Дымов. Одиночество

- Чувак, пора стричься, патлы отрастил, ходишь как исусик недоделанный, людей пугаешь, - стучал молоточком  в висках Дымова голос брата.

- Ну зачем ты лезешь в мою голову? Из-за тебя я который день хожу небритым. Где я, чем живу, тебе и впрямь интересно?

- Да мне и знать не нужно! Америка, Америка, - кривился голос, - Что, там лучше, чем здесь, а, страдалец? Научился дышать чужим воздухом? Джинсы клёвые, домик опять же. А о других ты подумал? Забыл, как мать на твою присягу ездила, а потом тебе, сержантику, еду мешками возила? Копеечка туда ушла немалая. Простить тебе твой отъезд? Не тронь его, ишь ты, да ты первый враг и есть, твою ж мать.

     Дымов молчал, физически ощущая звенящую пустоту, наполнившую пространство вокруг зеркала. Так отвратительно на душе не было, кажется, никогда. Говорить с братом он не умел, даже здесь, со внезапно возникающим в голове, разговоры эти заканчивались одинаково, и их-то сложнее всего Дымову было выдержать, как не мог он терпеть тогда, в юности ни унизительного тона, ни снисходительной его улыбки, - И всё-то ты врёшь, умник! - в ответ он лишь срывался на крик, а бывало что и плакал от осознания собственного бессилия, словно ожидая чего-то, в тревоге. Со временем их отношения и вовсе сошли на нет, растворившись в череде взаимных обид и упрёков, а если когда-то и была крупица братской любви между ними, то лишь в раннем детстве, когда мыла их мать в одной ванной в убогой хрущёвке, бросая в воду игрушки и наполняя её чистой белой пеной. Теперь же, по прошествии многих лет, голос нет-нет да и поскрипывал в его голове, напоминая о существовании стареющих родителей и ярком солнечном свете в вишнёвой листве.

     Дымов оторвал взгляд от зеркала. Вот и ещё один день проходит,  бессмысленный, никому не нужный день. Шёпот назойливо предлагал  поискать отражение в гранёном стакане. Дымов не противился. Спустившись в кухню, он налил себе  первые  пятьдесят капель. "Лечебные", как называл их один из его приятелей.

    Шёпот смолк после третьей лечебной, и теперь компанию оглушённому алкоголем Дымову составлял букет давно засохших цветов и качаемый ветром пластиковый паучок, подвешенный снаружи на Хэллоуин, чьи глаза смотрели внутрь дома с укором. Дымов потянулся, выпрямляя затёкшую спину, взрогнул, увидев в проёме лестницы изгиб её бёдер, вспомнил, как в первый раз столкнулся с ней в кафе, как неуклюже она боролась с вывернутым от порыва ветра зонтом.

    Дымов раздвинул стеклянную дверь. Ворвавшийся ветер уронил вазу с сухоцветом, освежил голову. В матовом свете фонарей бледнел за чёрным кустом стриженный газон, на голых ветках покачивались последние листья. Воздух был напоен холодной тишиной, лишь где-то за деревьями шуршали по мокрому асфальту автомобили. Он сорвал с невидимой нити паучка и, смахнув с ладони капли воды, бросил его в урну. 

   

    

Продолжение: часть вторая http://proza.ru/2024/08/28/834