История шестая. Игуменья

История шестая, рассказанная мне попутчиком, старым корейцем  Вон Чжоном

Поезд “Ильинское-Южно-Сахалинск” в Томари стоял достаточно долго. Во время стоянки пассажиры не спеша гуляли не только по перрону около вокзала, но и ходили в дальние магазины, заглядывали в корейскую столовую, посещали книжную лавку.

Полина, бывая в городе Томари, очень часто заходила в привокзальный продовольственный магазин, особенно ее привлекал рыбный отдел. Любительница всего нового ходила туда не столько за покупками, сколько на самую настоящую экскурсию. То, что она видела там, приехав в девяностые с материка, было похоже на чудо: на витрине манили своим видом разные сорта свежей рыбы. И какой! Даже в самом смелом сне жители Донбасса и других регионов Украины, да и малой родины Полины, никогда не представят себе всего изобилия рыбопродуктов, которые притягивают взгляд настоящего гурмана на Сахалине. Но больше всего любила женщина смотреть на полки, где громоздились  разные банки и баночки с рыбой, лососевым фаршем (ах, как вкусны с ним пельмени!), кукумарией, соленой сельдью. Только там увидела  Полина баночку диаметром чуть больше чайной ложки. На ней стояла надпись “Сельдь пряного посола”. Конечно же, она купила эту сельдь и дома, открыв баночку “для лилипутов” (так окрестили и стали всегда называть ее дети), обнаружила кусочек селедки.
-   Мама, а что ты хотела увидеть? – смеялся вместе с матерью Артем. – Я вообще думал, что тут только  селедочные глаза. Удивительно, что сюда еще кусок селедки поместился. Пусть Настя ест, а мы обычной рыбки поедим.

Потом Артем выиграет спор с мальчишками из класса, заявив, что съест банку селедки без хлеба…

Но сегодня Полина не захотела выходить из поезда. Когда вагон опустел, и люди, оставив свои вещи, пошли по томаринским магазинам, она, удобно устроившись, решила немного подремать. Вагон был, практически, пустой. Напротив Полины сидела пожилая женщина в светлой шляпке и такой же куртке. В руках с длинными ухоженными ногтями пассажирка держала книгу в хорошем переплете. Она читала, но Полина заметила, что та время от времени бросает на нее любопытный взгляд. Закрыв глаза, учительница из Пензенского стала про себя считать, чтобы поскорее уснуть, и пожалела, что не взяла билет в купейный вагон. Наверное, ей действительно удалось задремать, потому что она не слышала, когда возвращались пассажиры, ушедшие за покупками, как входили новые. Разбудил ее возглас сидящей напротив женщины в шляпке:
    -   Неужели - игуменья?
Полина открыла глаза и повернула голову. В самом углу вагона, повернув спинку сиденья к  стене, усаживалась невысокая худенькая женщина в черной одежде. Ее платок без всяких  узоров, повязанный ниже бровей (так обычно ходят монахини),  скрывал не только глаза. Под ним пряталось и лицо женщины в черном.
    -   Почему -“игуменья”? Насколько мне известно, в Томари нет даже церкви.
    -   Церквей тут, и вправду, нет, а вот игуменья, как видите, есть, – женщина в шляпке закрыла книгу. – Жанна Константиновна меня зовут.
    -   Полина Петровна, - в тон ей представилась Полина.- Теперь я понимаю, что поразило меня по приезде сюда. Тут нигде нет церквей. Только сейчас я осознала это. Ведь в любом городе, даже в селе на материке обязательно стоит церковь. Ее строили на самом высоком месте, она видна отовсюду, а тут – нет совсем. Откуда же игуменья? – удивлялась она, неожиданно вступив  в разговор с соседкой.
    -  О, это очень давняя история, - начала Жанна Константиновна, и было заметно, что ей очень хочется, чтобы Полина послушала ее рассказ.
    -   Можно я расскажу?  - повернулась к ним старушка в красном нарядном платке.
    -   Почему это - вы? – недовольно дернула плечами Жанна Константиновна. – Я первая предложила  послушать эту сторию.
    -   Да потому, хотя бы, - женщина в платке поджала губы, - что я старше, а значит, знаю больше.
    -   Годы ваши делают вам честь, - отрезала  возмущенная вмешательством в ее разговор с Полиной Жанна Константиновна, - но рассказывать об  игуменье буду я.

Последние слова попутчицы прозвучали особенно громко, и Полина увидела, как повернулась в их сторону игуменья, сверкнув глазами на спорщиц, более того, ей даже показалось, каким недобрым был этот сверкнувший взгляд.
     -  Девочки, девочки, - по привычке обратилась к спорщицам Полина, забыв, что перед ней не ученицы из класса, а взрослые женщины. – Вы привлекли внимание всего вагона. Даже игуменья эта посмотрела на вас.
     -  Ну и пусть смотрит! Чо (на Сахалине даже городские жители произносили вместо “что” – “чо”) она может нам сделать? – теперь обе женщины стали союзницами и одновременно замолчали.
      - Так я услышу ее историю? – Полину заинтриговала причина этого ненужного и неуместного спора.
      -  Я рассказываю первая, - заявила Жанна Константиновна.
      -  Хорошо, хорошо, - согласно кивнула ее оппонентка. – Я все равно уверена, что вы всего знать не можете.
      -  Это еще почему? Мой отец, офицер, в пятидесятые годы сражался с японцами. Он жизнью рисковал, освобождая остров.
      -  И не он один, - не  сдавалась старушка.
Видя, что спор готов вспыхнуть опять, Полина положила руку на плечо Жанны Константиновны.
      -  Я вас слушаю, дорогая, - сказала она.
Долго, подробно рассказывала ее новая знакомая историю любви бедной корейской красавицы и сына японского самурая.
       - Любовь свою они скрывали от всех, потому что не поздоровилось бы ни ей, ни ему.
       - Почему?
       -  Да потому, что он был сыном владыки острова, а она – дочкой рабыни. Корейцы же были самыми настоящими рабами у японцев.  Они жили хуже скота.
        -  Правда, правда, - кивала головой недавняя спорщица. – Очень хорошо рассказываешь, - похвалила Жанну.
        -  А потом? Что было потом? – торопила Полина, боясь, что не успеет дослушать: вдруг рассказчица выйдет на следующей остановке.
        - А потом  пришла советская армия. Японцы, конечно, готовились к войне с русскими, а сами отгружали в свою Японию заготовленный в сопках строевой лес. Один за другим уходили корабли, груженные на Сахалине. Когда вывозить стало нечего,  японцы наполняли контейнеры жирной сахалинской землей. И кто знает, сколько земли они вывезли с нашего острова…
        -  А земля-то зачем? - Полина с недоумением посмотрела на рассказчицу.
        -  Ты не знаешь, какая у нас земля? – покачала головой старушка.
        -  Не знаю. Я ведь только летом сюда приехала.
        -  А-а, тогда другое дело!
Обе попутчицы Полины замолчали, задумавшись. Она не торопила их, понимая, что воспоминания о прошлом не всегда приятны.
         -  Ну, чо? Будешь продолжать или мне дашь слово? – нарушила молчание старая женщина. Ей не терпелось поделиться своими воспоминаниями об этой истории.
         -  Продолжайте, - махнула рукой Жанна Константиновна..
         -  Всем известно, чо было дальше с корейцами, которых было много, ой, много  тут, на нашем острове! История нашего государства записана в учебниках, но ни один учебник не расскажет эту красивую легенду.
         - Почему “легенду”?  Легенда – это сказка, а главный персонаж этой легенды сидит вон там, в углу, - Жанна Константиновна кивнула  на сидящую в углу женщину в черном.
         -  И что же было потом? – не выдержала Полина.
         -  Узнал самурай тайну сына.
         -  И - что?
         -  Перед тем, как покинуть остров, приказал он своим оруженосцам привести в сопки ту красивую кореянку а сам приехал туда с сыном. На глазах юноши самурай отдал своим солдатам наказ изнасиловать девушку. И не спускал глаз с сына, пока продолжалась казнь недозволенной им любви. Ни слова, ни даже звука не услышал  от сына самурай, но, когда все возвращались назад, оставив истерзанную девушку у подножия сопки, подошел юноша к отцу и сказал: “Берегись, самурай, я убью тебя!”
         -  Он не назвал его отцом? – выдохнула Полина.
         -  Не назвал. Сказал и исчез. Напрасно рыскали насильники-оруженосцы  между деревьями у подножия сопок. Не нашли  парня. Пригрозил тогда самурай, чтобы все происшествие умерло там же, в сопках. Иначе… Но асигару  (так называл свою прислугу самурай) очень хорошо знали нрав своего господина. И все-таки история эта стала известной. Может, все это видели и слышали работающие в сопках корейцы, а потом рассказали другим, а может, проговорился какой-нибудь оруженосец, хвастаясь доверием самурая. Кто теперь об этом знает? – женщина помолчала, поправляя платок, и, воспользовавшись  ее молчанием, Полина спросила:
          -  А что там делали корейцы накануне поражения японцев?
          -  Хранилища они мастерили в сопках.
          -  Не поняла?
Полина переводила взгляд с одной своей попутчицы на другую. Поезд въезжал в очередной туннель. В вагоне на мгновение стало темно.  Потом вспыхнул свет.
          -  Посмотрите-ка, а игуменья опять исчезла, - спохватилась Жанна Константитновна.- Вот куда она подевалась?
          -  Да она всегда в туннелях пропадает, - уверенно ответила старушка. – Я не впервой наблюдаю эту картину.
          -  Может быть, я совсем глупая, но я так и не поняла: почему ее зовут игуменья? И при чем тут эта страшная легенда? Как погибшая девушка связана с этой странной игуменьей?
           - Да в том-то и дело, чо не погибла она. Рассказывали, чо нашел ее юноша на том же месте, где оставили насильники - оруженосцы, нашел и спрятал. Вернулся в село, чтоб наказать самурая, но тот предупредил желание сына и отдал приказ своим солдатам отправить его к складу с провизией. “ Мы уходим, но обязательно вернемся. Тогда и продолжим разговор. Я очень надеюсь, что ты повзрослеешь, одиночество учит человека думать, оно сделает тебя мудрым и заставит вспомнить,  что ты – сын самурая!”
          -  А ты думаешь, почему они рвутся  на Сахалин? Трендят все время о Курильских островах?
         -   Почему? – эхом повторила Полина.
         -   Потому что у них тут продовольствия на двадцать, а может, на пятьдесят лет запасено.
         -   Где же оно хранится?
         -   Как это “где”? В тайниках, конечно.  Двадцать сопок  раздолбали корейцы, превратив их в склады.
         -   Ну, это уже точно, - сказка! – засмеялась Полина.
         -   Сказка, говоришь? А как ты объяснишь тот факт, чо мой зять, работник лесхоза (они выращивают рассаду и  сажают елочки по тем сопкам, которые облысели благодаря японской жадности). Так вот, мой зять с напарником обходили участок, когда случились подземные толчки. Их было три. У вас разве не было?
        -   Были, - кивнула Полина. – Только я сначала не поняла, что это такое.
        -   Мы-то местные и знаем, чо такое землетрясение. Даже слабые толчки не остаются без последствий…
         -  И что же ваш зять? – торопила рассказчицу Полина.
         -  А то! Встали они с напарником после толчков-то этих и дальше пошли, а прямо перед ними – завал. Поднялись ребята на завал этот и попали, куда думаешь?
         -  Куда? – насторожилась и Жанна Константиновна, молчавшая  все время, пока словоохотливая старушка говорила…
         - “Куда”? – передразнила их рассказчица. – Попали они как раз на японский склад, полный всякой всячины. Во время толчков (мало ли их было за все те годы, когда японцев прогнали!), так вот во время толчков стена сопки, сложенная рабами-корейцами, возьми да и рухни! Вошли зять с приятелем внутрь, темно, ничего не видать. У зятя фонарик был. Светят и идут. Слышат голос слабый, тихий. Будто больной о чем-то просит. Они и пошли на голос. За полками с банками, коробками, бочками и прочим - комнатка маленькая, а там старик лежит, седой, как Лунь, волосы длинные, борода редкая и тоже белая. Японец или кореец. Говорит не по-нашему, чо-то просит. А чо? Мужики ведь не поняли ничего. Вышли они наружу и по рации связались с Южным…
         - А дальше? Что же было дальше?
         - Откуда мне знать? Они сделали свое дело и ушли. Страшно, небось, им-то было.
         - А сопку эту нашли? – не унималась Полина, так занимала ее рассказанная двумя попутчицами история.
          -  Конечно, нашли. Куда же ей деться? Только никакого старика там не было.
          -  Может, ушел куда?
          -  Да куда он мог уйти? Совсем слепой был старик. Рядом видели мужики, чо-то черное стояло. Может, вещи какие, а может, игуменья затаилась… только исчезло все. И с тех самых пор стала появляться то в городе, то в поезде женщина в черной одежде. Люди назвали ее "игуменьей".  Людской язык, как клей. Прозвище это к ней так и прилипло. Старые томаринские кореянки говорили, чо она - одно лицо с той рабыней, которую насиловали оруженосцы самурая.
          -  Так значит, это… , - задумчиво проронила Полина, - а старый слепой японец…
          -  Вы это доподлинно знаете? Я могу об этом написать? Я ведь журналистка, - сказала Полине и ухватилась за руку старушки в красном платке.
          -  Чо  значит – “доподлинно”? Я там не была, ничего не видела. А чо слыхала, то и вам рассказала. – Она откинула назад спинку скамейки, на которой сидела, и стала смотреть в противоположную сторону.
           -  Вот, видели? - возмущалась нарядная соседка Полины. – Вмешалась в наш разговор, рассказала какую-то небылицу, а когда надо подтвердить, правду ли она рассказала, отвернулась, словно и не знает нас. Эх, люди, люди… А вообще-то в ее словах много правды. Все это, - она развела руками, - построили корейцы. Тринадцать туннелей до Южного выдолбили и проложили в них железную  дорогу. Может, и склады так же делали. Ведь работали они в сопках почти до последнего дня своего пребывания на острове, безропотные, покорные рабы. А знаете, чо сделали японцы, когда советская армия стояла у порога?
Полина отрицательно покаала головой.
           -  Они погрузили их на баржи, вывезли на середину Татарского пролива и сбросили в воду… А, может, и не на середину… Баржи ходили несколько раз и тут же возвращались.
           -  Так люди  знали, куда их везут? – ужаснулась Полина.
           -  Наверное. Спаслись только те, кто спрятался в сопках. Потом пришли наши, советская армия пришла на остров. Отец рассказывал, как оставшиеся на острове корейцы падали в ноги, прося прощения, чо ослушались своих господ и не исполнили приказ подняться на баржу… В старых кореянках – мужчин практически не осталось, одни  погибли в водах пролива, другие умерли вскоре после освобождения – до сих пор сохранилась рабская покорность.
           -  Да-да, я заметила. У нас в селе живет одна старушка, кореянка.  Она, встречаясь со мной,  наверное, и с другими тоже, складывает руки  лодочкой, вот так, - показала Жанне,-  опускает голову и говорит: “Здравствуй, госпожа!” Вы знаете, я принимала ее за ненормальную, думала, больной человек и просто отвечала на ее приветьствие. А тут, оказывается, совсем другое...Как же это все… как в кино.
           -  Н-да, в  кино…  Особенно рассказ этой,  в красном платке, - кивнула Жанна в сторону сидящей к ним спиной старой женщины, которая больше не проронила ни слова. – Только вот беда: подтвердить некому. А чо-то в этом, действительно, есть, - задумчиво, будто сама себе проговорила чуть позже. – Почему они так рвутся на Сахалин? На острова? Уж не потому ли, чо у них и на этот случай все просчитано? Может быть, может быть…

Больше на эту тему они не разговаривали. Старая женщина в красном платке подкинула информацию к размышлению и вскоре вышла, даже не попрощавшись с ними. Да и новая знакомая Полины молчала.
           -  Жанна Константиновна, а почему, на ваш взгляд, игуменья всегда “исчезает”, когда поезд идет по туннелю?
           -  Кто ее знает, - задумчиво ответила та. – Возможно, в каждом из туннелей есть какие-нибудь тайные  ходы, известные только строителям, то есть, корейцам… А может быть, именно за каменными стенами туннелей и находятся эти склады…
           -  Ну, это уж очень смело! Ведь все же можно проверить, - покачала головой Полина.
          - Проверить? Как? Разворотить туннель? А мы можем хотя бы предположить, чо за этим последует? Нет, тут чо-то другое.
          -  А может, это все – просто легенда? Красивая, интересная  легенда? – не унималась Полина.
          -  Все может быть, - согласилась попутчица. – Но вы же не станете утверждать, чо не видели никакой женщины в черном?
          -  Не стану. Да и мало ли кто может так одеться? А может, у человека траур.
           -  Сразу видно, чо вы тут совсем недавно. Чтоб так говорить, надо знать корейцев, их обычаи, то, се…
          -  А чем их обычаи отличаются от ваших, то есть, наших?
          -  Ну, например,  знаком траура у них является белый цвет. И покойника заворачивают в белый саван, и родные покойного носят белую одежду и белые же головные уборы. Но и людей в черном можно встетить  в такие моменты… Черный цвет у них воспринимается как символ уважения к усопшему и его семье… А вы знаете, например, какое мясное, можно сказать, национальное, блюдо у корейцев?
           -  Какое?
           -  Жареная собачатина, приправленная всякими специями.
           -  Что?! – Полина даже поперхнулась воздухом.
           -  Да-да, вы все правильно поняли. Но это не значит, чо они едят каких попало собак.
           -  А что, есть специальные породы собак, предназначенных для съедения?
           -  Нет, не думаю… Но они покупают щенка, откармливают его, как мы свинью, Ни в коем случае не дают щенку этому возможности  гулять, а взрослому-принимать участие в вязках. А потом забивают или режут... этого уж я не знаю. Но мясо готовят – пальчики оближешь!
             -  Вы что, ели это мясо?
            -   Ела. Правда, когда узнала, чье  мясо съела, рвала так, чо думала, желудок разорвался и выходит кусочками… Простите за подробности, - видя, какое впечатление произвел ее рассказ  на Полину, произнесла эта все знающая дама.

Больше они не разговаривали до самого Южно-Сахалинска. Выходя из вагона, Жанна Константиновна пригласила свою новую знакомую к себе в гости, предварительно сообщив свой адрес.
            -  Спасибо! Приезжайте лучше вы ко мне. Сюда я приехала на экскурсию. Хочу поближе посмотреть город и все, что в городе. И сегодня же вечерним поездом вернусь назад. До свидания! – и заспешила к раскрытым настежь дверям вокзала.
 
Но в здание вокзала она вошла не сразу. Сначаал, стоя на перроне, разглядывала голубое с белыми карнизами здание и пришла к выводу, что вокзалы в разных городах похожи один на другой.
            -  Если б меня привезли сюда с завязанными глазами, я бы никогда не подумала, что я на острове. - испытывая непонятное волнение, навеянное то ли услышанной в поезде легендой, то ли видом вокзала, очень похожего на другой, который ей и вспоминать-то не хотелось: там она познакомилась с мужем, и знакомсво это закончилось разводом.
 
Южно-Сахалинск – небольшой город. И обойти его весь, заходя по пути в магазины, Полина смогла сравнительно быстро. Идя по главной улице, она разглядывала дома, шторы на окнах, и ей казалось, что живущие за этими окнами люди – ее давние знакомые. Вообще, она всегда считала, что окна – это глаза дома, и как они смотрят на мир, так же этот мир воспринимают живущие за ними люди.

Эта поездка запомнилась Полине надолго. Она часто потом  возила в Южный своих учеников, не боясь заблудиться в почти незнакомом городе, да и заблудиться там было просто нельзя.  Уж очень мал он был по сравнению даже с ее донбасским городом.

Шло второе лето их сахалинской жизни. Однажды Артем, вернувшись от друга, сказал, что в сопках поспела малина. Полина договорилась с приятельницей  пойти в сопки. Они вышли пораньше, чтоб добраться по холодку. Втроем (подруга взяла с собой сына) быстро шагали по росистой траве и вскоре вошли в малинник, росший между рядами давно посаженных лесхозом сосен. Ягоды было много, и каждый шел по своей “борозде”, собирая крупную, пахнущую лесом малину, продвигаясь все глубже к вершине сопки. Сначала перекликались,  потом увлеченные делом, замолчали.  Собрав последние ягоды (больше между двумя рядами молодых сосенок малинника не было) Полина окликнула спутницу, но ответа не услышала. Позвала еще и еще и поняла, что они, очевидно, разошлись. Присев на мягкую траву, сняла платок и вытерла им лицо. Усталости она не чувствовала.  Сопки всегда снимали стрессы, усталость, перегрузки. Ей хотелось посидеть подольше, подышать  настоянным на дикоросах  воздухом, полюбоваться раскинувшейся перед ней красотой.

Далеко внизу синела бескрайняя водная гладь. Где-то далеко, у самого горизонта, выстроились в одну линию несколько кораблей (женщина насчитала их семь). Солнце поднималось все выше, посылая на землю уже горячие лучи.
Полина посмотрела в кан: ягода занимала ровно половину
             -  Значит, он не будет мешать в дороге, - сказала сама себе и решила пойти по сопкам и посмотреть, что там дальше, за самой отдаленной из них, не понимая, что сопкам этим нет конца.
             -  Раиса Петровна с Сережкой дойдут домой сами, а я поброжу тут, удовлетворю свое любопытство. А то живу столько, а дальше первых сопок не была ни разу, - шагая вверх, думала она.

Кан удобно висел на спине, и тяжесть его была почти не ощутима. Полина шла, прикасаясь руками к отполированным ветром и дождями многочисленным пням, оставшимся от спиленных японцами еще в пятидесятые годы столетних сосен. Многие сопки вновь обрастали молоденькими деревцами, заботливо высаженными работниками лесхоза. Некоторые ежились совсем маленькими росточками – рассадой, укрытыми до середины тонюсенького ствола мягкой, рыхлой землей. Такие сопки Полина обходила внизу, боясь сломать ногами хрупкую зеленую поросль. Заблудиться она не боялась: стоило подняться наверх, и сразу глазам открывался Татарский пролив, на берегу которого лепились дома, магазины и другие сельские постройки.  Медведи любопытную путешественницу  тоже не пугали. По словам  коллеги - учителя и охотника по совместительству, Германа Андреевича,  медведь летом сыт, на человека он не нападает. Примерно то же самое говорила ей не раз местная старая рыбачка, заядлая грибница и мудрая женщина, Мария Ивановна, отлично знавшая повадки зверей.
 
По природе Полина была энтузиастом, верила в добро, любила все живое и надеялась, что природа тоже к ней благосклонна.

Взобравшись на очередную сопку, женщина от удивления остановилась: прямо перед ней высилась настоящая гора с вековыми ровными, словно нарисованными, соснами. У подножия под тремя растущими рядом деревьями прилепилась к горе хижина.
 
Спустившись вниз, затаив дыхание, смотрела охотница за приключениями на неказистое это жилье человека. Она простояла долго, ноги затекли, острой болью напомнил о себе ремень незаметно потяжелевшего кана. Полина сняла его с плеча и поставила на землю, потом, чтобы не мешал пройти вперед, отодвинула в сторону, задев целую гору пустых консервных банок, которые, загремев, раскатились в стороны. Шум, видимо, услышали обитатели хижины. Раздвинув ветки, увидела женщина, как распахнулась дверь, выпустив огромную лохматую собаку.  “Собака Баскервилей!” – мелькнула мысль.

Втянув носом воздух, животное зарычало и тяжелыми шагами двинулось в сторону консервных банок. В последний момент заметила Полина, как из хижины вышла старая женщина в черной монашеской одежде и повернулась в ее сторону. Это была игуменья.
 
Не помня себя, бежала новая учительница обратно, перепрыгивая через молоденькие елочки, падая, скатывалась вниз очередной сопки, продиралась сквозь колючий кустарник. И все время ей казалось, что сзади, дыша ей в спину, несется за ней “собака Баскервилей”. Не слышала собирательница малины, как властным окриком позвала собаку хозяйка, не видела, как эти странные существа, отгородившиеся от всего мира, вошли в хижину и закрыли за собой дверь.

         -  Ты откуда это так бежишь? Медведь, чо ли напугал? – остановил ее почти у самой дороги  сосед, пасший колхозное стадо.
         -  У тебя есть вода? – еле переведя дыхание, спросила  у “Ковбоя” (так  звали в селе пастуха Валерку за его ковбойские сапоги, широкополую шляпу, широкий  пояс и кожаные штаны в обтяжку)

Отстегнув от луки седла фляжку с холодной родниковой водой, “Ковбой” молча протянул ее Полине. Отхлебнув несколько глотков, женщина стала приходить в себя. Теперь ей было не страшно. Она уже не одна. Оглянувшись по сторонам, увидела, что собаки нет . “Оторвалась!”- обрадовалась. Но не было и кана с малиной. Он остался там, под соснами, у кучи пустых консервных банок с иероглифами.

Так ничего и не ответив соседу, лишь кивком поблагодарив за воду, медленно пошла Полина к дороге, разговаривая сама с собой. “Что это было? И где? Смогу ли я найти это место? Ведь я даже не запоминала дорогу, я просто петляла по сопкам. А как я нашла дорогу назад? Ничего не понимаю! Ясно одно: туда я шла очень долго…”
Дома, помывшись, она заснула мертвым сном и проснулась только вечером, когда Артем привел Настю из садика.
     -  Мама, а где же малина? И еще тебя Киселева спрашивала. Вы что, потерялись?
     -  Ох, сынок, со мной случилось что-то невероятное.
      -  Кто б сомневался, - засмеялся мальчик. – С тобой всегда происходит что-нибудь невероятное!
      -  Я так напугалась, что и кан с малиной бросила, спасаясь от настоящей “собаки Баскервилей”...   Так, Темчик, ты оставайся дома, а я схожу за молоком к Марии Ивановне. Займи Настю.  Я быстро!

… Выслушав ее рассказ, Мария Ивановна налила ей в бидон молока и покачала головой:
       -  Неужели это игуменья? Значит, жива еще... А я ведь никогда не хожу за сопки Семиречья, ты же знала об этом, а сама пошла, вишь, чо получилось!
       -  Да где оно, это Семиречье? Тут и речек нет столько! Как различить сопки, если они все одинаковые?  Я шла себе и шла. Кругом красота такая! Только деревья тут еще не выросли, а кустарник везде одинаковый…
       -  Не все! – резко ответила  соседка. – И ты в этом теперь убедилась  .
       -  Так вы знали легенду про игуменью? - Полина вспомнила давние разговоры Марии Ивановны, ее какой-то прямо суеверный страх перед этим загадочным Семиречьем.
        -  Клятву я дала ей, - тихо, словно оправдываясь, заговорила старая рыбачка. – Детьми и внуками  будущими поклялась никому не говорить, где они прятались…
        -  Кто “они”?
        -  Да кореяночка эта и жених ее японский, всеми проклятые, брошенные на произвол судьбы.
        -  Так это не выдумка, не сказка?- вспомнив рассказ в поезде, ахнула Полина.
        -  Какая выдумка? Все – правда. Я уговаривала их, убеждала, когда, выслеживая медведя, забрела в те сопки и случайно столкнулась с ними. Говорила, что советская армия японцев прогнала, что русские их в обиду не дадут… Не поверили, напуганы были очень. Не знаешь, а старик ее живой?
        -  Не знаю. Я видела только старуху и огромную, с теленка, лохматую собаку.
       -  Да-а, вот ведь какая любовь бывает… Всю жизнь согревала их обоих, и деток ихних…, - и испуганно замолчала.
       -  Кого? – Полина пристально посмотрела на старую свою собеседницу.
       -  Да не бери в голову… Это я так, к слову.
       -  Расскажите уже все, Мария Ивановна, - стала просить Полина, предчувствуя еще одну, не менее интеесную историю
       -  Нет, и не проси, Петровна! Не моя это тайна. Столько лет хранила, и теперь незачем грех на душу брать. Ты не засиделась тут?- стала выпроваживать любопытную учительницу. -  Иди уже, а то и молоко скиснет, даром что парное…

На следующий день о происшествии с Полиной узнал весь поселок. Несколько мужиков с собаками пошли искать злополучную сопку, о которой раньше даже не слышали. Уставшие, измученные, они вернулись ни с чем. Ни хижины, ни старухи  они не нашли. Да и то: сопки похожи друг на друга, как близнецы. Но нашли мужики красный пластмассовый кан Полины. Все бока его и дно были пробиты то ли острым камнем, то ли растерзаны зубами огромного животного.
        - Ты знаешь, где мы нашли его? – горячась, кричал подвыпивший “Ковбой”. – Почти там, где я тебя встретил. Нет, ты только подумай, почти на том же самом месте! Я чо? Слепой, да? Я все тогда прочесал с ружьем, думал, медведь тебя напугал. И кана твоего там не было!  Не было там кана! – доказывал он сидящим у теплицы Полины мужикам.
        -  А откуда же он взялся? Ворона на хвосте принесла, так, по-твоему? – спорил с ним Вовка Демидов.
        -  А! – махнул рукой Валерка “Ковбой”. – Подите вы к лешему!

А Полина, присев на поваленное за домом дерево, все пыталась вспомнить, как звали бабушку Толи Хосиямо, мать которого, русскоязычная японка, работала в одном из магазинов села...