История пятая. Медведь - рыболов

               

-   Ох, и льет же на улице! Ну, прямо небо прорвало сегодня! Здравствуйте вам!, - сняв грязные калоши, вошла в коридор соседка, тетя Шура.
Полина гладила высохшее белье тут же, в коридоре.
-   Здравствуйте, тетя Шура! Проходите, садитесь вон, хоть на диван.
-   Слыхала новость, а, Полин?
-   Это вы о чем? – не прекращая своей работы, подняла голову хозяйка.
-   Да в район, говорят, зоопарк приезжает. Правда, а может, брешут, как думаешь? Я уверена: брехня! Где ему там разместиться? – не давая вставить слова Полине, тарахтела соседка. – А то хоть бы и приехал… Что наши дети – не люди? Да и старики тоже. Не каждый может поехать в город, правда-нет? Хоть бы живого медведя увидеть, а? А слона привезут, как думаешь? Только по телевизору его и видела,а живого – ни разу! Вот потеха-то, семьдесят годов прожила, а слона живого не видала ни разу, да и где я его увидать могла, если отсюдова никогда не уезжала? И родилась тут, и крестилась тут, и помру тут, - говорила старая женщина, вспоминая свою тяжелую жизнь, в которой так мало было чисто женского счастья, женской радости. – Все чего-то ждала: вот-де потерплю еще немного, а там, может, и коммунизм наступит… Ведь так для него работала, так старалась, как проклятая, себя не помнила. Сперва планка… Как отмеряют, бывало, пять, а то и семь гектаров бурака, на небо глянуть некогда. Домой придешь, и тут помочь некому. Дети маленькие, хозяйство большое- все на моих плечах. Молоко, мясо, овощи – все свое, а спать иногда ложиться голодной приходилось: от усталости кусок в горло не лез.

Все это Полина знала. Она жила рядом с семьей Волковых до своего отъезда на учебу, а потом уехала работать по распределению.Но в этой семье ничего не изменилось.

 А соседи в деревне ближе родственников иногда. Помнила Полина и мужа ее, красивого, видного мужика, местного Кулибина, способного починить любую технику… за бутылку самогона, но в своем хозяйстве палец о палец не ударит, бывало. А сколько раз приходил он домой пьяным, жену побьет, семью разгонит, а сам возьмет кастрюлю с домашними наваристыми щами, поставит перед собаками и кормит, смеясь над их жадностью, наблюдая, как они глотают сладкую свинину, злобно рыча на проходящих мимо соседей. А откуда-нибудь с сеновала наблюдают за этим зрелищем четыре пары голодных детских глаз. Детишки Волковых всегда прятались от пьяного отца, вид которого не сулил ничего хорошего.

Глотая слезы давних обид, плакалась молодой соседке тетя Шура, минуту назад сокрушавшаяся, что не видела никогда слона или, на худой конец, медведя.
-   Тетя Шура, хотите, я вас развеселю? – желая отвлечь гостью от горестных воспоминвний, предложила Полина.
Вытирая красные заплаканные глаза под белесыми, выцветшими от старости бровями, мигая светлыми ресницами, соседка виновато улыбалась.
-   Попробуй, я знаю, ты мастерица расказывать.

И Полина передала тете Шуре слово в слово историю, услышанную от своей старой сахалинской приятельницы, Марии Ивановны Лебедевой, которая являлась и очевидцем ее, и участником.

Макрия Ивановна всю жизнь прожила в селе, куда приехала с материка Полина, поэтому знала местная жительница каждый куст, каждое дерево в сопках, которые исходила вдоль и поперек с охотничьим ружьем за свою долгую жизнь. Не ходила она только за сопки Семиречья (так она называла место, где слились в один ряд семь сопок). Дальше она не ходила ни с ружьем, ни с корзиной за грибами, ни с каном за ягодой... Ни нынешняя рассказчица, ни односельчане Марии Ивановны не понимали, каким образом старая женщина выделяла эти семь сопок, если их было множество, множество множеств,  по какому способу их считала, но  все твердо знали: был определенный круг, за который ни разу не ступала ее нога.
-   Дальше мне ходить заказано, - твердо говорила  женщина, и было  что-то суеверное в этих никому не понятных словах.

Однажды  по своему обыкновению она пошла в сопки за ягодой, взяв кан и рюкзак. Обычно  Мария  Ивановна собирала  и краснику, и лист лимонника, и брусничный лист, и другие травы, которые служили и заваркой для чая, и лекарствами.
Шел июль, когда лосось, горбуша, даже ставшая редкой на Сахалине  сема шли на нерест. Между сопками петляла горная речка, из которой обычно пили  телята, пасущиеся неподалеку.

По правому берегу этой речки и пошла женщина. Ноги привыкли к таким дальним походам, и старая охотница не чувствовала усталости, сколько б ни ходила по сопкам. Она и сама потом не могла объяснить, почему решила спуститься с высокого отвесного берега  и тихонько, словно крадучись, пойти прямо у воды. За кустами разросшейся в последние годы голубики услышала “Лебедиха”(так прозвали односельчане старую охотницу) странные звуки: будто чем-то тяжелым шлепали по прибрежному песку и речной гальке. Раздвинув кусты, Мария Ивановна ахнула: неподалеку от нее лежала большая куча живой горбуши. А в обмелевшей к лету реке стоял огромный черный медведь. Но не зверь удивил ее: она немало их повидала на своем веку. Удивило женщину занятие лесного хозяина. Он стоял на задних лапах и внимательно смотрел на воду.
-   Вот сроду не поверила бы, что такое может быть в живой природе, - смеясь, рассказывала потом Мария Ивановна Полине. – Я понимаю, что в цирке животные творят настоящие чудеса, а я ведь все это наблюдала своими глазами, да еще где? В сопках!
-   Чем же вас, бывалую охотницу, так удивил Михайло Потапыч? Что он делал в такой позе?
-   Рыбу он ловил, - опять засмеялась Мария Ивановна. – Смотрит это он, смотрит - и вдруг резкий взмах лапой, и на берег летит очередная рыбина, выловленная необычным рыбаком.

Видя, что медведь не поднимает головы, решила “Лебедиха” обокрасть лесного хозяина.
-   Я, это, подползла, стараясь сделать это незаметно, стала на колени и давай запихивать в рюкзак рыбу. А он был настолько увлечен “рыбалкой”, что даже ничего не почуял. Да и как? Перед ним шумит река, плещется рыба, а я – то ползком, разулась даже, то лежа на животе, подбираю его улов… А рыба-то хороша, вся с икрой! Ну и дурак хозяин, совсем дурак! Ему бы оглянуться, а он, знай, кидает рыбу за рыбой, - качая головой, смеялась над черным медведем старая  рыбачка, она же охотница, она же травница и грибница. – Хотя… если б он оглянулся, не говорила б я с тобой сейчас… А то я и рыбы принесла, и с икрой красненькой теперь. Одна рыбина не влезла в рюкзак - это был остроносый горбыль - так я его в кан засунула, прямо на лист брусничника, испортила, конечно, но брусничника я когда угодно набрать могу, а вот горбуши…

Обобрав таким образом необычного рыбака, заспешила Мария Ивановна восвояси. Но  не тут-то было! Тяжелая ноша мешала идти, рюкзак оттягивал плечи, а бросить рыбу ох, как не хотелось! То на четвереньках, то держась за ветки кустарника, росшего везде по берегу, выбралась-таки наверх и сняла рюкзак. Дышать стало легче, затекшие руки закололи иголками, но теперь она была в безопасности.
-   Отдышавшись, подползла  чуть правее, где в самом низу, как раз под тем откосом, где я теперь отдыхала, стоял в горной реке медведь-рыболов, - удивляясь себе самой,  продолжала рассказывать отважная соседка. – Уж очень мне хотелось посмотреть, что будет делать медведь-неудачник, когда увидит, что рыбка его тю-тю… А он по-прежнему стоял в прозрачной бурлящей воде и смотрел вниз.

Было жарко. Июльское солнце все сильнее раскаляло воздух. Изловив очередную горбушу, зверь, держа ее в зубах,  повернулся и заковылял к тому месту, где еще совсем недавно шевелилась блестящая на солнце, отливающая живым серебром его добыча. И не нашел ее. Выронив изо рта только что пойманную рыбину, обокраденный хозяин леса недоуменно рявкнул и присел.
-   Ты знаешь, - хрипловато, отрывисто смеялась Мария Ивановна, - как будто присел подумать и понять, куда подевалась выловленная им куча рыбы...   Затем вскочил, стал метаться по примятой траве. Он рычал, прыгал из стороны в сторону, растерзал ни в чем не повинную, трепыхающуюся на песке горбушу, брызнувшую оранжевыми искрами зернистой, крупной икры
-   Веришь, Петровна,  - говорила, вытирая вспотевшее лицо длинными концами повязанного на голове платка Мария Ивановна, - прочитала все молитвы, какие только знала… Просила у Бога помощи! Так боялась, что по следу пойдет, хоть я и шла-то вниз по речке, в основном, по мелководью, чтоб не нашел, значит…

- И ушла? – переведя дух, словно это не старая сахалинская охотница, а она, тетя Шура, всю жизнь прожившая в родном селе на Курской земле, тащила на себе тяжеленный рюкзак с рыбой и кан с собранным  брусничником,тащила и оглядывалась, не догоняет ли ее большой черный медведь, лишившийся своей добычи.
-   Ушла, конечно. Иначе откуда бы я узнала эту историю, - Полина замолчала.

Тетя Шура сидела и смотрела прямо перед собой, но была она далеко от родного дома, родного села, где прошла вся ее неладная жизнь, далеко от Полины с глаженым, приятно пахнувшим бельем: она вместе с “Лебедихой” наблюдала за поведением  рассвирепевшего, ничего не понимавшего зверя.
 
-   Что же было дальше? – нарушила недолгое молчание соседка Полины.
-   Что было? Да ничего. Мария Ивановна  принесла домой рыбу, не боясь, что ее оштрафуют, так как горбушу эту она не выловила сама, нарушив запрет о ловле идущей на нерест рыбы, а “изъяла” у местного “браконьера” со сказочным именем Михайло Потапыч, которого нельзя испугать никакими штрафными санкциями.
-   Нет, с  медведем что стало?
  Полина улыбнулась, вспомнив, что и она задала тот же вопрос старой рыбачке, когда та принесла ей четыре крупных, полных икры, горбуши.
-   Да что стало? Посерчал хозяин чуток, замер ненадолго, а потом опять вошел в воду караулить рвущуюся вверх по течению горбушу...