Мой друг и штурман Юра Гендов. Эпизод 3. Часть 1

САХАЛИНСКИЙ "ДУПЛЕТ".

Часть 1. Тонкий лёд.

***

  - Там тебе не тут! – объяснял мне пока ещё в меру спившийся сосед Коля, - Сахалин – это тебе не Приморье, там снега знаешь сколько? И морозы похлеще наших. Точно тебе говорю!

    Коля, сосед по коммунальной квартире, примерно 35-40 лет, бывший прапорщик, уволенный из Вооруженных Сил по причине неисправимой дружбы с «зелёным змием», авторитетно наставлял меня, молодого ещё лейтенанта, накануне длительной командировки на оперативный аэродром Леонидово, на Сахалин. Дилемма состояла в том, что парашютная сумка хоть и универсальней всех чемоданов на свете, но всё-таки имеет предел вместительности. Меховые лётные «ползунки», зимний полукомбинезон, лежали на диване у открытого шкафа, а я силился сообразить, стоит ли их тоже утрамбовать в сумку, вместе с демисезонным аналогом.

  - Думаешь, пригодятся? – неуверенно спросил я.
  - Не думаю, а знаю! – убедительно закивал рыжей головой Коля, - ты, главное, старших слушай.
  - А ты знаешь, как неудобно в них в кабине самолета? Движения сковывают…
  - Ты мне ещё расскажи про это… - немного обиженно пробурчал мой рыжий сосед.

    Коля, конечно, не летал, но своей доли технаря успел порядком хлебнуть. Она не сахар у них: вставать раньше лётного состава, ползать зимой по стылому металлу самолёта в предполетную подготовку и уезжать домой в числе последних.

  - В таких роскошных «ползунках» зимой в снегу ночевать можно!
    Ночевать в снегу в мои планы не входило, но спорить я не стал. В конце концов, самолёт не переломится от дополнительной пары штанов. Коля убежал в свою комнату и вернулся, держа в руках две зимних удилки.
  - Вот, – торжественно вручил их мне. – На рыбалку там соберёшься, потом мне спасибо скажешь!

   Рыбалку я, конечно, люблю. Но опыта зимнего ужения в ту пору ещё почти не имел, тем более, на морских акваториях. Я рассматривал удочки, пытаясь понять их устройство и назначение. Мне всегда казалось, что зимняя удочка – летняя в миниатюре. Ну, там, поплавок, грузило и всё такое. Только удилище короткое. На этих поплавков не было, совсем. На мотовиле одной была намотана довольно тонкая леска с множеством мельчайших крючков на коротких поводках. На крючки зачем-то насажены разноцветные кусочки поролона, ниже – свинцовый груз.
  - Это «самодур». – довольно улыбнулся Коля,  - Вот на эти крючки с поролоном рыба и вешается.

    Вторая удочка, кроме собственно лески, содержала единственную деталь – лёгкую тонкую блесну, выточенную вручную из цельного кусочка латуни. Более Николай ничего мне не объяснил, будучи уверенным, что с этим я и сам разберусь. Я пожал плечами и сунул удилки в сумку…

    Ранним утром мы всем составом нашей эскадрильи выдвинулись на аэродром. Предстоял двухчасовой перелёт с нашего аэродрома «Пристань» на незнакомый мне пока сахалинский – Леонидово.

   Погода гостеприимно распахнула нам ясное, почти безоблачное январское небо. Садились с 10-минутным интервалом, разруливали по стоянкам, где нас уже ждал эскадрильский техсостав, прибывший «обозом» - транспортным бортом. Лагерь оперативного аэродрома встретил нас, по сути, большой заснеженной поляной, посреди которой расположилось несколько деревянных одноэтажных бараков. Два из них, стоящих параллельно друг другу, предназначались для размещения личного состава: лётчиков, техников и прочего обслуживающего персонала, вплоть до планшетисток. В линию с первым следовал барак, выделенный для предварительной подготовки к полетам, ещё немного дальше – столовая, тоже в один этаж, из такого же, потемневшего от времени и вечной влаги, дерева. Немногочисленные местные военные «аборигены» почему-то именовали эти бараки «бунгало». Я так и не разобрался, когда, кто и почему решил их так обозвать, но среди заснеженной по уши тайги это звучало даже не иронией, а натуральным издевательством, причем, с большой долей мазохизма. Впрочем, в военной среде изощрённая самоирония – обычное дело.

   В ту пору я был помощником командира корабля – правым летчиком, в экипаже гвардии капитана Щипачёва. А вторым штурманом в этом экипаже был мой друг Юрка Гендов, интеллектуал, выпускник Челябинского штурманского военного училища того же года, в котором и я заканчивал свое Оренбургское лётное. Речь, собственно, опять как раз о нем и пойдёт - о Юрке. И о наших совместных, очередных незабываемых эпизодах: у нас их ещё есть.

    Юра, вообще-то, не очень жаловал зиму. Не жаловал – но и не жаловался. Просто всегда одевался потеплее, так сказать, с «запасом». Когда все ещё вполне могли обходиться лётными демисезонными куртками, Юра влезал в меховую. В ней он особенно ценил обширный цигейковый воротник, который можно было поднять прилично выше ушей. Если позволяла обстановка, Юра не только поднимал воротник, но и фиксировал его в этом положении специальной поперечной лямкой с пуговицей. В таких случаях его фирменные усы уже полностью скрывались из виду, наружу лишь немного выглядывал покрасневший от мороза кончик носа. Вертикальная шель промеж половинок воротника, ниже лямки, служила отверстием для речи, туда же, время от времени, вставлялся мундштук папиросы. Кроме прочего, меховая куртка придавала Юрке более объёмный и солидный вид: при своем среднем росте, телосложением он обладал довольно щуплым. Но всегда имел на это неоспоримое оправдание: в штурманском деле главное – не мускулы, а голова!

  - На что это похоже? – спрашивал Юра, демонстрируя вертикально поднятую руку со сжатым кулаком.
  -  Ну, это что-то неприличное, - отвечал я, - особенно, если вторую руку поперек положить.
  - Эх ты! Это – штурман! Кулак – голова, ниже – тонкое тело! А это? – Юра, опять сжав кулак, просунул большой палец между  средним и безымянным.
  - Это какая-то неправильная фигушка.
  - Сам ты «фигушка»! Это – лётчик! Вот этот кончик дули – его голова, а остальное – широкие плечи! – выплюнув папиросину, Юрка громко и довольно долго обхохатывал мой недоумённый вид.

    Погода Сахалина, как сердце красавицы, склонно к переменам: после нашей благополучной посадки небо вновь закрылось снеговыми тучами, посчитав, что свою задачу оно уже выполнило. Военно-авиационного распорядка это, впрочем, не меняло. Ежедневные построения личного состава на снежном плацу перед «бунгало», доведение распорядка и постановка задач на день.  После чего технический состав убывал на стоянку самолётов, летный – на предварительную подготовку к полётам. Как правило, погода опять ломала планы на полёты, поэтому на следующий день, ввиду неизменности плановой таблицы, предварительная подготовка укорачивалась до размеров доподготовки. Всё это оставляло нам массу свободного времени. Холодный, ветреный и снежный январь, с коротким световым днём, не предоставлял особого выбора времяпрепровождения. Не забываем: мы окружены заснеженной тайгой со спящими в берлогах медведями, ни кинотеатров тебе, ни танцев, а до села Леонидово, по кратчайшему пути, три километра пешком по шпалам железной дороги.

   Однако, по мере продвижения зимы в февраль, день удлинялся, а температура воздуха постепенно повышалась. Солнце появлялось уже чаще и поднималось всё выше. В свободное время мы иногда стали выбираться на лыжах к соседним сопкам. Или просто в лес, поискать под снегом замёрзшие ягоды брусники: вырезали кубик слежавшегося снега и переворачивали его. На обратной стороне и обнаруживали вмороженные в снег рубиновые ягоды. Словом, с молодой активностью мы принялись исследовать природу острова.

    Рано или поздно должен был настать день, когда я, роясь в своей парашютной сумке, случайно нащупал и вытащил удочки, которыми меня снабдил сосед Коля.
  - Ух ты! На рыбалку пойдём? – спросил Юрка, с любопытством разглядывая бамбуковые палочки, воткнутые в пенопластовые мотовила.
  - А ты умеешь? – я с сомнением взглянул на второго штурмана, поскольку до сих пор не примечал у него склонности к рыбной ловле, особенно – к зимней.
  - Чего там уметь-то! Главное – пробуравить или найти готовую… эту… дырку.
  - Лунку. – поправил я.
  - Угу, ну да, лунку. Слышал, кто-то из наших технарей здесь уже рыбачил.
 
   Кто конкретно и где рыбачил – Юра никак не мог вспомнить, поскольку разговор слышал вскользь, не отрывая взгляда от расписанной «пули».
  - Обожди-ка. – Юра заглянул в свой штурманский портфель и извлек 10-километровую карту, - Вот, смотри: вот наш лагерь, потом деревня, за ней – уже река!

   Со штурманской тщательностью Юрка вымерял расстояние по прямой и даже прикинул курс, с которым необходимо было следовать. Это сейчас, много лет спустя, имея приличный жизненный опыт, я бы хорошо подумал, собрал всю необходимую информацию, взвесил все «за» и «против»  и тщательно подготовился бы. Но, когда тебе двадцать с небольшим, время между вспышкой идеи и непосредственным действием сильно сокращается, минуя этап раздумий и анализа.
 
  В ближайшее утро выходного дня, испросив разрешения отлучиться у командира экипажа, мы стали собираться. Юрка без колебаний натянул на себя свитер и принялся влезать в меховые «ползунки».
  - Жарко не будет? – с сомнением спросил я.
- Жар костей не ломит! – наставительно произнес Юра.
   Когда мы полностью облачились в меха, Юрка вытянул из-под кровати свои унты.
  - Юр, ты чего? – недоуменно спросил я, - всерьез, что ли, собрался в унтах топать? Мы вроде не на неделю собрались, и не на Северный полюс!
   Юра застыл с унтом в руках и, вздохнув,  поднял на меня печально-снисходительный взгляд.
  - Ты там был? Нет. И я не был. По карте речка за селом, погреться негде будет, если что. Я лучше вспотею, чем потом с соплями валяться…

   С этими словами Юра уверенно натянул на ноги унты. Я не стал спорить и тоже обулся в унты, чтобы, так сказать, не выбиваться из общего фона. В общем-то, мы чувствовали себя вполне экипированными и готовыми к походу на рыбалку, но в последний момент спохватились: совершенно неожиданно выяснилось, что у нас ничего нет из инструментов, способных проделать дырку во льду! Ладно, если лунок набуравили другие рыбаки, что пришли пораньше. А если нет лишних лунок?

    Самым подходящим и, к слову, единственным инструментом, хоть как-то связанным с ледяными работами, оказался железный лом, с одной стороны которого был приварен топор. Им крошили и отдалбливали лёд, образующийся на улице перед входом в «бунгало». Я взвалил лом на плечо, Юрка загрузил свои руки всем остальным, то есть, удочками. И тут перед нашим «бунгало» неожиданно материализовался командир эскадрильи. В то время командовал нашей частью (отдельная эскадрилия – она же и есть часть) присланный после Академии подполковник Куликов, человек довольно демократичного и интеллигентного склада характера. Тем не менее, мы с Юркой немного заволновались: мало ли какая срочная задача может найтись для молодых лейтенантов… Но Куликов лишь полюбопытствовал, далеко ли это мы собрались, с ломом на плече?

  - На рыбалку, тащ командир. – ответил я.
  - Хм… Рыбалка – это хорошо, конечно. Командир экипажа в курсе?
  - Конечно, всё, как положено, проинструктированы и отпущены, тащ командир!
    Куликов оглядел нас с ног до головы и произнес:
  - Ну ладно. Идите, раз отпущены. Но! Сообщали, что лёд – тонкий! Поэтому аккуратно, со всеми мерами безопасности, ясно?
   - Ясно, тащ командир!
 
   Топать по шпалам «железки» было легко и весело. Поскольку этот путь до села давно стал «народной тропой»  для всего личного состава, снег между шпалами был плотно утрамбован. Всё-таки, Леонидово – единственный проблеск какой-никакой «цивилизации». Во-первых, хочешь – не хочешь, а ближайшая баня была именно в селе. Опять же, рядом и магазин имеется, в котором можно было взять пивка или чего покрепче. Баня и пиво, как нам казалось в молодости, - неразделимые понятия. Если пиво еще вполне способно существовать отдельно от бани, то баня без пива теряет всякий философский смысл! Поэтому на обратном пути чистый телом и душой личный состав поочередно останавливался по «малой нужде» и окрашивал белый снег желтой «водицей». В результате железнодорожная колея, уходящая в снежную даль, стала чем-то напоминать взлетно-посадочную полосу, ограниченную по бокам, вместо фонарей, яркими желтыми пятнами.


    Мы миновали переезд и вошли в село. Солнышко уже поднялось выше и насмешливо подогревало наши меховые куртки. Я в очередной раз перекинул лом на другое плечо, сдвинул шапку на затылок и вытер со лба пот. Юрка невозмутимо шагал рядом, по-прежнему в наглухо застёгнутой куртке и надвинутой по самые брови шапке. Позади остались магазин, баня, начались деревенские улочки с одноэтажными деревянными домиками. Юра по-штурмански шёл уверенно, лишь иногда замедляя шаг и мысленно сверяясь с картой.
  - Теперь нам туда!
 
   Мы стояли на окраине села, дальше простиралось снежное поле. За ним, примерно в километре, виднелись деревья, по-видимому, именно те, что обычно обрамляют берега рек. Юра уверенно рубанул ребром ладони воздух в направлении этих деревьев:
  - Если вот так прямо через поле пойдем – должны выйти к реке. Не будем отдыхать, сразу пойдём?

   Юрке легко было говорить: не он тащил на плече лом, который с каждым километром почему-то становился все тяжелее и неудобней. Но терять время не хотелось, тем более, когда цель была совсем рядом, оставался всего-навсего какой-то километр.
   - Давай двигаться уж, и так почти полдня прошло… - я махнул рукой.

    Пытаясь пересечь поле, мы останавливались передохнуть не раз,  и не два. Лишь только вступив в глубокий, выше колен, снег, отнюдь не «пухляк», а вполне слежавшуюся, под тяжестью верхних слоев, вязкую массу, мы сразу поняли, что последний отрезок пути будет гораздо тяжелее всего предыдущего, вместе взятого. Но отступать уже поздно. Мы медленно переступали, поднимая колени до груди, снова проваливаясь в сугробы и снова выдирая ноги в тяжелых унтах из влажного снега. Я покосился на Юрку. Мои унты были из овечьей шерсти, у Юрки – из собачей. Собачья шерсть не в пример теплее овечьей, но, однако же, и тяжелее! «Погрейся теперь, Юра, погрейся!» - не без доли злорадства мысленно хихикнул я. Оглянулся: бог ты мой, сколько идем, а ещё осталось больше, чем прошли… Юрка уже потерял уверенный вид, борьба со снегом его утомила, он тяжело дышал открытым ртом. Меховая куртка его теперь была распахнута, шапка сдвинута со лба, на котором бисером выступили капельки пота.
  - Дать тебе лом понести? – по-возможности с невинным видом спросил я у Юрки.
  - Ага, давай уж я и тебя понесу. – раздраженно выдохнул Юра, - Фффууу… Давай отдохнем…

   Когда двигаешься к цели, не отрывая от нее взгляд, кажется, что она не просто не приближается, а ещё и издевательски удаляется. Обмануть эту иллюзию можно лишь одним способом: какое-то время не смотреть на ориентир. Тогда при следующем взгляде удаётся заметить прогресс. Однако обнаруживаешь, что, пока глядел себе под ноги, линия движения немного отклонилась от заданного маршрута. В итоге, оглянувшись, ужасаешься зигзагообразности пути. Словно бык… пописал…

   Всё когда-нибудь кончается. Закончилось и поле, перед нами был широкий плёс реки. Но из-за снега было абсолютно непонятно, где проходит береговая линия: поле просто плавно переходило в пологий берег. И самой обидной деталью этого пейзажа явилось полное отсутствие признаков рыбаков, по которым можно было хотя бы примерно сориентироваться с местом ловли. Мало того – на ровной глади заснеженного льда абсолютно не было никаких следов былых рыбалок: ни отпечатков ног, ни лыжных троп, ни лунок! Сплошная пустынная гладь…

  - Ну что, пошли? – Неуверенно спросил Юра.
   И быстро оглянулся, что означало подразумевание им запасного варианта действий – ретироваться и позорно вернуться ни с чем.
  - Пошли, лунку сами долбить будем. – ответил я, снял с плеча лом и перехватил его обеими руками.
  - Куликов говорил, что лед тонкий. Может, потому и нет никого, что опасно?
  - Вот смотри, Юр: тот берег крутой, а этот – пологий. Это значит, что там глубина, а здесь мелко. Мы просто будем осторожно двигаться и проверять лед вот этой штукой. – Я тряхнул ломом в руках.

    Мы, медленно и осторожно ступая, двинулись туда, где, по моим прикидкам, под снегом есть лед и вода. Напряженно прислушивались, не начнет ли под нами трещать… Шаг… Ещё два… Ещё десять шагов. Тыча перед собой острой частью лома, я постепенно уверился, что лёд вполне крепкий, и пошел смелее. Юра на всякий случай отстал и для надежности шел прямо по моим следам.

  - Всё, хорош пока. – я остановился, – Давай здесь пробьём и попробуем. Если клевать не будет, можно потихоньку двигаться к глубине. А со временем что у нас? Уууу… Часа два на рыбалку и надо обратно бежать, а то по темноте вернёмся…

    Я расчистил участок льда от снега и наметил «топорной» частью лома квадратные очертания будущей лунки. «Долбить надо бы не со всей дури, чтобы с размаху не утопить лом…» - подумал я и, подняв лом, нанёс первый удар.

   Через полчаса нам удалось углубиться в лёд сантиметров на 25-30. Как ни странно, воды ещё не было. Мать твою, кто там говорил про «тонкий лед»?! Кроме того, с первых же ударов выяснилось, что лом с топорным наконечником – наихудший вариант «бурения» лунок. К тому же, похоже, точился этот инструмент максимум один раз, на этапе рождения. Лезвие топора было не просто тупое, а тупое в крайней, я бы сказал, в финальной стадии, содержало множество зазубрин различного размера, а один из уголков его был вовсе обломан. Топор скользил по стенкам лунки и никак не хотел их выравнивать, отчего лунка приобрела неправильную форму воронки. Обратная сторона лома и вовсе не годилась: лом проскальзывал ледяные стенки, не причиняя им никакого вреда и неизменно молотил в одну и ту же точку на дне, постоянно застревая во льду. Мы с Юркой уже давно скинули меховые куртки и даже шапки, поочередно меняясь ролями: один долбит, второй выгребает из лунки ледяное крошево. Руками, конечно.

    Мы продолжали медленно углубляться, но вода и не думала показываться. Где-то в лагере подполковник Куликов, пообещавший нам тонкий лёд, должно быть, исходил икотой. Хотя, если разобраться, в чём его-то вина? Но нам было уже всё равно: кто-то же должен быть виноват в испорченной рыбалке!

   Появилась новая проблема: теперь длины руки уже не хватало, чтобы очищать лунку. Пришлось расширять воронку, снова начав долбить сверху. Чтобы достать до дна будущей лунки, приходилось  влезать туда с головой…
    Юрка сидел на снегу, по-турецки скрестив ноги, устало курил и отрешённо смотрел куда-то в сторону немигающим взглядом. Мысленно он давно уже был в лагере и, не пропустив положенный ужин, вальяжно расписывал свою «пулю», наслаждаясь покоем и, хоть и весьма относительным, но казавшимся сейчас упоительным, комфортом.
    В этот момент звук ударов ломом изменился. Вернее, он стал не совсем «ледяным».
   - Есть! – сказал я и озадаченно вгляделся в лунку.
   - Вода? – оживился Юрка, и, подорвавшись, подскочил к лунке.
  - Какая вода… - я оттер со лба пот, - песок и камни!
    Обратно мы шли молча. Вернее, плелись, с трудом переставляя ноги в унтах, которые теперь казались пудовыми гирями. Сумерки потихоньку ложились на сельские дворы, мимо которых устало брели две одинокие фигуры в лётных меховых одеждах. Дворовые собаки, как обычно, по-деревенски «брехали», только теперь стало казаться, что они не лают, а хохочут нам вслед. Кто же знал, что мелководный залив реки промерз до самого дна? Хм… «Тонкий лед», говорите? Да идите вы…