Ужасный Док. Собака Баскервилей идёт по следу-27

Глава 27.

:А в ресторане.


Ньюкасл-на-Тайне был в девять раз меньше Лондона, в три раза грязнее и в два раза унылее, но даже в этой дыре можно было найти приличный ресторан. Лестрейд всю дорогу болтал, Ирэн улыбалась, Майкрофт затягивался сигарой и стряхивал пепел с одежды, а Ватсон хмурил брови. Трое сопровождавших их костоломов в шляпах-котелках вышагивали позади и тянули носок. Коротконогий сын инспектора крутился то справа, то слева и не выпускал пальцы изо рта. Необычная процессия ловила на себе удивлённые взгляды местных жителей, привыкших наблюдать лишь бытовое убожество и хамство, и продолжала своё горделивое движение.

В ресторане Лестрейд передал невыносимого отпрыска в детскую комнату, где того должны были пороть каждые тринадцать минут, и вернулся к друзьям, которые занимали места за столом. Котелки окружили четырёхугольный стол треугольником.   

Майкрофт мягко прикоснулся к уху — и к ним тут же подскочил отглаженный служка.


* * *

— Доктор, скажите, как вы умудрились поставить на Дика Бёрджа? — Лестрейд листал меню с видом завсегдатая подобных заведений, хотя никто за столом, да и около него, включая котелков, не сомневался, что он вряд ли в состоянии отличить артишоки от анчоусов.

—  Я же англичанин. Как я мог поставить против соотечественника? — Ватсон очень хотел выпить и нервно теребил винную карту. — Этика, инспектор… но вам не понять…

— Куда уж мне… — соглашался инспектор и замирал от цен здешнего приюта для утомлённых философов. — Майкрофт, скажите, стоит ли брать “печень по-тулонски“, как думаете?

— Берите обычное мясо, Лестрейд. Не портите себе желудок. Кто знает, у кого они эту печень вырезали, и где находилась эта их местная “Тулонь”… или как они её там называют… 

— Вы правы, Майкрофт, как же вы правы… Тулонь. Скажите, друзья, а как правильно: Тулон или Тулонь?

— Господи, какой же вы зануда, инспектор! — не выдержала Ирэн. — Я думала, что только Доктор бывает невыносим. Знаете, про что он мне вещал в поезде, пока мы добирались до этой деревни?

— Ирэн, я прошу вас! — запротестовал Ватсон.

— Расскажите, расскажите… очень интересно, — Лестрейд увидел цену на жаркое и ещё раз глубоко ужаснулся.

— Доктор, рассказывал мне про венерические заболевания…

— Тьфу! — Лестрейд полностью отверг жаркое и неуверенно копался среди трёх строчек с котлетами. — Доктор, вы — чудовище. Надо вас уже поскорее повесить. Ехать с первой красавицей Англии и говорить о таких скверных вещах. Интересно, как там мой недоумок? Надо пойти проверить…

— Сидите, инспектор, — вмешался Майкрофт, — здесь не принято выходить из-за стола, мы не конторские служащие, чтобы метаться по залу. Наслаждайтесь процессом. Вы определились?

— Да, возьму утку.

— Слава Всевышнему! — буркнул Ватсон. — А я буду салат из крабов и воду с памирских ледников.

— Что? — хихикнул Лестрейд. — Доктор, похоже, вы тяжело надломились после этого проигрыша. Ладно, поделюсь с вами уткой. Возьмите дополнительную тарелку.

— Лестрейд, Доктор же не собака, чтобы за вами доедать… перестаньте. Ешьте свою утку и не разбрасывайтесь едой. Это не охотничий домик в горах.

— Хорошо, как скажете, Майкрофт. Доктор, разбирайтесь со своим салатом из протухших ракушек — утку вы сегодня не получите. Кстати, а где ваша собака, которую вы ко мне приводили?

— Да, Доктор… — тоже полюбопытствовал Майкрофт. — Вы говорили, что она почти раскрыла дело моего брата…

— Доктор её утопил, — трагически закатила глаза Ирэн.

— Доктор, это преступление… если вы вдруг не знали, — уточнил инспектор, который выбирал, чем бы запить тушёное водоплавающее.

— Ничего, больше одного раза не повесят…

— Ха-ха… тонко подмечено. Ирэн, а что будете вы? Могу сегодня угостить вас в честь нашего крупного выигрыша. Раз Доктор не будет утку…

— Это так благородно с вашей стороны, инспектор. Я не очень голодна… м-ммм… пожалуй, я остановлюсь на лёгком салате “Карибский хруст“, супчике “Янтарный Фо“, курице “Самум“ в специях пустыни и бутылке полусухого “Рислинга“.

— Немецкого или французского? — улыбнулся Майкрофт.

— Я бы предпочла немецкий “Рислинг“. Французский плотнее и сильнее пьянит, а у меня ещё впереди ночь в местной ночлежке.

— Почему же… — возмутился Ватсон. — Прекрасный отель. В нём останавливался сам Киплинг.

— Кто?!! — Лестрейд громко захлопнул меню. — Киплинг какой-то! Это ещё один никому не известный писатель, Доктор? С чего вы взяли, что он разбирался в отелях? Но у вас с Ирэн будет хотя бы приличная постель. Могу только позавидовать. А я, если хотите знать, проведу ночь на солдатской раскладушке в доме дальнего родственника, а мой оболтус — так вообще будет кататься всю ночь по полу. Зовём официанта или что? У меня уже желудок болит…


* * *

— За Доктора!

— За мистера Ватсона!

— За Англию, дамы и господа!

— За спорт!

— Ура! Ура! Ура!

…

— За Киплинга!

— Ха-ха!

— За литературу!

— За мир во всём мире!

— За корабли Её Величества!

— За неприступный Хайбер!

— За вычислительные машины!


* * *

Ватсон сидел, слушал рассказ лоснящегося от самоупоения Майкрофта о том, что скоро в Англию завезут два-три миллиона негров (для улучшения популяции), про новые быстроходные корабли и подводные лодки, про принудительную вакцинацию “рабочего скота“, про наличные деньги, имеющие срок годности, про татуировки, которые будут использовать вместо паспортов и улыбался…

Подкладку его модного пиджака больше не прожигали сто фунтов (ставка, как оказалось, была “1 к 5“)… А главное — на его деньгах, английских, единственных и неповторимых, не было никакого дурацкого срока годности.

И жизнь в этот момент казалась прекрасной.