Калинов мост - Часть 4 Глава 3

ГЛАВА 3

Лето для Степана Каверина прошло незаметно. Работа у Негоднова на новом комбайне ему приносила только удовольствие. Они с Никитой Столяровым отработали на заготовке сенажа и теперь убирали кукурузу на силос, а после окончания уборки ещё поедут убирать королеву полей в соседнее хозяйство «Агро Стан». Его директор, Константин Сергеевич Серов, попросил Негоднова помочь ему в связи с дождливой погодой. А почему не помочь, если за услуги его комбайна и грузовых машин Серов заплатит приличную сумму денег? А деньги всегда были нужны Виктору Николаевичу. Они не мешали и Степану Каверину, которому было без разницы, на чьём поле работать: лишь бы платили ему за его труд достойную зарплату. Да и что не поработать на таком удобном комбайне, который сделан для комфортной работы человека.
Его жена, Татьяна, жестоко побитая любовником, вернулась домой и снова со слезами на глазах, стоя на коленях, умоляла простить её, непутёвую. Степан простил, но уже все свои добрые чувства давно утратил. Сгорел Степан. Отлюбил навсегда. «Кто любил, уж тот любить не может, кто сгорел, того не подожжёшь», – сказал он ей однажды словами поэта Сергея Есенина и ушёл в другую комнату спать. И жили они теперь как два товарища, разбежавшись по разным углам.
Его дети, Даша и Максим, ходили в школу и радовали своими успехами. Одна только была у него радость в жизни – это его кровиночки. Для них он теперь старался и работал. Про личную жизнь он забыл и на время полностью с головой ушёл в работу. Иногда только Степана тревожил своими письмами из колонии его двоюродный племянник – тёзка, Стёпа Нарышкин. Всем известный в селе по прозвищу Чтоли, запутавшийся в своей жизни молодой парень из неблагополучной семьи. Два сына двоюродной сестры Степана Каверина выбрали себе лёгкий путь в жизни: путь наркомана их привлекал больше. Они хотели взять у этой жизни только удовольствия, не давая взамен ничего. В итоге – оба сейчас сидят в колонии общего режима. Не смогли воспитать их родители. Теперь этим занимается государство. Старшего сына своей сестры, Николая, Степан ни капельки не жалеет. Отморозок тот ещё. Этого не перевоспитать. Он будет нахрапом брать от жизни своё: воруя себе на пропитание и наркоту. А тёзку ему было жалко. Того можно было вовремя отпороть ремнём по заднице, и он взялся бы за ум. Увы, некому было, а Степану самому некогда. Отец Чтоли спился и умер от алкогольной интоксикации, когда его младшему сыну, Стёпе, исполнилось только восемь лет. Стёпа толком и не запомнил своего отца, Василия Нарышкина. Через десять лет после смерти своего мужа от горя и безысходности, от развратного поведения Степана и Николая стала пить по-чёрному их мать – Светлана. Какое-то время переставала, а потом опять ушла в запой. Работу бросила и жила своим огородом и случайными подработками. То одному поможет картошку на огороде собрать, то другому навоз перекидать из кучи в тележку, а потом на огороде его разбросать. Люди жалели её: платили, прикармливали, отдавали ненужные, но ещё добротные вещи. Вот так и жила двоюродная сестра Степана Каверина – Светлана Нарышкина. Жалко было Степану её, и он сам часто ей помогал чем мог. А вчера опять пришло письмо от тёзки из колонии: не жалуется, не плачет. Пишет, что поправился на восемь килограмм. В общем, всё у него нормально. Только часто скучает по дому, по матери. Мать ему не пишет, не пишет и брат. А ему ещё сидеть три года. Степан сам ни одного письма ему не написал. Пишет за него Даша. «Надо, пожалуй, съездить к нему на днях с его матерью, – решил для себя Степан, – может, это как-то повлияет на племянника и он возьмётся за ум». Для этого он сегодня зашёл к своей двоюродной сестре Светлане поговорить с ней на эту тему.
Её небольшой бревенчатый дом в два окошка стоял на бугорке средь белоствольных берёз. Степан приехал на своей легковой машине и остановился напротив её дома. На шум подъехавшей машины вышла сама Светлана, немного подвыпившая. «Да, уже пьяненькая, а день только начинается», – подумал про себя Степан и подошёл к ней.
– Здравствуй, Светлана!
– Здравствуй, – сказала она и, сев на скамейку, продолжила: – Давненько ты, Стёпа, у меня не был. Как поживаешь?
– Нормально. Как ты? Смотрю – не скучаешь. С утра уже выпила.
– А что мне остаётся делать, Стёпа? Никакой радости в жизни. Родила двоих сыновей. Думала – вот мне опора и радость. А они оба палец о палец не стукнули. Всё воровали да кайфовали. Вот теперь пускай сидят на зоне и подумают. А я уж как-нибудь век свой доживу. До пенсии два года осталось. Там будет легче, а пока людям помогаю, подрабатываю. Они меня и прикармливают. Тебе спасибо, никогда меня в беде не оставляешь.
Это было правдой: Степан её никогда одну не оставлял. Как было правдой и то, что сама Светлана помогла ему встать на ноги. Степан младше её на семь лет. Когда он только женился и привёл свою молодую жену в не обставленную мебелью колхозную квартиру, он еле сводил концы с концами. От родителей помощи никакой, а вот двоюродная сестра Светлана и её муж Василий на первых порах помогали ему всячески. Тогда они крепко стояли на ногах. Василий работал на тракторе, а в период уборки зерна – на комбайне, Светлана – дояркой в колхозе. Они хорошо зарабатывали и жили неплохо. А потом – перестройка, и идейный коммунист, Василий Нарышкин, сломался. Не смог перестроиться на новый лад и стал пить. Светлана стала ему изменять, этим окончательно сломав Василия... Похоронила она Василия, а сама осталась с маленькими детьми. Николаю было двенадцать лет, Степашке – восемь. Новую семью создать не смогла: были мужики, но, поиграв с ней в любовь, они уходили. К своим 53 годам Светлана осталась одна, и только винцо часто спасало её от одиночества. Её дети сидели в тюрьме, и она безучастно смотрела на их жизни. Для неё они стали никем. Она не хотела с ними общаться: не писала им писем и просто не хотела их видеть. Она не хотела видеть и себя, опустила руки и ходила неряхой...
– Света, ты чего Стёпе письма не пишешь? Хоть одно бы написала.
– А что я ему буду писать? Почему вы с братом мамку не слушали? Всё равно он на это ничего не ответит. Они выбрали себе свою дорогу. Чего ещё они от меня хотят? Я их на ноги поставила – свой материнский долг исполнила. Они у меня до зоны в масле катались. Я их жалела, работать много не заставляла. На огороде сама с картошкой и скотиной возилась, а потом бежала на ферму к своим коровам. А они решили покайфовать! Пускай теперь кайфуют: один – восемь лет, а другой – четыре года. Теперь и я спокойно поживу. Насмотрелась я на их пьянки-гулянки. Дом наш деревянный, огромный, Васей ещё построенный, сожгли. Пьяные валялись в наркотическом угаре со своими шлюхами. Хорошо – самих спасли. А я в это время в больнице лежала в травматологии, с ногой сломанной. Оставили меня без дома. Вон живу теперь я в этой халупе и век свой коротаю, на еду себе зарабатываю. А их там государство кормит. Вон написал мне письмо твой тёзка: поправился. Кормят там их хорошо. Раз в десять дней в баню ходят. На простынках белых спят и меняют их каждую неделю. Работают. Деньги какие-никакие, а получают. А их мамка дома сидит и думает, где бы сегодня пожрать достать. В колхоз идти? А толк какой... По полгода зарплату не отдают. Тебе отдали. Ты Миронову рожу набил – и он тебе отдал, а я с ним не справлюсь. А работать за спасибо я не хочу. Им нужна сейчас рабсила. Я же для них – быдло, опустившийся человек, и мне можно не платить. Всё равно всё пропью. А то, что я пью от горя, – это никого не волнует. Ты прости меня, Стёпа, накипело.
– Да всё я понимаю. Может, всё же мы съездим, хотя бы к моему тёзке, проведаем его? Вроде парень неплохой...
– Ты как хочешь, Степан, а я не поеду. Они ничего не потеряли. Чего искали – то нашли. Пускай посидят. Подумают. Ума-разума наберутся. Сейчас они там живут неплохо. Это не сталинские лагеря, где сидели мой дед и отец как политзаключённые. Вот там было страшно, а сейчас на зонах лучше, чем у некоторых дома. И в интернете сидят. Свои странички у многих в соцсетях. Вон недавно ко мне приходил Андрей Капитонов – вор-рецидивист. Скучно ему, видите ли, стало на свободе! Жрать нечего, а работать неохота. Говорит – надо когти рвать на зону к зиме. На днях собрался на дело, чтоб к первому снегу посадили. Зиму хочет там перекантоваться. Что дальше будет – видно станет. Вон ещё Васильев с Селезнёвым бродят, места себе не находят, пьянствуют. Ко мне раз приходили с бутылкой водки, предлагали. Я их выгнала. Не переношу этих подонков! Хорошо хоть – Пасьян с Кулибиным одумались и пить перестали, работают. А куда Пасьяну деться с его условным. Четыре года теперь будет, как неприкаянный, каждые десять дней ездить в город отмечаться, что не пьёт и наркотики не принимает. У Негоднова теперь работают на зерноочистительном комплексе.
– Я знаю, – сказал Степан, вставая со скамейки, и продолжил: – Ну ладно, поеду я, Света. Пойдём, возьми у меня там, в багажнике, кое-какие вещи и продукты я тебе привёз.
Светлана забрала пакеты, тяжёлые сумки до крыльца донёс сам Степан.
– Ну ладно, братишка, не хворать тебе! Спасибо, что не забываешь, помогаешь, – прощаясь, сказала Светлана и, отвернувшись, вытирая слёзы с лица рукавом, пошла в свою избушку, купленную ей Степаном после того, как сгорел её дом.
А дом её был добротный и большой. И если бы не её непутёвые дети – она жила бы в нём до конца своей жизни. Но судьба, злая судьба, делает всё по-своему. У неё было всё – и однажды, в одно мгновение, всего этого не стало. Степан сел в свою машину и уехал, а Светлана ещё долго смотрела ему вслед и думала. Думала о своей несчастной судьбе.

продолжение следует