Калинов мост - Часть 4 Глава 4

ГЛАВА 4

Судебное заседание арбитражного суда о несостоятельности СПК «Калинов Мост» проходило 12 сентября. Самое нужное и важное из объёмного решения суда Миронов чётко зафиксировал в своей памяти: «Прекратить процедуру наблюдения в отношении должника – сельскохозяйственного производственного кооператива «Калинов Мост». Признать должника несостоятельным (банкротом), открыть в отношении его имущества конкурсное производство сроком до 20 февраля следующего года». Из всего вышеизложенного было всё понятно и ясно. Конкурсное производство – завершающая стадия процедуры банкротства, целью которой является: проведение ликвидации должника – юридического лица, соразмерное удовлетворение требований кредиторов должника с последующим исключением предприятия из реестра действующих. Конкурсный управляющий сначала должен предложить скупить имущество близлежащим сельскохозяйственным предприятиям, в числе которых и Виктор Николаевич Негоднов (а он-то не откажется от лакомого кусочка). В случае их отказа – всё выставят на аукцион. И всё будет продано с молотка – до последнего гвоздодёра в кооперативе. А 20 февраля следующего года кооператив «Калинов Мост» окончательно канет в Лету. Миронов в течение трёх дней после решения суда должен передать конкурсному управляющему все свои полномочия по управлению, печати и штампы, материальные и иные ценности и все документы, находящиеся у должника. Не состоялось его дело. Не смог он оправдать доверие своих работников. Назначенный судом конкурсный управляющий Роман Петрович Ветров предложил Миронову остаться работать в хозяйстве завхозом, но Василий Петрович наотрез отказался и попросил расчёт.
У Миронова начинался самый трудный и унизительный период в его жизни. Через три дня после решения арбитражного суда в кооператив приехал конкурсный управляющий, и Василий Петрович познакомил его с оставшимися работниками кооператива. Провёз по всем производственным объектам и ввёл в курс дела. Потом они приехали в контору. Он сдал все свои дела и отдал ключи от кабинета. В последний раз окинув его взором, задержал взгляд на большой карте бывшего СССР, прикреплённой на стене ещё Виктором Петровичем Соловьёвым – председателем, поднявшим это хозяйство до своего пика. И вот он, Василий Миронов, окончательно его разваливший, последний раз глядит на эту карту и не может понять: что же случилось с такой огромной страной? Что же случилось с колхозом? Что случилось с людьми? Строили – одно общество, а пришли – к другому. Почему у нас в стране сельхозпроизводитель часто остаётся ни с чем? Из века в век экспериментируют над селом. Строят, ломают – вышибают дух собственника – раскулачивают, собирают в общину и снова ломают – в надежде на частника, что он поднимет страну.
Он попрощался с Романом Ветровым и вышел из кабинета. Ему хотелось поговорить с Романом Петровичем, что-то ещё посоветовать, но комом в горле стояла обида, он не смог себя пересилить и пожелал скорее уехать домой.
Дом его был пустой. 25 августа он проводил Антонину с детьми в Москву. Брат Александр по этому поводу приехал сам, на микроавтобусе, и забрал их. А ему он посоветовал не тянуть с собственным отъездом. Василий Петрович помог собрать необходимые вещи и, проводив семью с братом, остался хозяйничать дома один. Да что там было хозяйничать? Двор стоял пустой. Скотину они продали заранее. Картошку выкопали и засыпали в погреб. И вот впервые дома он остался один. Один на один он остался сегодня и со своими мыслями, лёжа на диване в своей комнате. А мысли потоком кружили в его голове, и он, ища себе оправдание, постоянно вспоминал слова своей жены Антонины: «Каждому Бог даёт нести свой крест. Это твой крест, и неси его с достойным видом». Да, это его тяжкий крест. Это его судьба. Он за всё заплатил сполна: за свою гордыню, надменность и эгоизм. Он был слишком высокого о себе мнения. Ему почему-то казалось, что он сможет поднять хозяйство и все в этом должны будут ему помочь, но он ошибся в своих расчётах и по наивности своей слишком верил в добрые намерения людей.
Накопившаяся за эти дни усталость дала о себе знать, и он незаметно для себя уснул. Он снова во сне увидел свою Дусю, с которой они шли, держась за руки, по острову своего детства. Летнее солнце сияло над их головами, и редкие облака, проплывая по небу, завидовали им. Дуся, в своём голубом купальнике, шла молча и мило улыбалась ему. Молчал и он, счастливый, улыбаясь в ответ. А потом Дуся отняла свою руку и стала от него уходить... «Дуся, ты куда же, Дуся?! Почему ты меня оставляешь?..»
Он проснулся от громкого стука и поднял голову. За окном стояла его соседка, Валентина Васильевна, и настойчиво стучала в окно:
– Василий Петрович, вы дома? – повторяла она постоянно.
Миронов поднялся с дивана и подошёл к окну.
– Да, я дома! Сейчас выйду.
Он открыл дверь и вышел на улицу.
– Что-то случилось, Валентина Васильевна?
– Да, слава Богу, теперь ничего. Ты приехал вчера вечером, поставил свою машину около дома, и я тебя целые сутки не видела. Думала, что-нибудь с тобой случилось. А десять минут назад звонила твоя Антонина, просила тебе передать, чтоб ты ей перезвонил. Она не может до тебя дозвониться.
– Спасибо, Валентина Васильевна! Я сейчас ей позвоню. Спасибо за беспокойство. Я вчера приехал и сразу лёг. Усталость о себе дала знать. Целые сутки проспал.
– Понимаю я тебя, Василий Петрович, понимаю. Такая тяжесть на тебя упала за последние дни. Не каждый бы устоял перед такими проблемами. Нам-то, бабам, дай поболтать, а как дело сделать большое – мы бежим к вам. Ты вон какой груз ответственности на себя взял. Не каждый бы на это пошёл. А кто и пошёл бы – давно сломался. Кто-то бы уж сейчас с бутылкой сидел. А ты нет. Держишь себя в руках. А то, что целые сутки проспал, – это твой здоровый организм защитные функции включил. Это хорошо. Значит, нервы твои в порядке. Ну ладно, Василий Петрович, я побегу. А ты Антонине позвони. Она беспокоится. И отдохни с недельку, не спеши на работу. Успеешь. Наберись сил.
– Хорошо, Валентина Васильевна, обязательно позвоню.
Миронов зашёл домой и прошёл на кухню. Достал из холодильника сыр, колбасу, сливочное масло и всё положил на стол. Налил в чайник воды и поставил на газовую плиту. Пока вода закипала в чайнике, он сделал бутерброды. Попил чайку с бутербродами и, насытившись, пошёл в зал звонить Антонине. Она сразу взяла трубку.
– Вася, ну разве так можно... Почему не звонил долго? Я уж волноваться стала. Позвонила Валентине Васильевне...
– Тоня, успокойся, у меня всё в порядке. Вчера выключил телефон и лёг спать. Ты представляешь, я спал целые сутки!
– Ну, рассказывай, как там твои дела.
Василий Петрович долго рассказывал про суд, про принятое решение по банкротству кооператива и про то, что он, как они и договорились с Антониной, написал заявление об уходе. И вот теперь ждёт расчёта от конкурсного управляющего.
– Тоня, ты не беспокойся за меня, я скоро приеду. Дня через три жди. Немного отдохну. Дождусь расчёта и приеду. Как ты? Как дети?
Антонина с восхищением рассказывала, как его брат Александр и его супруга Валя хорошо их приняли у себя в загородном большом доме.
– Дети ходят в школу. Они с большим интересом изучают Москву и ходят на занятия. Они тебе передают привет. Я работаю. Преподаю физику.
Она без умолку рассказывала ему про свои московские новости. Миронов слушал, и ему было приятно от того, что брат не оставил его в беде, подал руку помощи. Помогал ему и Овсов. Да вот только он обидел его незаслуженно. Он мучительно думал и переживал по этому поводу. Задумался о своём друге, верном оруженосце Санчо Панчо. «Надо ему позвонить и помириться», – подумал про себя Миронов и, попрощавшись с Антониной, набрал номер мобильного телефона Овсова.
– Да, я слушаю, – послышался в трубке его добродушный голос.
– Здравствуй, Сергей Николаевич! Я не отвлекаю тебя от дел насущных?
– Да нет. Дела свои все на сегодня сделал. Вот сижу, телевизор смотрю.
– Может, мы с тобой сегодня встретимся? Поговорить нам надо. Я за тобой заеду в восемь. Посидим у меня. Я дома один. Пойдёт?
– Можно и встретиться. Приезжай. Поговорим. Я буду ждать. – и Овсов положил трубку.
Миронов быстро собрался и поехал в город. Надо было закупить продуктов и прихватить виноградного винца для своего друга. Да и купить ему подарок: 5 сентября ему исполнилось 60 лет.
Они так хотели посидеть вместе на берегу пруда и отдохнуть душой под шашлычок. Не нашли они тогда времени: всё было некогда, всё дела. И вот теперь, при таких тяжёлых обстоятельствах, им приходится встречаться. Но ничего, они помирятся. Овсов – отходчивый и добродушный человек. А ему самому надо было бы прислушиваться к советам друга, который старше его и умнее, а он – нет: я руководитель, всё решаю сам... Вот и получил по усам.
Миронов съездил в Новодворск и через час вернулся в село, заехав за Овсовым. Сергей Николаевич его ждал и, услышав шум приехавшей машины, вышел к Миронову с пакетом в руках.
– Сергей Николаевич, да я затарился продуктами по полной, – заметив пакет в руках Овсова, сказал Миронов и продолжил: – Не стоило тебе беспокоиться.
– Это я хочу проставиться за свой юбилей. Мы отметили его в узком семейном кругу. Не хотелось много гостей в такой напряжённый период. Ты был весь в делах, в заботах. Да и наша ссора с тобой... Да ладно, не будем об этом...
– Ты уж, Сергей Николаевич, прости меня. Не прав я был. Всё так сразу навалилось на меня...
– Давно простил, Василий Петрович! Не думай ты об этом. Кто прошлое вспомнит – тому глаз долой! Поехали к тебе.
Они сели в машину, и Миронов, дав газу, довольный, поехал домой.
На улице давно стемнело: чёрная мгла, нависшая над землёй, окутала местность, и лишь редкие проблески яркого света мимо проезжающих машин да свет в окнах жителей села Калинов Мост напоминали о жизни в округе. Село отдыхало. Народ, усевшись по своим домам, культурно проводил досуг. Каждый думал о чём-то своём. У каждого была своя жизнь: неповторимая и многогранная.
Миронов на пару с Овсовым накрыли свой праздничный стол. Они помирились и теперь весело и бодро посмеивались друг над другом. И свой первый тост Миронов предложил за дружбу.
– Сергей Николаевич, я уже не помню, сколько лет мы дружим. Но не это важно сейчас. Важно то, что мы никогда не забываем друг о друге и каждый раз спешим на помощь. Правильно сказали: «Друг познаётся в беде». А вот ты сегодня мог, обидевшись тогда, послать меня подальше, но ты не сделал это – простил. Я тебе так благодарен! И сейчас я хочу выпить за тебя: за твой день рождения, за твой юбилей. Вот и подарок от меня: спиннинговая навороченная удочка. – Миронов достал из шкафа большую коробку и, протянув её Овсову, продолжил: – Будешь теперь ходить на рыбалку и вспоминать меня. Ты теперь на пенсии, можешь себе позволить посидеть денёк-другой на речке и половить рыбку.
Овсов взял коробку и положил около дивана.
– Спасибо, Василий Петрович, уважил. Приятно такие подарки получать.
– Ну, давай, Сергей Николаевич, выпьем за тебя и за твой юбилей. Желаю тебе: главное – здоровье, а остальное всё будет. – Миронов протянул свой бокал с красным виноградным вином. Они дружно чокнулись и выпили до дна, закусили. И завели свой незатейливый разговор.
– Ты, Василий Петрович, – начал Овсов, – слыхал, уезжаешь на днях к брату, в Москву?
– Да, Сергей Николаевич, уезжаю. Уезжаю от себя – от позора. Стыдно людям в глаза смотреть. Все меня считают выскочкой, а теперь ещё последним руководителем, развалившим до конца хозяйство.
Овсов налил в бокалы вина, наложил бутербродов с красной икрой на тарелку и сказал:
– Василий Петрович, не переживай ты так. На всех не угодишь. Для всех хорошим не будешь. Вечный двигатель нам не создать. В физике есть такое понятие, как коэффициент полезного действия. Как и любая машина, человек точно так же вырабатывает свой потенциал энергии. У каждого он разный. И чего требовать с человека многого – если он на большее не способен? Чтоб раскрутить колесо – нужна сила. А один человек раскрутить большое колесо не сможет – поэтому нужна большая сила и много народу. Но так как у тебя не было возможности закрутить большое колесо – запустим своё, и пусть оно будет по нашим силам. А в этом деле нужны друзья, и, как видишь, друзья тебя не бросают: брат тебе помогает и друг твой, Овсов, не оставляет в беде. Вот видишь – стою пред тобой: приехал, уважил, понимаю, как тебе сейчас тяжело. Поэтому я здесь. Ибо знаю цену настоящей дружбе. Главное – чтоб ты запомнил слова французского философа Ларошфуко: «Тот, кто думает, что может обойтись без других, сильно ошибается; но тот, кто думает, что другие не могут обойтись без него, ошибается ещё сильнее». Так давай, Василий Петрович, выпьем за эти золотые слова и за нашу дружбу, которой уже тридцать лет.
Они долго сидели за столом: закусывали, выпивали понемногу вина и много говорили, вспоминая свои молодые годы, годы дружбы и службы в армии. Потом пересели на диван и там, вольготно устроившись, продолжили свою нехитрую беседу.
– Ты понимаешь, Сергей Николаевич, мне сейчас очень тяжело. Представляю, что говорят люди. Многие осуждают. Да, я не смог сделать невозможное, они хотели от меня большего, а я только хотел спасти корабль, который люди сами и потопили, загрузив его выше ватерлинии. Огромный долг затянул его на дно. Люди, стремясь к наживе, не думают о завтрашнем дне. Для них надо всё сегодня и сейчас, а что будет завтра – это уже неинтересно. Про это они не думают и не хотят. Они поднимаются только тогда, когда видят, что остаются у разбитого корыта. А когда им говорят: «Люди, знайте меру», – они бросаются на тебя, как волки. Понять тебя никто не хочет и не желает. Ты делай им всё в лучшем виде, до минимума сводя затраты. Каждый солдат знает: война без жертв не бывает. Невозможно всё учесть и предвидеть. Порой мы становимся пленниками нерешённых проблем. Под гнётом жизненных обстоятельств человек прогибается и уже не может сделать всё, как хотелось бы многим. Всё возможное можно сделать при наличии огромного капитала, а у нас порой денег не хватало на элементарное: на дизельное топливо, на запасные части... Что говорить, Сергей Николаевич, проблем было много, а основная проблема была в деньгах. Были бы деньги – и всё было бы. А на нет и суда нет.
– Ты, Василий, не переживай, – сказал уже изрядно захмелевший Овсов – и продолжил: – Люди всегда валят вину на других. Они не хотят признавать своих ошибок. Для этого и выбирают руководителей, чтоб всё списать на них. Извини за такое выражение, но для них каждый руководитель – это козёл отпущения. Ты посмотри, вся история на этом строится. Люди из века в век обвиняют своих ставленников. Я подчёркиваю – своих ставленников... Ты не думай, что вся вина лежит на тебе: она лежит на всех, в том числе и на мне. И я не снимаю с себя ответственности за происшедшее в нашем хозяйстве. Мы часто идём на поводу своей прихоти. Часто молчим – когда надо кричать в полный голос, видя, что творится беспредел. А что толку от моего одного голоса – «голоса вопиющего в пустыне», когда многим любой беспредел – большая возможность для ловли крупной рыбы. В мутной воде – большая рыба водится... Колхоз неспроста взял и развалился. Из года в год его методично раскачивали в разные стороны. Эта сложившаяся система, основанная на человеческом факторе, цинично раздирала колхоз. Каждому хотелось кусок пожирней и послаще. Все, от самого низа и до самых верхов, поимели этот колхоз. Система делала своё дело. И что ей визги простых мужиков, жаждущих справедливости? Что толку от того, что наши сельчане, «ходоки за правдой», обежали все верхи, чтоб помогли нашему колхозу встать на ноги. Что толку от того, что когда мы с тобой обежали вышестоящее начальство – они нас и слушать не хотели. Просто делали вид, что слушают: играли с нами в демократию. Перемолола нас система. Сидим сейчас по домам и раны душевные лечим. А нам говорили и просили нас: не суйтесь вы, ребята, куда вас не просят, – дорога вам туда заказана. Демократия в России всего лишь на бумаге, изданная в виде Конституции, со времён Иосифа Сталина. Как напечатали её, так и забыли про неё. Все говорят о ней, а в руках её никто не держал. Для виду делают что-то, показывают своё демократическое лицо, а всё остальное – мишура. Любая верховная власть будет придерживаться принципов демократии, но что касаемо их кресел, тут уж их не трогай – включают политику двойных стандартов... Да и кому она нужна, эта демократия?! Ты посмотри, что творят американцы – носители этой демократии... Да что говорить, Василий Петрович, всё в этой жизни сложно, чертовски сложно... Вон что творится в мире – и никто не переживает, а ты опустил голову и каешься. Не бери себе в голову, и не смей брать всю ответственность на себя. Запомни эту фразу навсегда: «Участь любого руководителя – слышать плохое, а делать хорошее»... – и Овсов, окончательно опьянев, свалился на диван и уснул.
Миронов накрыл его пледом, а сам, выключив свет, вышел в другую комнату и прошёл к себе в спальню. Он долго стоял у окна, не включая ночника, и глядел в темень ночи. Чёрной стеной стояла ночь, словно «Чёрный квадрат» Малевича, в котором он не находил своей прелести, как некоторые ценители этого шедевра неординарного художника. Ночь, что там, за твоей стеной?! Я знаю – непременно придёт день. Но какой день? Такой же пасмурный, как вчера? Сколько этих мрачных дней было в его жизни... Да, были и светлые, солнечные дни! Но где они?..
Мягкий зеленоватый, неброский свет больших электронных часов, стоящих на тумбочке, падал на пол, рассеивая немного темноту в комнате и вселяя надежду в Василия Миронова. Часы показывали два часа ровно, а ему ещё не хотелось спать. На душе стало легко: от выпитого вина и душевного разговора с другом, Санчо Панчо – этим мудрым и добрым человеком. А ему бы сейчас прикоснуться к своей любимой Дусе. Миронов всё думал о ней и винил себя за нерешительность. Он запутался между двух сосен: любил её, но также любил и Антонину. Василий Петрович не смог сделать свой выбор, постоянно идеализируя этот мир. Он любил Евдокию, но стеснялся её греховности. Этот мужской эгоизм и животное желание: безраздельно обладать самкой – крепко сидели в его сознании. Он и делал свой выбор как самец, жаждущий сильной и здоровой самки. Его Антонина была одной из них: верной и единственной, здоровой. А Дусю он жалел и любил одновременно... Часто в нём просыпалась душа, и он шёл по зову своего сердца: пока в нём до поры до времени спал зверь. И просыпалось в нём животное: будоражило сознание, играл животный инстинкт и толкал его рефлекс. Жили в нём два человека и боролись без конца, а он кормил то одного, то другого, боясь одного – смущаясь другого.
Мысли не оставляли его в покое. Он думал о будущей своей жизни в Москве. Он скоро уедет и будет работать у брата. Забудется всё. И, вспомнив слова из песни Михаила Боярского, он тихо пропел:

Всё пройдёт – и печаль, и радость,
Всё пройдёт, так устроен свет.
Всё пройдёт, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет.
 
Не проходит, нет. Прав был поэт... Не уйдёт из его памяти никогда его Дуся, любимая Дуся...

продолжение см. здесь: http://proza.ru/2025/11/01/1279