Кант и Вечное Возвращение 2

                Продолжение. Начало. http://proza.ru/2025/10/29/1274


     Но не противоречит ли великий философ основным положениям своих «Критик», когда, ссылаясь на инстинкт, присущей его индивидуальной человеческой  природе,  выражает намерение следовать этому инстинкту? А как же произведённое им самим принципиальное различение «мира свободы» и «мира природы», «нравственного порядка» как должного подчинения природы свободе и «природного порядка» как нарушения должного соподчинения, как, по сути, беспорядка, при котором природа захватывает власть над свободой.   
     В свете такого  различения и трактуют сожаления, которые высказывал Кант по поводу своей жизни. Он сетовал, что  не всё в его прошлом было подчинено закону свободы, что были в его прошлом  поступки, совершённые из природной необходимости, и именно эту, скажем так - природную, часть своей жизни он и хотел изменить, если бы такое было возможно.   
     Несоответствие  одного кантовского высказывания другому можно было бы объяснить тем,  что письмо, содержащее аргумент «от природы», столь расходящийся с привычной кантовской «критической» позицией, было написано до появления «Критики чистого разума», в то время, когда философ ещё только работал над этим трудом. Что Кант ещё не выработал строгого методического разграничения «мира свободы» и «мира природы». Если бы не одно «но».
     Построение здания кантовских «Критик» завершается (о чём почему-то часто забывают) не «Критикой практического разума», а «Критикой способности суждения». Задачей этой последней «Критики» было показать «основание единства сверхчувственного, которое лежит в основе природы, с тем, что содержит практическое понятие свободы», т.е. Кант намеревался выявить единый сверхчувственный субстрат, который лежит в основании как «мира природы», так и  мира «свободы». 
    А это означает, что в итоге своих философских размышлений Кант выходит на иное понимание природы.
    Природа теперь не рассудочное понятие - понятие, созданное рассудком за счёт диктата над чувственностью и её, чувственности, ограничения, которым оперирует  классически-научное познание, и даже не вне-чувственное понятие (некоего целого), созданное из рассудочного материала теоретическим разумом, которым оперирует метафизика. А именно природе в таком понимании Кант противопоставлял свободу и нравственность, соединяя их посредством подчинения одного другому (используя понятие порядка).
    Теперь природа есть нечто равнозначимое, равноценное свободе, совпадающее с ней (свободой) на уровне сверхчувственного основания. Теперь природа такое же сверхчувственное понятие, как и свобода. И их отношения не могут строиться по принципу «властной вертикали». т.е. соподчинения.
    А ещё это значит, что  кантовское письмо, в котором он ссылается на инстинкт своей  природы,  говорит о том, что философ пришёл к  сверхчувственному понятию  природы  (в соответствии со «способностью суждения») не вынужденно, чтобы «залатать» обнаружившуюся пропасть-дыру между теоретическим и практическим разумом, а вполне последовательно и планомерно.   
     Собственно с апелляции к природе и чувственности в трудах Ж.-Ж. Руссо, оказавшего на Канта неизгладимое впечатление, всё и началось. Я имею в виду критическую работу Канта. Это общеизвестный факт. Но на выявлении ограниченности  просветительского понимания природы, аукнувшейся на практике «ужасами» Французской революции, кантовская работа с понятием природы ведь не остановилась.   
     Отказавшись от апелляции к природе в её просветительском понимании (узкорациональном и абстрактно-метафизическом), Кант даёт санкцию на апелляцию к природе в подлинно философском смысле.
     И что же получается? А то, что, по Канту, природа, действующая в человеке как бессознательный (точнее, сверхсознательный) сверхчувственный инстинкт, имеет ту же направленность, что и свобода-нравственность.    
    Когда Ницше «подозревает», что Кант, разрабатывая систему «критической философии»,  на самом деле вовсе не критичен, а только оправдывает инстинкт своей природы (свой «тип» человеческой природы), он во многом прав. Но Ницше не был бы Ницше, если бы не совершил в отношении своего великого предшественника некое философское сальто-мортале.
 
                Продолжение следует