровому парню, советскому пограничнику. А мы ведь могли бы жить вместе и растить детей, но, увы, судьба всё решает по-своему. И не денешься от неё никуда. Рок. Карма. Называй как хочешь. Только живёт человек, что-то всё ищет, мучается, терпит, а понять одного не может: да люби ты человека таким, каков он есть. Все мы погрязли в грехах. А мы всё ищем кого-то, находим, теряем и снова ищем. И что же за тварь это – человек? Не понимаю.
Василий с Евдокией ходили по острову своего детства босиком по зелёной траве, прячась в тени деревьев, переходя от одного дерева к другому, обнимая белоствольные берёзы, улыбаясь друг другу, вспоминали свою юность, первую встречу и первый поцелуй... И как давно это было, а как приятно было об этом говорить. И Евдокия, нежно держа Василия за руку, говорила:
– Вася, а ты помнишь нашу первую встречу на Калиновом мосту?
– Ну как же не помню, Дуся?! Конечно, помню.
– А мне бабушка рассказывала легенду про этот Калинов мост. – Остановившись, Евдокия приглядела удобное местечко под ветвистой берёзой и присела, прислонившись спиной к стволу. Василий сел рядом.
– Я слышал её от матери, – сказал Миронов и одной рукой обнял Евдокию. – А ты знаешь, люди говорят правду. Есть какая-то сила на этом мосту.
– Сила большая, Вася. Только не все в это верят. А я вот верю, и бабушка моя верила. И часто лечили больных в полночь на Калиновом мосту. И многие выздоравливали.
– Интересные вещи происходят на белом свете. А ты знаешь, Дуся, я тебя сегодня очень хотел увидеть, но не решался позвонить.
– Вася, я как чувствовала, что ты сегодня будешь здесь, и приехала. Я понимаю, тебе сейчас очень тяжело. Работа и быт тебя заели. Часть людей тебя не понимает, а некоторые просто желают зла. У каждого свои доводы и суждения про твои дела. Каждый думает по мере своей испорченности. И злой человек – всегда осудит. Но я хочу, чтоб ты знал главное: я не из тех людей, я всегда с тобой и с пониманием отношусь к твоим проблемам. Утром я увидела, как ты поехал сюда, но не стала звонить, беспокоить. Думаю: пускай посидит один, развеет свои грустные мысли. Иногда надо человеку побыть одному: собраться с мыслями, подумать. А приехала я для того, чтоб ты знал – я буду всегда рядом с тобой, несмотря на твои горести и печали. Сначала я не хотела ехать, но каждые двадцать минут моё волнение росло, а в одиннадцать часов, бросив домашнюю уборку, примчалась по зову своего сердца сюда, как бы чувствуя, что ты ещё здесь. И не ошиблась, обрадовалась, увидев твою машину на нашем условленном месте. И вот я рядом с тобой. И хочу быть рядом всегда.
– Ты пойми меня правильно, Дуся, я тебя очень люблю, и мне хочется быть рядом с тобой, но я сейчас не могу бросить семью и детей, хотя с Тоней мы сейчас живём как два товарища в одном доме, и меня вроде там ничего не держит. Держат меня лишь мои дети. А нам с тобой ничего не мешает любить друг друга.
Миронов, встав с земли, посмотрел вокруг и, прислонившись к берёзе рукой, виновато опустил голову. Встала и Дуся.
– Вася, я тебя понимаю и не требую от тебя решительных мер. Дети – это главное в семье. А семья без детей – не семья. И я уже не смогу родить тебе детей. Мне сорок шесть лет, и моя жизнь позади, а через десять лет я уже буду старухой, которая будет не нужна тебе. Я просто хочу тебя любить и быть тобой любимой, а на остальное я не претендую. Да, я когда-то желала семью и хотела детей, но это было так давно, а сейчас я уже ничего не хочу. Хочу твоей любви, которая и держит меня на этом свете. Я столько познала горя, Вася, от разочарований, и потерь, и потери своего ребёнка, которого я не захотела рожать, сделав аборт. Бог наказал меня за этот непрощённый грех, и я осталась без детей. Осталась одна, не познав материнского счастья, по своей глупости и надменности, своему эгоизму. Я не ищу больше ничего в своей жизни. Ты у меня остался – единственный дорогой мне человек, которого я любила всю свою жизнь и люблю до сих пор.
И она, подойдя к Василию, обняла его, прижавшись к нему, слёзы градом текли по её лицу. Миронов как мог успокаивал её, нежно гладя рукой по голове и вытирая ей слёзы. И, не найдя более утешительных слов, он крепко прижал её к себе, обнял, и в страстном поцелуе сомкнулись их губы.
Озорной ветерок тихо шелестел листвой берёз. Изредка где-то совсем рядом плюхалась рыба, и скользили по воде средь зелёных водорослей, не покидая свою пограничную службу, скромные серые водомерки. Изнуряюще пекло полуденное солнце, иссушая землю. А на острове детства под сенью берёз лежал Василий Миронов, нежно обнимая свою Дульсинею.

продолжение см. здесь: http://proza.ru/2025/10/27/1469