Закон Талиона

Зима пришла рано в этом году — жестоко, без предупреждения, как удар топора по шее. Даже ветер в горах Адирондаков замолк, будто испугался чего-то невидимого, притаившегося за деревьями. Лес стоял белый, хрустящий, наполненный молчанием, которое давило на барабанные перепонки. В таком молчании можно было услышать собственный пульс. Или — если повезёт — треск снега под лапами оленя.

Эдди Райнер шёл по следу уже три часа. Дыхание его вырывалось клубами пара, будто душа пыталась вырваться наружу, пока ещё не поздно. Винтовка «Ремингтон Модель 700» лежала в руках, как родная часть тела. Эдди знал каждый изгиб ствола, каждый скол на прикладе — отец подарил её в день совершеннолетия. Сказал тогда: «Оружие — не для убийства. Оружие — для правды. Оно говорит то, что язык не вымолвит».

Он не верил в Бога. Не верил в чудеса. Верил в свинец, в расстояние до цели, в то, как мозг оленя разлетается от пули калибра .308 — быстро, чисто, без мучений. В этом была своя святость.

Олень вышел на поляну внезапно. Самец. Восемь на восемь — рога как корона из ветвей мёртвого дерева. Глаза — тёмные, глубокие, с тенью чего-то древнего. Не животное, подумал Эдди. Свидетель.

Он уже поднял винтовку… когда услышал шаги.

Сухие. Ровные. Не по снегу — по воздуху, будто кто-то шёл по невидимой дорожке в десяти дюймах над землёй.

— Эдмунд Джейкоб Райнер, — сказал голос.

Эдди медленно опустил ствол, не спуская пальца с курка. Обернулся.

Человек стоял в двух шагах. Высокий — около двух метров. Лицо идеальное: скулы, как резные, кожа — ни родинки, ни поры. Глаза серые, без бликов. Волосы тёмно-русые, уложены так, будто их не трогал ни ветер, ни время. Одет в серый комбинезон без швов, без карманов, без логотипов. Ничего. Ни единой детали, которая бы указывала на происхождение.

— Я не Эдмунд, — сказал Эдди. — Меня зовут Эдди. Кто ты, чёрт возьми? Съёмочная группа? Ютуб? Что за дерьмо?

Биоробот — потому что именно так назвала его позже выжившая жена Эдди, когда рассказывала всё это в психушке в Олбани — слегка наклонил голову.

— Моё имя не имеет значения. Я — Посланник. Говорю от имени Тех, Кто Под Землёй. Вы — один из последних, кто ещё не знает.

— Тех, кто под землёй? — Эдди фыркнул, но палец всё ещё лежал на спусковом крючке. — Муравьи? Блин, ну конечно. Следующим скажешь, что они правят миром, да?

— Не правят. Исправляют.

Голос был ровным. Ни тени иронии. Ни злобы. Только тихая, ледяная уверенность — как у человека, который читает инструкцию к бомбе.

— С сегодняшнего дня, — продолжил Посланник, — все формы жизни на поверхности Земли находятся под защитой Закона Талиона. Любое причинение вреда — физического, морального, экологического — будет возмещено в точности. Сломана лапа — сломана рука. Отрезан хвост — ампутирована стопа. Убийство — смерть через симметричное уничтожение центральной нервной системы. Судьи — не люди. Судьи — Стражи.

— Стражи? — Эдди рассмеялся. Смех прозвучал жалко, как хрип сломанного радиоприёмника. — Ты серьёзно? Меня сейчас пугают? Я охотник. Я живу этим. Я кормлю семью. Я уважаю зверя. Убиваю быстро. Честно.

— Уважение — иллюзия, выдаваемая за добродетель, — сказал Посланник. — Вы наслаждаетесь властью. Это записано в вашем дофаминовом следе. Мы сканировали вас тридцать семь раз за последние семь лет. Каждый выстрел. Каждый момент, когда вы ощущали власть над жизнью. Это считается агрессией.

Эдди почувствовал, как по шее пополз холодный муравей. Он посмотрел на оленя. Тот не двинулся. Стоял, глядя на них обоих — не с ужасом, а… с пониманием.

— Да пошёл ты, — тихо сказал Эдди и снова поднял винтовку.

Посланник даже не дрогнул.

— Вы можете выстрелить. Но знайте: за каждую каплю крови, пролитую без необходимости, вы заплатите. В десятикратном размере.

Эдди прицелился. Ветер не дул. Олень не моргал. Мир замер.

Щёлк.

Он нажал на курок.

Выстрел разорвал тишину, как крик младенца в пустой церкви.

Олень рухнул. Голова откинулась назад, рога врезались в снег. Из шеи хлынула струя тёмной крови — жирная, почти чёрная на белом фоне. Она расплылась, как чернильное пятно на странице.

Эдди опустил винтовку. Сердце стучало, как будто пыталось вырваться из грудины.

— Ну? — спросил он, поворачиваясь к Посланнику. — Где твой «Страж»? Где наказание? Принеси мне молоток, чтобы отбить пальцы, или что там у вас по Талиону?

Посланник не ответил. Он просто смотрел. И впервые — впервые за всё это время — в его глазах мелькнуло нечто. Не злоба. Не триумф.

Сожаление.

Эдди почувствовал запах — резкий, сладковато-гнилой, как разрезанный стручок плесени. Запах, которого не было секунду назад.

Он обернулся.

И увидел его.

Существо выросло из земли за его спиной — не вышло, не выползло. Выросло, как корень, прорвавший асфальт. Оно было высотой в три метра, тело покрыто хитином цвета старой крови. Передние конечности — огромные, зазубренные, как лезвия серпа богомола. Голова — треугольная, с фасеточными глазами, в которых отражалась вся поляна, каждая снежинка, каждый волос на теле Эдди. Из груди выступали два гибких хоботка с кольцевыми зубами — как у пиявок, но с жалами на концах.

Оно не издавало звука.

Просто было.

Эдди попытался отпрыгнуть. Попытался крикнуть. Но тело отказалось слушаться. Словно его нервы перерезали тончайшей проволокой.

Страж двинул конечностями.

Хруст.

Первая лапа-серп ударила снизу вверх — по левой руке. Кость разлетелась в щепки. Винтовка упала. Эдди даже не закричал — боль была слишком глубокой, она прожгла мозг, как раскалённый гвоздь.

Второй удар — правая нога. Колено исчезло. Просто… разорвалось.

Он рухнул на снег лицом вперёд, рот полон крови — свою собственную, из разорванного языка, который он прикусил.

Третья конечность — не серп. Тонкая, проволочная, впилась в основание черепа, как игла.

Эдди почувствовал, как что-то влезает внутрь.

Холод.

Пустота.

И тогда он увидел.

Не глазами. Мозгом.

Города под землёй. Километры туннелей, выложенных чем-то, похожим на кость и кремний. Гигантские матки-королевы, спящие в коконах из светящейся слизи. Миллиарды рабочих — не насекомых, нет. Существ, с телами муравьёв и мозгами… нет, не мозгами. Сетями. Единый разум, спаянный за 37 миллионов лет эволюции в темноте. Они не ненавидели людей. Они не замечали их. До сих пор.

Пока человечество не начало рвать планету на части.

Вы — болезнь, — прошелестело в голове Эдди, хотя рта у него уже не было. Мы — иммунитет.

Последнее, что он почувствовал — жало Стража, входящее в ствол мозга.

Не боль.

Тишина.

Абсолютная.

Как в лесу перед выстрелом.

Когда жена Эдди нашла его два дня спустя — по GPS-метке в рюкзаке — тело лежало посреди поляны, распятое на снегу. Руки и ноги были сложены в геометрически точный крест. Голова — аккуратно отделена, но не отрублена. Срез был идеальным, будто сделан лазером. На лбу — символ. Три пересекающихся круга, внутри — шестиугольник.

Олень исчез. Снег вокруг был чист. Ни единого следа.

Кроме одного.

В центре креста, как в алтаре, лежала вилка — не металлическая, а выточенная из чёрного хитина. Её зубцы слегка шевелились, будто дышали.

И в её изгибе капала одна-единственная капля тёмной жидкости.

Похожей на слёзу.

Похожей на смолу.

Похожей на начало.

Где-то глубоко под Манхэттеном, в камере, где давление равняется морскому дну на трёх километрах, Мать-Королева шевельнула антеннами.

Она вспомнила вкус человеческого страха.

И впервые за 12 000 лет — ощутила интерес к миру.