Стояние

"В этом мире жить невозможно, но больше негде"
Джек Керуак



Шёл снег. И время шло. И люди шли. И шло всё это к Новому году. И только Пал Палыч не желал никуда идти. «Довольно с меня. Находился!» - сказал и застыл посреди городской площади. Мэрия  -  слева, а храм Христа Спасителя – справа. Мимо шли горожане, тащили свиные рульки, ёлки, кричащих детей и супругов.  Служители храма и мэрии тоже спешили и что-то тащили.
Никто не обращал внимания на одиноко стоящего мужчину в полосатой пижаме и бабушах.
Ночью крепко приморозило, и Пал Палыч обледенел. К утру слетелись вороны, расселись на голове и плечах. Отзвонили заутреню. Явился дворник и разогнал ворон. Обмёл вокруг, распрямился, обошёл ледяную фигуру, всмотрелся в лицо, протёр его шершавой рукавицей, расковырял рот Пал Палычу, сунул папиросу.  «Зимой студёной, в час ночной,  давным-давно, и так же глухо, в пол голоса и в четверть уха гудело эхо за спиной…» - дальше пошёл мести. Приковыляла большая печальная собака, справила нужду на бабуши, потрусила дальше.
 К девяти поплелись на работу мэрские: «Ой, а это кому памятник поставили?..», «Открытие было в том месяце, только кому, не помню…», «Ну, надо же! Это же святой Евлампий Прегельской! А он помер разве, что теперь памятник?..», «Наконец-то, Фаблицина увековечили! Первый драматург был. Упал к белому медведю в вольер, и был сожран до косточки…».
Спешащие в школы дети обстреливали памятник снежками. А один хулиган не постеснялся и дал пендуля. К полудню стали сходиться уличные музыканты и прочие нищие. На Пал Палыча повесили две таблички. На груди – «Сирота. Поможите... Перевод по номеру т. 8921…», а со спины – «Играю и пою за денюшку твою. Перевод по номеру…». В четыре часа окружили туристы. Сопливый экскурсовод широко жестикулировал и называл Пал Палыча Иммануилом. Туристы изумлялись и кивали.
Подъехали молодые люди на самокатах, нашпиговали Пал Палыча пакетиками. Пощёлкали телефонами, уехали. Потом появился губернатор с супругой и тремя карапузами в песцовых санках. Следом - министр культуры, депутат с помощниками и журналистами. Губернатор под камеры разрезал символическую ленту перочинным ножичком, а супруга возложила венок. Депутаты с помощниками скорбно молчали, а министр сморкался и промакивал очи. Через полчаса дюжина пенсионеров и один половозрелый пионэр воткнули в Пал Палыча красные флажки, за ними – отец Софроний, пропел "Символ веры" и окропил святой водой. Чуть погодя пришли господа в пальто и «пирожках», и короновали Пал Палыча пластмассовой диадемой китайского производства. Проникновенно спели «Боже, царя храни», и растворились в сумерках.
Темнело. Стали подходить сомнительного вида люди и выковыривать пакетики. И все, кто с утра шёл в одну сторону, теперь шли обратно. Обстреляли, дали пендуль, назвали Огюстом, Михаилом, Теодором, Владимиром и даже Эльзой, сунули папиросу, вставили стакан, украсили мишурой, ёлочными ветками и конфетти. Со спины подкрались двое в капюшонах, изловчились и скрутили с окоченевшего мизинца Пал Палыча золотой перстенёк.
В полночь появилась нетрезвая женщина. Обняла Пал Палыча, плакала и жаловалась, почему она, лучше всех в области танцующая пасодобль, должна горбатиться следователем в отделе по борьбе с наркотиками.
Только она отползла в кусты, возник бледнолицый юноша в распахнутом плаще и без нижнего белья. И кривлялся, и прижимался, но погодные условия не способствовали его выкладке по полной.
В три ночи опустился морозный туман, из него вынырнули сатанисты из отдела кадров районной птицефабрики. Вместо кошек принесли бройлерных цыплят. Навесили цыплячьих лап, бошек и кишок на грудь Пал Палыча, прослушали рингтон «Принца Тьмы», порычали, сели в чёрный «Москвич - 412» и смылись.
В четыре утра над площадью зависла летающая тарелка. Отряд инопланетян спустился по верёвочной лестнице. Сфотографировались с Пал Палычем, и двинулись к храму. Мялись и лопотали у дверей, но всё-таки сняли шапки и зашли внутрь. Тарелка ждала, ждала и улетела. А из дверей храма так никто и не вышел.
Горизонт слегка побелел, и вдруг небо загустело, опустилось, собралось в сплошную тучу. Тьму полоснула молния, ухнул гром и посыпался увесистый град.
«Простите, но это уже ни к чёрту не годится…» - встрепенулся Пал Палыч и засеменил к дому.