1. Я умею произносить буууу

Я как раз макала третье печенье в какао — и это важно, потому что третье печенье означает официальное начало вечера интроверта, — когда в окно постучали.

Моё левое ухо дёрнулось. Правое сделало вид, что ничего не слышало. Уши у меня, надо сказать, отдельная история: острые, покрытые серебристым пушком и обладающие собственным мнением по большинству вопросов.

Я — шепотница. Не ведьма, не фея, не русалка, а бабушка со стороны отца была на четверть туманом, но это другая история). Шепотницы — это такие существа, которые слышат то, что говорят предметы. Например, чайник ворчит, что его не протирают. Половицы сплетничают о том, кто куда ходил ночью. Дверные петли поют грустные баллады о смазке, которой никогда не будет.

Стук повторился. Настойчивый, но какой-то... извиняющийся?
Печенье четвёртое. Пятое. Шестое — потому что, если я встану и открою, придётся с кем-то разговаривать, а я только к среде закончила восстанавливаться после визита почтового ворона.
Седьмое.

— Я знаю, что вы там, — раздался голос за окном, дребезжащий, как плохо закреплённый подсвечник. — Ваш дом мне подсказал.
Предатель. Я посмотрела на стену. Стена застенчиво скрипнула.
С максимально громким вздохом (надо же как-то донести до вселенной степень своего страдания) я подошла к окну и отодвинула занавеску.

На карнизе сидело... нечто.
Представьте себе клубок серого дыма размером с кошку, если бы эта кошка была очень смущена своим существованием. Из клубка на меня смотрели два глаза — один чуть выше другого, что придавало существу вид вечно озадаченного философа. Под глазами угадывалось что-то вроде рта, а по бокам трепыхались то ли крылья, то ли просто намерение когда-нибудь обзавестись крыльями.

Я приоткрыла окно.
— Ты что? — спросила я.
Существо моргнуло (глаза, понятное дело, моргнули несинхронно).
— Это грубый вопрос, — заметило оно с достоинством, которое немедленно подорвало судорожным чихом. Его немного развеяло вбок.
— Ты буквально сидишь на моем карнизе, — я скрестила руки на груди. — Мне кажется, я имею право на какие-либо вопросы.
— Справедливо, — существо снова чихнуло и уменьшилось примерно на треть. — Я... эм. Это сложно.
— У меня какао стынет.
— Я — Незавершённый Кошмар.
Пауза.
— Что?

Существо — Незавершённый Кошмар, видимо, — попыталось принять горделивую позу, что было затруднительно, учитывая отсутствие видимого скелета.
— Меня начал создавать один чернокнижник для устрашения деревни. Три дня назад. Но потом ему пришло письмо от матери, он отвлёкся, расстроился — она написала, что он позор семьи, — и забыл меня закончить.

Я моргнула.
— То есть ты — наполовину сделанный кошмар.
— На тридцать семь процентов, если точно. — Существо шмыгнуло чем-то, что могло быть носом. — Недостаточно страшный, чтобы пугать, слишком реальный, чтобы развеяться. Застрял в экзистенциальном лимбо.
— И что ты делаешь на моём подоконнике?
— Замерзаю, — просто ответил Кошмар. — Видишь ли, у меня нет достаточной плотности, чтобы сохранять тепло. Он не успел добавить мне терморегуляцию. Или способность летать. Или, честно говоря, вообще что-либо полезное.

Порыв ветра ударил в окно. Существо сжалось в комок размером с апельсин.
— Я умею произносить «буууу», — добавило оно жалобно. — Но не очень убедительно.
Я посмотрела на Незавершённый Кошмар. Незавершённый Кошмар посмотрел на меня. Один глаз — с надеждой, второй — с застарелой обидой на мироздание.

Где-то внутри меня социальная тревожность вступила в яростную схватку с жалостью. Жалость нанесла несколько точных ударов.
— У меня нет гостевой комнаты.
— Мне хватит угла! — Существо оживилось. — Или коробки. Или особенно тёмной тени — это придаст мне немного массы.
— У меня свой режим. Я ложусь в девять.
— Я беззвучный! Почти. Иногда я издаю звуки забытых страхов, но это скорее лёгкий шелест...
— Я не разговариваю до полудня.
— Я тоже! — Кошмар просиял (буквально — на мгновение стал немного светлее). — То есть я разговариваю, но со мной всё равно никто не разговаривает, так что это как бы одно и то же.

Мы замолчали.
Метель выла за окном, как будто ей доплачивали за атмосферу ужаса. Где-то в глубине дома чайник пробормотал, что его давно не использовали для глинтвейна, а ведь он создан для большего, чем просто кипячение воды.

— Ладно, — я открыла окно шире. — Залезай.
Кошмар заструился внутрь — именно заструился, другого слова не подберёшь. В тепле он немедленно расправился и стал размером примерно с подушку. Очень нервную подушку.
— Благодарю! — он закружился на месте, осматриваясь. — О, у вас тут... мило.

Я вернулась к своему креслу. Какао, к сожалению, уже остыло.
Кошмар завис у камина, впитывая тепло.
— Можно спросить? — произнёс он через минуту.
— Технически ты только что это сделал.
— Почему вы живёте так далеко от всех?
Я отхлебнула холодное какао. Кружка тихо пожаловалась, что её не ценят.
— Потому что я слышу вещи. Буквально. Каждый предмет. В городе это... много.
— О. — Кошмар задумался.
Он подплыл ближе, остановившись на почтительном расстоянии.
— А что говорит ваше кресло?
Я прислушалась.
— Что ему нравится мой вес, но он скучает по коту, который раньше здесь спал.
— У вас был кот?
— Нет. Это кресло досталось мне от прабабушки. Вместе с домом.
— А. — Кошмар помолчал. — Вещи помнят больше, чем те, кто ими владеет.

Это было неожиданно глубоко для существа, состоящего на шестьдесят три процента из нереализованного потенциала.
Следующий час прошёл в относительном молчании. Я читала книгу (которая периодически шептала мне спойлеры — очень раздражающая привычка). Кошмар медленно дрейфовал по комнате, изучая обстановку. Иногда он пытался спрятаться в тени, но его немедленно выдувало обратно.

— Проблема с незавершённостью, — пояснил он, когда я подняла бровь, — я недостаточно плотный для темноты.
К девяти вечера я начала зевать. Кошмар деликатно отвернулся.
— Я устроюсь где-нибудь, — сказал он. — Не беспокойтесь. Я тихий. Почти.
— Угол у печи, — я указала. — Там теплее всего.
— Спасибо. — Он помедлил. — Это странный вопрос, но... вы не боитесь?
— Чего?
— Меня. Я всё-таки кошмар. Пусть и незаконченный.
Я оглядела его: серый клубок с асимметричными глазами, не способный даже нормально сказать «бу».
— Я живу в доме, на острове, где знаю секрет каждого дерева и камня, — ответила я. — Мой уровень страха давно откалиброван.
Кошмар издал звук, похожий на смешок.
— Спокойной ночи.
— Спокойной.

Я ушла в спальню. Кровать проворчала, что я слишком долго не меняла постельное бельё. Подушка согласилась.
Уже засыпая, я услышала, как из угла у печи раздаётся тихое-тихое «буууу» — словно Кошмар практиковался во сне.
Получалось, надо признать, не очень.
Но почему-то от этого звука стало немного теплее.

Продолжение http://proza.ru/2025/12/10/1162