Красные алмазы. Суджанская повесть. 13

13.

«Красные алмазы», часть четвёртая.

Когда мы вышли за ворота тюрьмы и направились - это я сразу понял - к месту расстрела, то я даже не успел осознать, что произошло: раздалось множество тихих щёлкающих звуков, державшего меня алеманского солдата вдруг повело в сторону, и он упал, увлёкши меня за собой. Следом за ним, с кровавой точкой во лбу - следом пули -  на меня упал другой конвоир. «Палач» быстро выхватил свой «Вальтер», но выстрелить не успел: ударом приклада его сбили с ног и тут же утащили куда-то: лежа на земле я увидел только, как на кочках подпрыгивают его ноги в начищенных берцах. Следом за ним подхватили и потащили меня. И лишь через несколько минут, когда я, в числе двадцати-двадцати пяти таких же, как и я, бывших узников, уже сидел в катере, стремительно несущимся по тёмным волнам реки, я понял, что нас только что спасли от смерти.

- Они специально собирали тут только учёных, педагогов, а также - всяких художников, писателей, музыкантов, - рассказал мне разведчик, один из моих спасителей,  - держали их, морили голодом, били. А потом - расстреливали. Зачем, не пойму! Какой от этого прок?
  - Наверное, чтобы потом никто не смог правдиво рассказать о том, как всё было, - предположил я.
- Возможно. - сказал он с сомнением. - Но я в этом не уверен. Можно же ведь просто приказать молчать, запретить рассказывать, - и всё!
- Ну, а если кто-то ослушается этого запрета и напишет, тогда что?
- Ну, тогда уж сам виноват, не обессудь! - развёл руками разведчик, а потом, подумал, и добавил: - Так можно же ещё запретить читать, тогда и писать станет бессмысленно!
-  То есть, всего можно добиться запретами? - спросил я его.
-  Ну, да... По крайней мере, в армии - так. У нас всё строго. А на гражданке, конечно, бардака больше...

Нас везли всю ночь, кружными путями, пересаживая с лодки на автомобили, потом - на бронетранспортёры, и к утру мы оказались в расположении одного из подразделений ополчения, которых, как оказалось, уже сформировано несколько десятков. Основу ополчения составляли шахтёрские батальоны, успешно сражавшиеся с врагом на подступах к алмазным рудникам, но с первого же дня вторжения в ополчение приходили все, кто мог держать оружие, включая женщин и стариков.
По прибытии на место нас перво-наперво накормили, а прибежавший медик бегло осмотрел каждого и обработал имеющиеся раны. Через час с небольшим нас построили на лесной полянке и спросили, хочет ли кто вступить в ополчение.

Вызвались почти все, в том числе и я. У меня перед глазами всё время была Лакия: её шелковистые волосы, которые стелились по грязному полу нашей тюрьмы, когда её уносили алеманские солдаты...

Потом на полянку вывели Палача. У многих, стоявших рядом со мной при виде этого человека сжались кулаки и вспыхнули гневом глаза. Однако солдаты приказали нам не двигаться с места.  Палача поставили перед строем. Он вызывающе оглядывал всех, и даже улыбался, по видимому стараясь не выдать своего страха. А, может быть, он и не чувствовал никакого страха, это, говорят, бывает у душевнобольных.
 
- Этот человек, - обратился к нам командир отряда, указывая на Палача - не располагает никакой секретной информацией, не знает ничего о расположении и количестве алеманских войск. Нашей разведке он не интересен. Но он утверждает, что, находясь на службе в тюрьме, он всего лишь составлял и сверял списки заключённых, а также, по мере своих скромных возможностей, старался заботится о них. Это так?

Гул возмущённых голосов был ответом на его вопрос.
- Да я и сам знаю, что не так! - горько усмехнулся командир. - Это тот самый «Палач», на которого мы долго охотились, и вот, наконец, удалось его поймать. Это тот человек, который ввёл практику «отложенного расстрела», когда вначале заключённому простреливают руки и ноги, а потом стреляют в живот и наблюдают за предсмертными мучениями. Это - настоящий садист, и поступать с такими мы будем как с военными преступниками!

«Палача» без особых церемоний вздёрнули тут же, на толстом суке сосны. Перед смертью он вдруг начал бесноваться, вырываться из рук солдат, что-то кричать. На губах его выступила пена. Все это было мерзко, но, слава богу, быстро закончилось. Когда мы уходили с полянки и я в последний раз посмотрел на слегка покачивающийся на крепчающем ветру труп «Палача», и в его незакрытых глазах был тот же равнодушный взгляд, с которым он, не раздумывая, выстрелил в колено Андреа.

«Всё-таки, есть на свете справедливость...» - вздохнул я.

Два месяца нас учили военному делу: стрелять из автомата, пулемёта и гранатомёта и обращаться с оружием, подгонять форму и снаряжение, метать гранаты, пользоваться связью и выполнять вместе боевые задачи. Ежедневные марш-броски в полной амуниции, физподготовка, преодоление препятствий, стрельба их всех положений, имитация штурмов, тренировка рукопашного боя и почти каждую ночь - подъём по тревоге. Это было страшно тяжело, я сбросил больше десяти килограмм веса, но к концу обучения стал сильнее, стройнее, ловчее и, кажется, даже моложе. Кроме того, я вызвался вести «Боевой листок» нашего батальона и вскоре был официально назначен военным корреспондентом всего полка с присвоением звания лейтенанта.

На войне страницы твоей судьбы листаются гораздо быстрее!
 
По окончании курса боевой подготовки стало известно, что набираются добровольцы в знаменитый отряд «Алмаз», которым руководит сам Командующий. Об этой загадочной личности на фронте ходили легенды. Именно он организовал и возглавил немногочисленные тогда шахтёрские отряды, которые, при поддержке некоторых офицеров и бойцов охраны смогли остановить продвижение вооружённых до зубов алеманских батальонов на горных дорогах. С тех пор, регулярно получая пополнение, «Алмаз» и другие шахтёрские батальоны, объединённые под командованием этого легендарного человека, успешно удерживают алеманцев на обороняемых рубежах, на должном расстоянии от алмазных рудников. И именно Командующему, как утверждали бывалые бойцы, была доверена Штабом разработка и проведение операции по переходу от обороны к наступлению и выдворению оккупантов за пределы страны.
«Потому, что у них там все - выдающиеся стратеги, когда нет войны! - смеясь, говорили солдаты. -  А как война, так все - снабженцы!»

И это была вся информация. Больше ничего нового о Командующем никто рассказать не мог. Поэтому встретится с этим человеком, познакомиться с ним и написать о нём стало моей журналистской «идеей фикс», и я попросился добровольцем в «Алмаз».

Попасть туда оказалось непросто: я с треском провалил «солдатский минимум», выполнение которого было обязательно для зачисления в «Алмаз» в качестве штурмовика, и тогда я попросил нашего командира написать рекомендательное письмо с просьбой разрешить задействовать меня в «Алмазе» как военного корреспондента.
 
Но командир, по известным только ему одному соображениям, сделал гораздо больше - он организовал целый приказ Штаба о командировании меня в «Алмаз» в качестве военкора. С этим приказом я и ехал сейчас на джипе в составе большой военной колонны в расположение «Алмаза», сопровождаемый очень весёлым и разговорчивым лейтенантом из контрразведки.
   
Мы увлечённо беседовали с ним, пока медленно тащились по серпантинам горных дорог. От лейтенанта я узнал, что в ближайшие дни или даже часы - точнее никто не знает -  должна начаться операция по освобождению Баркста и выдавливанию неприятеля за линию государственной границы. Операция разрабатывалась в строжайшем секрете, и о ней и догадывались-то только потому, что в наши батальоны, находящиеся на линии боевого соприкосновения, вдруг начало поступать огромное количество всего: техники, оружия, боеприпасов, топлива, амуниции, медикаментов и всяческого другого снаряжения. Лейтенант сказал, что мы едем в составе последней колонны снабжения, и, следовательно, контрнаступление должно начаться очень скоро.

Через несколько часов, миновав несколько постов, где нас проверяли самым тщательнейшим образом, и попав, наконец, в  расположение «Алмаза», я поразился, какая огромная работа была скрытно проделана для организации и обеспечения успеха операции: подведены коммуникации, оборудованы складские площадки, где было аккуратно и разумно уложено всё необходимое, отлично экипированные бойцы проводили последние тренировки перед решающими боями, без конца подготавливали оружие и подгоняли снаряжение. Тишина и спокойствие царили там, где очень скоро должен был начаться большой, решающий бой.

Колонна остановилась и бесшумно появившиеся солдаты так же бесшумно, без единого звука разгрузили цинки с патронами и ящики с гранатами, запалы, выстрелы к гранатомётам, консервы и большое количество разнообразных ящиков и бочек. Они работали так слаженно, как будто кто-то командовал ими, а между тем, солдаты даже почти не перешёптывались. Необходимую словесную информацию здесь давно научились передавать, читая по губам, с помощью скупых жестов, а то и просто, глядя друг другу в глаза.

Сопровождая меня к Командующему, лейтенант шепнул мне о том, что только что узнал: операция начнётся завтра в полночь. Мы прошли через несколько постов охраны, на каждом из которых у нас проверяли документы. Я был достаточно сильно взволнован, так как давно добивался встречи с этим таинственным человеком, имя и внешность которого были строго засекречены. И вот сейчас, меньше чем за двое суток до операции, мне, наконец, доведётся познакомится с ним. Путь наверх по склону горы, где находился хорошо замаскированный блиндаж Командующего, по узкой тропе мимо стоявших на каждом повороте часовых, занял не менее получаса, и вот, в последний раз предъявив документы и пропуска, мы наконец вошли в небольшую землянку Командующего, вырытую в теле горы.

Стоящий спиной к нам высокий человек в военной форме развернулся, и в свете яркой лампы, около разложенной на большом столе подробной карты Баркста, я вновь увидел своего давнего знакомого - капитана Самюэля Картаса.
Правда, теперь в звании полковника.
И он снова был с бородой.
- Рад вас приветствовать, мсье Н., - тихим голосом сказал Картас и обнял меня. - А что с мадам Лакией? Надеюсь, с ней всё в порядке?
- Она умерла. - так же тихо ответил я. - У неё был врождённый порок сердца и потрясение от нашествия...
- Ах, как жаль... - покачал головой капитан. - Мы многих близких потеряли. Но мы скоро отомстим. Жестоко отомстим!

«Лакию это уже не спасёт», - подумал я.

- Я к вам с заданием. - по-военному чётко доложил я Картасу и протянул ему приказ Штаба, который мне было поручено передать лично в руки Командующему.
Картас разорвал конверт и, повернувшись ближе к свету, быстро прочитал содержимое.
- Значит, вот оно как обернулось... - сказал он сам себе.  Вложив приказ обратно в конверт, он бросил его на стол, в кипу других приказов и донесений.
После этого Картас встал передо мной по стойке смирно (я последовал его примеру) и официальным голосом объявил:

- Согласно этому приказу, Вы, лейтенант Н., переходите в моё распоряжение как военный корреспондент. Ваша задача - смотреть, всё запоминать, записывать по необходимости... Чтобы потом рассказать людям, как всё было. Вы будете находится рядом со мной. Вам запрещается покидать меня, рисковать собой, лезть в первые ряды и всячески геройствовать. Вы должны, обязаны остаться в живых и выполнить задание. Вам ясно?
- Так точно! -  отрапортовал я. - Разрешите идти?
- Постойте! - вдруг почти прошептал капитан, и в его холодных колючих глазах я увидел грусть. - Лейтенант, дело предстоит сложное и очень опасное. Мы окажемся в самом центре расположения противника, в самой гуще... Вы когда-нибудь были в бою?
- Да, капитан..., простите, полковник!
- Ничего страшного. Я тут для всех - капитан. - он грустно улыбнулся. - Стреляете хорошо? С оружием свободно обращаетесь?
- Стрелять умею, с оружием не расстаюсь. - ответил я.
- Прошу вас быть осторожным и беречь себя! Вы нужны после войны. Понятно?
- Так точно, капитан! Расскажите, ради бога, что с вами было после нападения? Как вы...
-  Расскажу после операции, лейтенант. - прервал меня он. - Сейчас надо готовится к контратаке. Поговорим еще, хорошо?
- Так точно! - прошептал я. - Разрешите идти?
- Идите, лейтенант, готовьтесь!

Я развернулся кругом и приготовился сделать шаг, но...
- Мсье Н., Петрош... - опять услышал я тихий голос капитана и его рука легла мне на плечо. Я повернулся к нему.
- Что, сэр капитан?
- Мои соболезнования вам, Петрош. Мне действительно очень жаль мадам Лакию. Но вы помните: я же... пытался вас уберечь от всего этого, я говорил вам...

- Да. Спасибо... - прошептал я и поспешил выйти за дверь,
потому что глаза мои наполнились слезами.
Как же я глуп был тогда, не послушав капитана, как непростительно глуп! Моя Лакия была бы сейчас жива...


Операция началась точно в назначенное время и вначале пошла по запланированному сценарию. Наш удар был силён и внезапен, ошеломлённый враг, почти не оказывая сопротивления, бросая вооружение и технику, панически бежал из Баркста, и я видел по радостным огонькам в глазах  капитана Картаса, что победа близка, так как осталось выбить врага всего лишь из пары укреплённых пунктов на окраине города.
 
Но с этим как раз и возникли проблемы.
 
Единственный мост и очень удачно расположенные врытые в землю танки.
Когда наши бойцы поднялись в атаку, пушечно-пулеметный огонь этих бронированных монстров буквально смёл и первую, и вторую волны. Обойти вражеские позиции из-за поворота реки было нельзя. Всего каких-то двести-триста метров отделяло нас от неприятеля, но преодолеть это расстояние без поддержки артиллерии было невозможно. А артиллерии-то у нас и не было. Наши ребята залегли и тщетно пытались поразить танки из гранатомётов. На авиацию из-за низкой облачности можно было рассчитывать только к утру. Возникла смертельная для нашей операции пауза, так как в панике отступившие из города части алеманцев могли в любой момент организовать контратаку, и тогда нас ждал бы бой с многократно превосходящим по численности противником.

Мы с капитаном и его штабом, выдвинувшись на передний край, находились на втором этаже какого-то дома. Картас по рации выяснял обстановку. Город практически был освобождён, но наша победа висела на волоске. Уже несколько наших групп пытались форсировать реку в разных местах, но пули вражеских снайперов и пулемётчиков настигали их ещё по пути к берегу. К тому же чувствовалось, что численность солдат противника возрастала: плотность огня заметно усилилась.
- Где наша артиллерия? - кричал в рацию капитан.
 
- К вам пробивается батарея реактивных установок и танковая рота, - отвечал ему кто-то, - но позади вас на их пути тоже остались очаги сопротивления, к тому же дороги во многих местах заминированы. Поэтому продвижение техники задерживается.
- Скорее! У нас мало времени! - только и ответил Картас.
Через пару часов, похоже, начало происходить то, чего мы боялись: через мост на нас пошли танк и бронетранспортёры врага, поливающие огнём весь передний край. Наши не заставили себя ждать и  ответили огнём из противотанковых гранатомётов, подбив несколько машин. Но пехота противника используя их, как прикрытие, медленно, но уверенно приближалась к нашим позициям. Ещё через полчаса, выслушав очередное донесение по рации, капитан с горечью сказал:

- Похоже, мы окружены!
Но, спустя несколько минут из рации вдруг донеслось:
- Приём, приём! Артиллеристы на позициях. Дайте координаты! Дайте координаты!
Капитан отошёл в сторону и долго о чём-то переговаривался с командиром батареи. Наконец, отключив рацию, он развернулся к нам и крикнул:
- Немедленно спускаемся вниз, укрепляемся в подвалах и на первых этажах. Я вызвал огонь на себя!