Мой друг и штурман Юра Гендов. Эпизод 3. Часть 2

САХАЛИНСКИЙ "ДУПЛЕТ"

Часть 2: О некоторых аспектах рыбацкой этики.

***

    Лётная норма питания особенно выверена и сбалансирована, с учётом нашей специфической работы. Организм лётного состава обязан иметь крепкий желудок и кишечник, который ни в коем случае нельзя подвергать  опасности едой сомнительного состава. Жиры-белки-углеводы в допустимых сочетаниях, строго определённая норма мяса, масла, яиц, свежих овощей, фруктов и далее по списку, включая, конечно, шоколад. Поэтому на лётные столовые грех жаловаться: в каждый приём пищи нам предлагается на выбор несколько блюд. Не ресторан, конечно, но не просто столовая в обычном, штатском, понимании.

    Но всё это могло относиться к чему угодно, только не к столовой сахалинского аэродрома Леонидово.  Объективно говоря, он не предназначен для долговременного пребывания больших подразделений. Возможно, по этой причине продовольственный склад аэродрома просто не способен был содержать приемлемое количество свежих продуктов. Зато консервы – без проблем. Отварные макароны в качестве гарнира ко второму блюду – это еще очень хорошо. Но чаще мы видели на своих тарелках подозрительную субстанцию, именуемую «картофельное пюре». От настоящего пюре, да под хорошую котлетку, да с подливом – кто же откажется? Но не от пюре из «картофельного» порошка, с неизвестным сроком хранения. А могли бы и сэкономить порошок – его всё равно никто не ел.

   Еще хуже дело обстояло с мясом. Неважно, в каком виде оно там предлагалось: в варёном, тушёном или жареном. Есть его было решительно невозможно по причине отталкивающего вкуса и даже запаха. Нет, оно не было тухлым, пересолённым или недоваренным. Оно просто было очень старым, к тому же, неизвестного происхождения. Кому-то из наших штурманов как-то попался кусок такого мяса с сохранившимся при варке синим штемпелем, на котором был указан год заготовки. Бедная скотинка окончила свой земной путь задолго до рождения этого едока! Но другого мяса нам не предлагали. Надо же было куда-то девать запасы со стратегических складов СССР, срок хранения которых подходил к концу.      

   Леонидовскую мясную продукцию, за «изысканный вкус», в нашей эскадрилии прозвали «автралийской кенгурятиной», но мне думается, что кенгуру обидели напрасно. Лично мне представляется, что нас кормили древней мамонтятиной, которую отковыряли из вечной мерзлоты, где она пребывала со времен ледникового периода. Правда, волосатые слоны, похоже, перед заморозкой совершенно безответственно забыли тщательно опорожнить свой кишечник и мочевой пузырь, и «законсервировались» вместе со всем дерьмом, которое в них осталось.

    Единственные продукты, которыми можно было без отвращения питаться – чай и хлеб со сливочным маслом. Сливочное масло во времена мамонтов еще не изобрели, поэтому оно было гарантированно более свежим. Иногда удавалось раздобыть на кухне несколько головок репчатого лука, и тогда мы с огромным удовольствием баловали себя луковым салатом: нарезанный полукольцами лук солили и обильно заливали подсолнечным маслом, добытым из-за спины зазевавшегося повара. 

   Надо ли говорить, что мы вечно были не совсем, мягко говоря, сытыми? Многие обзавелись электоплитками, которыми можно было не только обогреть маленькую комнатку на экипаж, но и приготовить на них что-нибудь из купленных в селе продуктов, или просто пожарить картошку, слямзенную вечером на кухне.

    В один из солнечных выходных дней по всему бунгало стал разноситься божественный запах: кто-то и где-то жарил у себя на плитке свежую рыбу. За время пребывания в командировке наш нюх настолько обострился, что, кажется, мы могли бы по двум-трем молекулам на кубический метр воздуха  безошибочно определить не только факт приготовления рыбы, но и точно определить вид ихтиофауны на сковороде. Это, несомненно, был зубарь – тихоокеанский аналог корюшки. Те, кто никогда не пробовал жареную корюшку – отойдите в сторону и смахните горькую слезу: кое в чём вы напрасно прожили эту земную жизнь! Личный состав эскадрильи, вывалив из своих экипажных комнатушек, сомнабулически бродил по длинному коридору «бунгало», втягивая носом воздух и глотая слюну. Именно этот, дразнящий до потери сознания, запах и спровоцировал нас с Юркой решиться на второй поход на рыбалку.


   - В этот раз – никаких унтов и прочих меховых «ползунков»! – решительно заявил я и добавил, - Да и тепло уже…
    Юрка и не думал спорить: в прошлый раз мы двое суток сушили свои меховые куртки и «ползунки», вывернув их наизнанку. Честно говоря, я был уверен, что, после единственного нашего совместного похода на зимнюю рыбалку, на повторную подобную авантюру второй штурман ни за что не согласится. Однако желудок, игнорируя, супротив анатомических законов, «командный пункт» - мозг, стал напрямую отдавать распоряжения ногам. Хотя, не совсем так: голове тоже была поставлена задача – собрать и обмозговать необходимую для рыбалки информацию.

    Как оказалось, зимой здесь никто не рыбачит на речке. Для этих целей вполне оправданно служит море. Достаточно сесть в рейсовый автобус «Леонидово – Поронайск», чтобы без проблем и лишних усилий попасть в районный центр, который расположился прямо на берегу Охотского моря. Вернее, большого залива этого моря, носящего название, которое с некоторых пор приобрело свой, особый для нас с Юркой смысл: залив Терпения. Именно где-то там нашими сослуживцами и был наловлен зубарь или, как его там местами называют, зубатка.

    Ярким солнечным утром мы с Юркой облачились в несоизмеримо более лёгкую демисезонную лётную одежду, на ногах были лётные сапоги. В «предбаннике» «бунгало» взгляд случайно упал на сиротливо стоявший в углу лом с приваренным топором. Казалось, он с грустью и тоской взирал на нас.

  - И даже не надейся! – сказал я ему.
    Юрка хихикнул:
  - Возьми, для балласта!
    Я молча показал ему «штурмана», добавив поперек положенную руку.

    Мы даже удивились, до чего это было просто: сесть в автобус и под болтовню проехать километров двадцать. Выйдя на утрамбованный ногами рыболовов снежный берег, мы осмотрелись. Под лучами солнца снег давно слился со льдом  в единое серое поле. Поблизости к берегу не было видно никаких лунок, зато вдали маячили целые группы рыбаков. Одни сидели, другие стояли, третьи прохаживались, по-видимому, в поисках уловистых лунок.
  - Пошли вооон к тем, - я показал рукой на ближайшую группу, метрах в трехстах от берега, - человек двадцать там, наверное. Думаю, и лишние лунки найдутся. Ну, или бур попросим у кого-нибудь.

    Ступать по льду, по которому туда-сюда постоянно кто-то ходил, можно вполне смело, не напрягаясь от ожидания треска под ногами. Мы уверенно шли, полны надежды и предвкушений.

  - Чего-то они расходятся, по-моему, - на полпути сообщил Юра, не отрывавший внимательного взгляда от группы рыбаков.
   Действительно, часть рыболовов, по одному, по паре, отделялись от группы и удалялись дальше от берега, в сторону открытой, свободной ото льда, воды.
  - Нормально. – ответил я, - Наверное, ищут, где рыбы больше. Они-то местные – знают.

    Выход в заданную точку был по-штурмански точен, но почти все рыбаки к тому времени разбрелись, оставив нам на выбор пару сотен лунок. Учитывая слабый мороз и тот факт, что морская вода замерзает лишь при температуре минус четыре градуса, все лунки были чистыми и готовыми к немедленному применению по назначению. Около многих лунок на льду лежала пойманная рыба – мелкая, сантиметров в двадцать, худенькая, как карандаш, навага. По неписаным этическим рыбацким канонам, никто не смеет ее взять до прихода поймавшего ее. Обычно, по окончании рыбалки, каждый возвращается по своему маршруту, собирая в мешок свой улов.
   
   Во мне уже давно проснулась и буянила отчаянная душа рыбака, пойманная кем-то рыба мне была совсем неинтересна, поскольку это был чей-то уже пройденный этап. А я хотел своего! С моей точки зрения, для настоящего рыбака рыба имеет особую ценность, пока она плавает или на крючке. Когда она оказывается в руках или на льду, тотчас теряет свое волшебное свойство и превращается просто в тушку для приготовления того или иного блюда.

  - Какой удочкой ловить будешь? – я достал обе удилки, «самодур» с поролоном и «блеснилку».
    Юра колебался, переводя взгляд с одной на другую. Наконец, его рука потянулась к «самодуру», на котором крючков было гораздо больше, а, значит, по его разумению, и рыбы она ловить станет больше! Мы разбрелись по разным лункам, Юрка размотал и плавно покачивал своим «самодуром», я – периодически подбрасывал блесну и ждал, пока она спланирует и вновь повиснет вертикально.

    Не клевало. Совсем. Как говорится, либо мы что-то делали не так, либо одно из двух. Я переходил от лунки к лунке, снова опускал блесну и свято верил: рыбу надо просто найти! Юра почти не менял позиции, очевидно полагая, что это просто бессмысленная суета. Надо сидеть тихо, не шурша ногами по льду, и ждать! Через час, разглядывая свою тонкую и легкую блесну, я стал подозревать, что  у нас не совсем те снасти, что нужны здесь. Долгое время изгаляясь с ней так и эдак, я не почувствовал ни одной поклевки! Юра курил одну папиросу за другой, и, по причине мизерного или вовсе отсутствовавшего опыта, бессистемно тряс своей удочкой: быстрее, медленнее, у дна или выше. Иногда извлекал ее из воды, внимательно вглядывался в крючки, зачем-то поправлял на них поролоновые клочки и даже пробовал на них поплевать. Ничего не помогало.

    Это сейчас мне самому смешно, поскольку со временем я уяснил, что «самодур» нужен для ловли не в море, а в устьях рек, что туда впадают. И ловят им мелкую стайную рыбеху, песчанку. Кстати, весьма нежную и вкусную со сковороды, по- видимому, имеющую некое родство с корюшкой, судя по слабому «огурцовому» запаху. Моя же блесна совершенно точно предназначалась для ловли зубаря, только на приличных глубинах и в сочетании с увесистым грузом. Но тогда мы этого еще не знали и продолжали «упираться», в надежде на матушку-удачу. Спросить было уже не у кого, поскольку все прочие рыбаки сместились «мористей» и пока не спешили возвращаться.

    На другом конце снасти что-то произошло. Кто-то легонько тюкнул в блесну и принялся ее теребить. Я засучил руками, выматывая леску.
  - Ага! Есть! – крикнул я Юрке и поднял над головой тощую наважку, абсолютного близнеца тех, что лежали на льду у других лунок.
    - Мне мало будет, давай еще лови. – хмуро проворчал Юра, почему-то совсем не обрадовавшись моему успеху.

    «Мало ему, желудок ходячий» - немного обиженно подумал я. Юра, как и многие от природы худощавые люди, имел несоразмерно телу отменный аппетит. Иногда поражаешься, когда наблюдаешь, как они умудряются утрамбовывать в себя одну порцию за другой и не лопаться. Странно, но они даже в видимых размерах при этом не меняются. Словно у них где-то в желудке открывается портал в другое измерение, куда они телепортируют все съеденное.
  - Ну, раз поймал, значит, дело пошло. – вслух ответил я Юрке, - хорош тебе сидеть, скоро дырку собой во льду проплавишь. Походи по лункам, поищи рыбу!

    Юра, кряхтя, поднялся, отряхнул мокрые колени и пошел искать. Прошел еще примерно час. Я безрезультатно бегал по лункам и макал блесну. С каждой очередной «пустой» лункой надежда таяла, а рыбацкий огонь в душе гас все больше. Юрка с тем же успехом молча бродил и тряс своим «самодуром».  Я сидел у лунки, задумчиво смотрел в ее темное отверстие и решал, имеет ли смысл еще сидеть или уже пора двигать к автобусу? И в этот момент за спиной услышал шаркающие шаги. Обернулся. Юрка стоял и счастливо, с хитрецой в глазах, улыбался.
  - Поехали домой, хватит. Мне – точно хватит.

    В одной руке Юрка держал смотанную уже удочку, в другой – мешок, почти доверху набитый навагой.  Из уголков мешка торчали хвосты замороженной рыбы. Не смея поверить в худшее, я лишь выдавил из себя:
  - Поймал, что ли? Ты когда успел?..
  - Поймаешь тут… Собрал! Ну, ту, которую выкинули. Мы же никому не скажем, что мы ее собрали? Какая разница, когда пожарим ее?

    «Какая разница» - Юра и в самом деле не знал. Я же ему не объяснил сразу, что означает оставленная у лунок рыба. Почему-то предполагал, что это всем и так очевидно. Если сейчас рыбаки вернуться, будет грандиозный и шумный скандал. Будут бить, возможно, даже ногами.



  - Юра, - проговорил я, серьезно глядя ему в глаза, - это не брошенная рыба. Ее не выбросили. Ее просто оставили у своих лунок, чтобы забрать на обратном пути, ясно?
 
   Улыбка сползла с Юркиного лица, теперь оно выражало крайнюю степень растерянности, взгляд нервно перебегал то на мешок с рыбой, то на рыбаков вдали, то опять на меня.
  - И что теперь делать?
  - Быстро верни на место и разложи, как было.
  - Да откуда я помню, какие где лежали? Я просто шел и собирал все подряд. Там еще много осталось!

    Пока я пытался сообразить, каким образом можно поправить дело, в группе рыбаков обозначилось некое движение. Один из них отделился от скопления и направился в нашу сторону. Вскоре к нему присоединился еще один. Возможно, к вечеру клёв ослаб и они решили закончить ловлю. А, может, что-то заподозрили? «Началось, - подумал я, - теперь не исправим ничего, не успеем…» Я торопливо смотал удочку, сунул ее во внутренний карман и крикнул Юрке:
  - К автобусу! Быстрее!
 
   Повторять не пришлось: Юра и так, можно сказать, стоял на «низком старте». Я прикинул: расстояние до берега примерно равнялось удалению от группы рыбаков. Значит, пока они дойдут сюда и поймут, в чём дело, мы уже будем на берегу, плюс надо ещё успеть добежать до автобуса. «Если он там ещё ждет…» - мрачно подумал я. В голове опять возникла навязчивая ассоциация с позорным бегством Остапа Бендера от взбешенных васюковцев.
  - Не беги, Юра! Так мы точно «спалимся». Идём спокойно, но - быстро!

    Я оглянулся. Кучка рыболовов уже окончательно потеряла свою плотность, цепочка тёмных фигур неторопливо тянулась по направлению к своим утренним лункам, невольно давая нам фору. Юрка, постоянно сбиваясь с шага, полубежал рядом со мной, по ногам его мстительно молотил мотыляющийся злополучный мешок с навагой. На берегу мы были уже все в «мыле». Я мысленно возблагодарил все на свете за то, что с утра догадались отказаться от меховых «ползунков» с унтами.

    Автобус стоял и ждал. Мы ввалились в почти пустой салон и уселись на одно из задних сидений, запихнув несчастный мешок с рыбой под сиденье, с глаз долой. Десять или пятнадцать минут, что ещё простоял автобус, в ожидании возможных пассажиров, тянулись для нас мучительной вечностью. Мы напряжённо смотрели в замызганное окно и ежесекундно ожидали появления разъяренной толпы, размахивающей ледобурами и изрыгающей страшные матюки в наш адрес.

    Когда автобус, наконец, тронулся и, набрав скорость, выехал на дорожный асфальт, мы с Юркой почти одновременно с шумом выдохнули. Потом посмотрели друг на друга и… неудержимо расхохотались. Немногие пассажиры разом на нас оглянулись, даже водитель с любопытством выглянул из-за шторки. Пассажиры недоумевали, с подозрением осматривали себя и соседей, чтобы понять, над чем или кем мы хохочем, но ничего не понимали, чем смешили нас еще больше, до слез. Наконец, мы успокоились и Юрка, вздохнув и вытирая глаза, уже спокойно и ровно произнес:
  - Хорошо порыбачили…

    Вечером комната нашего экипажа в «бунгало» была центром внимания и притяжения: теперь от нас по коридору расползался манящий запах свежежареной наваги. На дощатом столе у окна стоял тазик, с верхом наполненный обворожительной хрустящей вкуснятиной. Пировал весь экипаж. А Юрка по праву чувствовал себя героем дня и настоящим кормильцем. Вытирая рукой промасленные усы, он разламывал вдоль очередную наважку, извлекал легко отделяющийся хребет с рёберными косточками и, закрыв от наслаждения глаза, неспешно отправлял обе половинки в рот.

     Несмотря на вполне счастливый исход, более Юра никогда не ездил на подледную рыбалку. Ни со мной, ни без меня. Наверное, понял, что не его это занятие. Да и… от греха подальше…