Урок по обмену

Дед строгал полочку на крылечке, а Митяй, свернувшись калачиком на ступеньке, грыз сухарь и смотрел в небо. Внутренняя буря, поднятая прошлыми разговорами, немного утихла, оставив после себя не тишину, а россыпь новых, неудобных вопросов.

— Дед, — начал Митя, не отрывая глаз от проплывающего облака, похожего на спящего кота. — А если Творец — это сила отдачи, как ты говорил... то как Ему молиться? Мама говорит, надо просить здоровья и хороших оценок. Бабушка шепчет «Господи, помилуй» и крестится. А ты говоришь — не для себя просить...

Дед отложил рубанок, вытер ладонью стружку с колен.
— А ты сам как думаешь, Митяй? Если бы ты был всемогущей Силой, которая только и делает, что даёт... тебе бы понравилось, если бы к тебе все ходили только с протянутой рукой? «Дай то, дай это»?

Митя нахмурился, отгрызая уголок сухаря.
— Не очень. Как будто ты не сила, а... автомат с газировкой. Кинул монетку — получи стакан. Скучно.
— Вот именно, — усмехнулся дед. — Потому и скучно нам, людям. Все ходим к этому «автомату», просим-просим. А сами внутри пустые. Любовь к Творцу — она не в том, чтобы использовать Его, как заправку. Это как... — он задумался, глядя на воробья, который деловито клевал крошки у его сапога.

— Как дружба? — предположил Митя.
— Теплее. Как... ученичество. Представь, ты хочешь стать великим плотником, как твой покойный прадед. Идешь к лучшему мастеру. Станешь ты ему говорить: «Дядя мастер, сделай мне табуретку, потом шкаф, потом дом, а я посмотрю»?
— Нет! — возмутился Митя. — Я буду смотреть, как он держит рубанок, буду подавать инструменты, буду стараться делать так же!
— Вот! — Дед хлопнул себя по коленке. — Вот оно! Любить Творца — значит не просить у Него табуретки. А стараться перенять у Него мастерство. Его мастерство — умение дарить. Любить. Создавать не для себя. Вот и вся молитва.

Митя перестал жевать. Мысль ударила его, как солнечный зайчик в глаза — ослепительно и радостно.
— Значит... молиться — это не «дай», а... «научи»? «Сделай меня таким же, как Ты! Дай мне ту же силу — силу любить!»?
— Умница! — глаза деда засветились одобрением. — Ты требуешь у Него не новую игрушку, а новые инструменты для своей души. Ты говоришь: «Мне тесно и противно в моей злой, жадной оболочке! Переделай меня! Сделай из меня настоящего Человека, который умеет, как Ты!»

Митя отложил сухарь. Внутри него что-то перевернулось. Всё встало на свои места.
— И тогда... тогда я вырасту не просто взрослым... а Человеком? Таким, который умеет?
— Именно. Взрослых, Митяй, — дед махнул рукой в сторону дороги, где проходили озабоченные жители деревни, — взрослых много. Они большие, серьезные, деньги зарабатывают. Но внутри-то часто — все те же испуганные или жадные детки, которые у Творца только конфетку просят. А Человек... Он может быть и маленьким, как ты. Но внутри у него уже идёт стройка. Небоскрёб души.

Мальчик вскочил. Его охватил внезапный, стремительный восторг.
— Я так хочу! Дед, давай сейчас! Давай попробуем! Как просить-то правильно?

Дед засмеялся, добрым, грудным смехом.
— А ты сейчас и просил. Правильно просил. Только сейчас — не словами, а всем своим «хочу». Он это чувствует. Но если хочешь форму... Смотри.

Дед встал, отряхнулся, и его лицо стало удивительно серьёзным и одновременно светлым. Он не сложил руки и не опустил глаза. Он поднял лицо к тому самому облаку-коту и сказал просто, но с такой силой, будто вбивал гвоздь в самую суть мира:

— Слушай, Сила! Я не хочу быть твоим потребителем. Мне надоело быть вечно голодным щенком! Я хочу быть Твоим подмастерьем. Хочу научиться Твоему ремеслу — ремеслу любви. Выковывай из меня Человека. Ломай во мне всё, что мешает. Мне страшно, но я требую! Потому что иначе — какой смысл? Я готов. Начинай.

Он закончил и обернулся к Мите. Мальчик стоял, заворожённый. В воздухе, казалось, ещё вибрировали эти слова.
— И... всё? — прошептал он.
— Всё. А теперь — практика. Иди, помоги бабке Анисье вёдра с колодца принести. Не потому что она тебе пряник даст. А потому что твои новые, только что испрошенные инструменты — они требуют работы. Чтобы не заржавели.

Митя даже не кивнул. Он сорвался с места и помчался через огород к домику бабки Анисьи, у которой болела спина. Он бежал, и ему не хотелось быть просто взрослым. Ему хотелось стать Подмастерьем. Самым прилежным. Чтобы Мастер мог на него положиться.

А дед снова взялся за рубанок. Строгал, и улыбка не сходила с его лица. Он слышал, как внутри у него что-то тихо и радостно щёлкнуло, будто встало на своё место. Ещё один кирпичик. Уже не в его стене. А в стене того, невидимого, но самого главного Храма, который строится из душ, осмелившихся просить не подачек, а сходства.