Цветики. Анемон

Это рассказ-сказка из сборника "Цветики".
Первый рассказ сборника, про розочку, тут:
http://proza.ru/2025/04/08/870

Четверо цветиков-анемон стояло на скале. Белая, синяя, фиолетовая, розовая – их всех роднили чёрные как смоль тела, украшенные плавными белыми узорами. Облачённые в цветные лепестки, так пели они, взявшись за руки и перекрикивая бурю:

Ветер могучий, ветер свирепый,

Ветер кромсающий, враг наших веток.

Ветер, что солнце затмил и мороз,

Ветер, что жизни сестёр всех унёс.

Ветер, схвати нас и брось семена –

Вдаль, где не будет светить нам луна,

Где мы растерзаны в клочья все будем,

Где семена вдруг взрастут, назло бурям.

Они повторяли простенькие строчки вновь и вновь, пока, наконец, особо сильный порыв не подхватил всех четверых вверх. Оставшиеся на земле анемоны, что крепко держались, воткнув свои копья в трещины скалы, молча наблюдали, как четыре цветика, кружась, быстро исчезают из виду. Никто не отвёл взгляда. Провожали они в последний путь тех, кто жертвует собой ради будущих поколений. Шум вокруг не позволял им произнести слов прощания. Те же, кому запрещено было размножение (преимущественно – красного цвета) и вовсе не имели рта – так что не могли они ничего крикнуть, даже если бы очень захотели.

Семена анемон всходят очень медленно – нужно два, иногда даже три полных цикла смены сезонов, чтобы появились первые ростки. Всё, на что цветики могли рассчитывать, так это милость ветра, которому они поклонялись. Выведенные белой краской из меловой породы волнистые узоры украшали большую часть тела у жриц, чуть меньше – у остальных. У непригодных же к распространению семян, тех, кого лишили права говорить с ветром – и вовсе не наблюдалось ни одного узора.

Фигура в сером плаще с капюшоном, плотно прильнув к скале, терпеливо выжидала, пока стихнут последние песни четверых. Невидимая для остальных, сразу, как на сером небе мелькнули цветные лепестки, от середины скалы оторвалась, хлопая крыльями, осёдланная ею птица. Серое, покрытое плотными перьями, тело, красная, словно обагрённая кровью, пушистая грудка, и такое же красное надклювье. Быстрыми взмахами птица последовала под сорванными с ног анемонами, неся на своей спине фигуру наездника. То была красная анемон, что скрыла свои лепестки плащом. Птица, именуемая серым канюком, раскрашена ею была, как птица чечётка – с тем умыслом, чтобы не пугать своим видом названных птиц.

Союзы птиц и цветиков редки – уж сильно выше по пищевой цепочке находились пернатые создания. Но, как и всегда, случались исключения. Так, немая красная анемон, что теперь летела сквозь сбивающий с крыла ветер, нашла птенца серого канюка около цикла назад. Лишают голоса в племени не просто так. Что-то эта анемон сделала, чего не могла теперь ни рассказать, даже если бы захотела, ни поведать. Но канюк, её единственный союзник, никогда ни о чём и не спрашивал. Ни поначалу, пока он представлял собой беззащитный комок белого пуха и с радостью глотал всех насекомых, что приносил ему анемон. Ни потом, когда цветик научила его летать с ношей в виде себя на спине. Занятие то было не слишком лёгким, ведь канюки птицы пусть и достаточно социальные, но издавать те же звуки, что и они, анемон не могла. Стало быть, понимали они друг друга с трудом. Самым эффективным способом оказалось поощрение особо жирными жучками, которых охотница анемон иногда притаскивала в убежище птенца – стоило ему их увидеть, как он сразу становился многократно понятливей! И даже позволял гладить и лохматить свои пёрышки во время кормления.

Пустынный край, холодный, практически лишённый растительности на много километров вокруг, незамысловато именовался редкими живущими в нём цветиками Тундрой. И тот участок, что облюбовали анемоны, славился свои грозами, штормами, ураганами, бурями – всеми теми условиями, которых всячески избегали любые другие создания, даже насекомые.

Красный анемон не имела имени, его отняли вместе с голосом. Но пронзительный взгляд был понятен, не хуже любых слов. Спустив капюшон и задрав лишённую лепестков чёрную голову с ветвящимися зелёными локаторами на лбу и по бокам головы, анемон следила за полётом белых лепестков. Белый анемон уже расслоился от порывов ветра, хрупкое и ломкое тело, не выдержав, распалось на части. И только крошечные волокнистые семена да лепестки оставались в полёте. Их-то, семена, красный анемон и пыталась заполучить. Направляя серого канюка в направлении ветра, и не давая тому сбиться и перевернуться в воздухе, анемон время от времени вытягивала руку в попытках схватить хоть что-то. Пока, наконец, не смогла поймать в буре три семечка из сотен, выпущенных её сородичем. Прижав их к груди, затянув капюшон и вновь прильнув к канюку, анемон затем направила его в крутое пике – чтобы он смог опуститься чуть ниже, где ветер не сшибал бы их так сильно. Только к самому закату и окончанию бури, вернулась она к скале. Там, залетев в маленькую расщелину, цветик оставила птицу, похлопав ту по надклювью на прощание. Серый канюк издал мелодичный клёкот и слегка толкнул анемон в грудь головой, выражая привязанность.

Убежище этих цветиков приходилось на щели в скалах, особенно – в сезон бесконечных ветров. Даже ласточки не рисковали основывать здесь свои гнёзда, предпочитая места и повыше, и с более спокойной погодой. Поначалу маленькая, колония цветиков, основанная буквально из четырёх одновременно взошедших ростков, довольно быстро разрослась. Каждая из основательниц создала клубеньков, каждый клубенёк затем создал ещё клубеньков – и так, клубеньками, колония и размножилась до своего нынешнего состояния.

– Где ты была? – хмуро спросила розовая анемон у красного анемона, вручая той ведёрко и швабру. – Клубеньки опять разнесли сор по укрытиям. Я вижу, перчатки твои белы, как снег, так что помоги колонии с уборкой.

Вопрос был задан, разумеется, риторически. Ведь красная анемона не могла ответить – рот ей зашили слишком давно. Так давно, что нитки распались, шрамы затянулись, и ничего на её чёрном лице не выдавало в ней существо, некогда способное к песням. Место, где мог располагаться рот, выглядело абсолютно гладким, словно она такой и родилась.

Взяв необходимые предметы, уже без плаща, красная анемона стала спокойно прибираться в указанных областях. Вжих-вжих, вжух-вжух, приятное монотонное занятие, чтобы немного расслабиться. Если, конечно, не считать десятка резвящихся под ногами маленьких существ. Клубеньки – так называли детей-клонов, что рождались из отрезанных пальцев на ногах у цветиков. Быстрый способ пополнить свои ряды, ведь на ногах у каждой особи насчитывалось как минимум десять будущих потенциальных клубеньков. Цветики, выращенные из посаженного в землю клубенька, ничем в последствии не отличались от родительской особи – ни характером, ни способностями. Никому, даже немым, не возбранялось иметь в подопечных и учениках клубеньков, и этот способ к продолжению рода признавался всеми самым удобным и быстрым.

Однако, у красного анемона все десять пальцев ног оставались на своих законных местах. Каждый раз, когда она прибиралась в помещениях, где жили клубеньки, те окружали её, рассматривая босые ступни цветика.

– А почему ты тоже не создашь клубенька? – так спрашивали её любопытствующие малютки.

– Ты же знаешь, что можешь, верно? Тебя никто ругать не будет!

– Или ты хочешь создать сразу десять и ждёшь, пока твои пальцы вырастут длинные-предлинные, прямо как ты?

– Мы бы с ними поиграли! Честно-честно.

Клубеньки, не смотря на общее презрение старших цветиков к немым, ещё не успели перенять привычки игнорировать её существование. Помимо этого, сами того не осознавая, они транслировали ей мысли взрослых анемонов: ведь даже немые прокажённые обычно имели свою маленькую любящую семью. Презрение никогда не распространялось на клубеньков, и многие немые потому имели множество клонов – в их успехах они впоследствии находили радость и гордость.

Красная анемон даже не могла улыбнуться клубенькам, а потому просто слегка хлопала их по лысым макушкам каждый раз, когда те пытались с ней заговорить.

Фиолетовые малютки ничем не отличались от своей прародительницы – они вырастут немного махровыми и чуть более загадочными, чем все остальные. Наверное потому, что из лепестков своих они умеют производить превосходный стрельный яд, отлично обезоруживающий даже самых надоедливых птиц. Синие анемоны следили за входами и выходами из скалы и соблюдением общественного порядка, и клубеньки их с малых лет имели привычку приглядывать за другими, чтобы те не слишком безобразничали.

Красные клубеньки, что смотрели на немую с особым вниманием, впоследствии станут её копиями – высокими и сильными охотницами, не различимыми на лицо. Когда они подрастут, им разрешат выходить на охоту, обязательно надевая длинные белые перчатки. Считалось, что охотница могла вернуться, лишь окрасив их в цвет своих лепестков.

Птички чечётки – излюбленная добыча для охотниц, но вовсе не из-за мяса. Что особо ценили цветики, так это любой возможный способ согреться. Пушистые перья маленькой и достаточно безвредной для их вида птички устилали и полы, и стены, и потолки жилищ. Перьями анемоны укрывали и себя, и клубеньки. Из них же, разумеется, делали оперения для своих стрел, украшения и плохенькие письменные принадлежности.

Хотели бы цветикам вовсе избежать насилия, содержа чечёток в качестве питомцев, но прокормить их в достаточном количестве возможности не наблюдалось. Уж слишком много требовалось им семян, цветики столько физически не могли произвести, да и семена в колонии – большая редкость. Раз в цикл добровольцы из числа тех, кому дозволено размножение, имели возможность отправить свои семена в последний путь, и ресурс этот был очень ценным, ведь родительская особь в результате погибала. Тратить его на прокорм птиц считалось расточительством. В скале обычно содержались три тренировочные чечётки с подрезанными крыльями – чтобы выходящие на охоту новички представляли, кого именно им предстояло искать. Подкармливали их тлёй и семенами других цветиков, найденных в поле. Когда ветра ненадолго стихали, чечётки летали над Тундрой в поисках пропитания, и, стоило им спуститься пониже, настигали их стрелы охотниц.

Розовые анемоны заведовали строительством и шитьём. Они расширяли ходы и трещины в скалах, они же придумывали пути отхода в опасных ситуациях. Именно розовые анемоны обустраивали всё таким образом, чтобы колония выживала даже в самую сильную стужу.

Последние, белые анемоны – преимущественно становились жрицами. Днями и ночами они находились снаружи. Даже в самую худую погоду напевали они ветру пожелания всех цветиков. И, разумеется, все они были одинаковы и на лица, и на тела, и на лепестки. Среди жриц меньше всего появлялось немых, ведь времени ни на что, кроме песен и молитв, у них попросту не оставалось. А лишиться голоса белому анемону – судьба, хуже смерти.

Закончив с уборкой уже сильно позже полуночи, красный анемон вернулась к своему серому канюку. Прятала она его в пока ещё не утеплённой пещерке на северной стороне скалы, до которой ей местами приходилось буквально ползти в темноте, чтобы протиснуться. Канюк, завидев цветика, стал нетерпеливо переминаться с лапки на лапку – он был обучен таким образом, что без крайней необходимости не летал без своей наездницы. Издав краткий приветственный возглас, он получил несколько мычащий ответ. Его он расценил, как:

– Приветствую, друг.

Да, преступникам анемоны зашивали рты. А перед этим отреза;ли вибрирующие языки. Но жрица, что проводила красному анемону процедуру, пощадила соратницу. Мало того, что она ядами и окуриваниями погрузила ту в сон, чтобы не мучать её болью, так и оставила ей язык. А, следовательно – сохранила той частичную способность к общению. Правда, красный анемон была не настолько глупа, чтобы признаться в этом хотя бы одному цветику, а потому разговаривала только со своей птицей.

Присев рядом с внушительными когтями, она взглянула на беззвёздное, покрытое мрачными тучами небо. Очень в немногих местах проглядывали лунные лучи, высвечивающие быстро проносящиеся силуэты птиц. Близился сезон их миграции, поэтому они использовали любую возможность для тренировок.

– Знаешь, друг, а ведь сегодня я вернула ей долг, – примерно так можно было расшифровать её приглушённое мычание, если очень сильно вслушаться.

Но канюк, разумеется, ничего не понял. Подождав немного, он вскоре стал клювом подталкивать цветика – уж очень не терпелось ему полетать. Его серые перья немного взъерошились от волнения, и с них отлетело несколько засохших кусочков красной краски. Тогда анемон достала спрятанную в расщелине щётку и стала счищать то, что осталось, проводя ястребу то по грудке, то по надклювью до тех пор, пока все его перья не вернули первозданный вид. И только затем, поправив колчан со стрелами и лук, забралась ему на спину. Стоя, канюк не так уж сильно превышал её в росте. Для удобной посадки наездницы, ему приходилось специфичным образом наклоняться, но к этому он давно привык.

Сезон размножения происходил не только для цветиков – ночью наступало время показательных полётов у канюков-самцов. Те из них, кто находил пару, затем улетал на зимовку в южную часть континента.

– Не волнуйся, в этот раз ты точно кому-то понравишься, – так, не слишком разборчиво, подбадривала анемон своего друга.

Тот понял только то, что по интонации сказано нечто наподобие: «Пора», – в то же мгновение с радостным тонким кличем устремляясь вниз. Резкий разгон не удивил цветика. Вцепившись покрепче в оперение, она прильнула к его спине, а через секунду-другую прицельного падения канюк уже держал в когтях птичку чечётку. Теперь, когда буря утихла, некоторые птицы стали, не смотря на ночь, торопиться домой. Являясь скорее дневным охотником, серый канюк не мог усмотреть всех. Но стоило в его поле зрения попасть знакомому силуэту маленькой птички – в то же мгновение он пикировал с поражающей скоростью.

Анемон терпеливо дождалась, пока он насытится, и только затем напомнила о своём существовании похлопыванием по пушистой шее. Канюк тогда, словно вспомнив о чём-то, начал более плавный, даже волнообразный полёт. Цветик старалась примерно представлять, как он выглядит снизу для своих пока что невидимых сородичей. Хорошо ли распущен хвост? Достаточно ли прямо держит он крылья? Плащом скрывала она своё присутствие, чтобы не спугнуть его потенциальных пассий. Те всё равно покажутся не сразу, а вот игрой лунного света на опереньях любоваться начнут прямо сейчас.

Используя маленький кругляшек металла, который ей когда-то подарила белая жрица, анемон подсвечивала редким отражённым лунным светом то загнутый чёрно-жёлтый клюв подопечного, то острые когти на не менее ярких лапах, чтобы выделить его среди конкурентов. И выше, и ниже их летали другие самцы, старательно красуясь своим мастерством. Как и ожидала цветик, прошло совсем немного времени, прежде чем они стали атаковать друг друга из-за конкуренции. Так, рядом с ними на расстоянии пары крыльев летел канюк помоложе. Юное коричневое оперение его ещё местами не полностью сменилось на благородный серый цвет. Он поглядывал в сторону цветика не слишком добрым взглядом, вот только – вжух! Что-то обрушилось на него сверху, снося голову.

Анемон тут же скинула плащ, про себя радуясь, что не взяла с собой семена. Сев поудобней, плотно обхватив ногами спину канюка и натянув тетиву, она стала стрелять: не в тех, кто летел рядом, но в тех, кто пытался взлететь чуть выше, чем они. Птицы эти предпочитали не затяжные бои, а один точный резкий выпад. Для этого взлетали они высоко-высоко, затем с разгону, выставив когти, обрушивались на головы друг-друга. Первый нападающий, после удачного начала, радостно заклекотал, быстро набирая высоту. Следующая его цель была очевидна, но остальные канюки мало обращали внимания на небо, целиком сосредоточившись на красоте своих показных полётов.

Прошлый раз, когда анемон летала со своим канюком в сезон их размножения, именно подобная особь и испортила им все планы. А ведь так хотела анемон улететь в новые края! Туда, где про неё никто ничего не знает, где тепло, сухо и безветренно, и непуганая добыча чуть ли не сама бежит тебе на встречу. Но без веской причины птица отказывалась покидать свою родную скалу. Единственным шансом цветика оставалась только парная миграция, и проигрывать хулиганам-канюкам она не собиралась.

Канюки – птицы куда крупнее, чем чечётки. Попасть в них при обычных условиях не так уж трудно, вот только сделать это при полёте требовало невероятных усилий. Руки анемоны дрожали от напряжения, пока она выцеливала над собой хулигана. Не помогало и то, что канюк под ней никаким образом не мог узнать о грозящей ему опасности. Более того, вместо того, чтобы помогать, он вдруг вошёл в плавную петлю, сосредоточившись исключительно на демонстрации своих лётных навыков! Цветик бросила стрелу, тут же обхватив рукой его шею, чтобы не упасть. Сделала она это, побоявшись, что случайно ядовитым наконечником оцарапает птицу. Мысленно она подсчитала потерю: оставалось девять подготовленных стрел.

Когда петля окончилась, анемона начала осматриваться, пытаясь в темноте вычислить опасную особь, но сверху никого не увидела. Она хмуро пробурчала канюку:

– Ты там поосторожнее!

Данная фраза другими цветиками, будь они рядом, слышалась бы примерно как:

– Мымам моомомнее!

И, как не поняли бы её сородичи подобных слов, так и птица удивлённо скосила взгляд назад, ухватив только негативный окрас интонации. Трактовать подобное движение следовало, как: «А что, собственно говоря, не так?» Выдохнув носом, анемон вновь вернулась в подготовленную к атаке позу, внимательно следя за перемещениями других крылатых. К некоторым из них снизу, вспархивая с голых веток деревьев, уже спешили самки. Радостно клекоча, такие парочки тут же покидали общую территорию, скрываясь в темноте. Количество канюков в подсвеченных областях постоянно менялось: кто-то сдавался, кто-то улетал домой, кто-то начинал от безысходности атаковать других. Так и её канюк, сделав несколько показательных кругов, начал потихоньку разворачиваться в сторону скалы.

Анемон собиралась было расслабиться и убрать лук, заметив смену направления. Но на краткое мгновение свет над ними перекрылся тенью и, не думая, цветик тут же выстрелила прямо над своей головой, сразу после этого сильно ударяя ногой по боку своего канюка. Издав громкий недовольный звук, он свернул в сторону, обратную от её удара – и очень вовремя, ведь в тот же миг мимо пронёсся раненный хулиган-канюк. Яд подействовал как должно, моментально парализовав птицу, но замедлить её не было в его полномочиях. Нападающий исчез внизу, а анемон тут же наложила на тетиву новую стрелу. Ещё два самца двинулись к ним по дугообразной траектории.

«Неужели они считают моего канюка таким опасным конкурентом? Мы же уже улетаем, так какое им дело?» – так мысленно удивлялась цветик. Но стреляла без каких-либо сожалений, как её и учили. Четыре стрелы пролетели мимо из-за большого расстояния и ветра, и только с шестой попытки, немного скорректировав свой прицел, удалось ей сбить полёт одного из преследователей. А дальше она направила своего канюка выше, слегка потянув его за оперение на обратной стороне головы. Тот послушно начал набирать высоту, даже когда они вылетели из хорошо освещённой зоны. Последний хулиган, что следовал за ними, перестал быть видимым – но анемон хотела перестраховаться, а потому позволила канюку взлететь настолько высоко, насколько он физически мог. Дышать на такой высоте цветику стало труднее, но, прислушиваясь, она ещё некоторое время могла различить едва слышимое хлопанье второй пары крыльев.

Её канюк резко ринулся вниз. Точно так же, как и прежде – рывок, ощущение удара. Анемон сразу поняла, что преследователь их больше не побеспокоит. Оставшееся время цветик не вмешивалась в полёт. Вместо этого, удобно устроившись между крыльями в практически лежачем положении, она поглаживала птицу по шее, утешая.

«Ничего, время ещё есть. Попробуем завтра найти тебе пару», – вот что она пыталась передать.

А сама вспомнила, как перед первым их совместным полётом красной краской нарисовала на грудке канюка подобие цветка. Он долго не мог понять, к чему ему это, пытаясь выщипать свежую краску и измазываясь от этого только сильнее. С ними тогда ещё у обрыва стояла белая анемон, по традиции скрывающая своё лицо вуалью. Чтобы не испачкаться, она любовалась процессом издалека.

– Ах, я бы тоже хотела однажды на нём прокатиться! Ты такая молодец, что смогла приручить подобное создание.

Красный анемон тогда тут же начала приглашающе мычать и махать в сторону спины канюка. Это можно было расценить, как фразу: «Попробуй!»

– Нет, что ты! Мне даже просто стоять здесь нельзя. Я должна молить ветер, чтобы наши семена разносились далеко-далеко. Где будут хорошие земли, где не будет подобной жестокой погоды.

Красная анемон хмурилась на подобные заявления. Зачем им оставаться на этой скале, когда можно в любой момент уйти безо всяких последствий? Лично её не держало ничего, кроме подруги – как раз таки белого анемона. Но та уже завела пятерых клубеньков, да и её полностью устраивала размеренная жизнь. А потому, она отклоняла каждое предложение красного анемона покататься.

– Если я попробую, то, знаю, уже не захочу ничего другого, – так объясняла ей белая. – Днями и ночами мы молим ветра; о милости. Когда же я окажусь в полёте – то не смогу позабыть о нём. И всегда буду стремиться прокатиться ещё раз, забывая о своих обязательствах и, возможно, даже клубеньках. Разве же это дело? Совсем не дело. А вот ты – катайся, сколько хочешь. Мне радостно видеть тебя счастливой, пусть ты и не можешь улыбаться.

Когда канюк и охотница вернулись с показательного полёта, цветик быстро вернулась к себе. В общую пещерку внизу скалы, где все немые спали впритык, укрывшись пушистыми перьями. Большинство немых, так сложилось, были красными. И ни одного белого анемона. Разумеется, это ничего не значило. Скорее всего, белые анемоны просто гораздо лучше скрывали свои проступки. Даже выглядели они более хрупкими, чем, например, могучие красные охотницы.

Утром и днём цветик занималась привычными делами: кормила чечёток, поливала клубеньки, натачивала стрелы. Занятия анемоны придумывали себе сами, не дожидаясь ничьих распоряжений. Под вечер, управившись со всем, охотница подхватила лук со стрелами, чтобы попытаться ещё раз найти спутницу своему канюку.

Но, что за чудо! Тот как раз сидел на краю с неизвестной ей особью. Новая птица выглядела чуть крупнее самца и расположилась несколько в отдалении от него, поворачивая голову то влево, то вправо.

Увидев выходящую наездницу, канюк издал очень специфичный звук. Когда был он ещё птенцом, таким образом он обозначал свой голод, и цветик непонимающе стала смотреть то на него, то на новую особь.

«Неужели я перестаралась, и теперь он совсем без меня летать не может?» – так подумала она. Стоило ей приблизиться к его спине, как канюк зашёлся недовольным кличем. Оказалось, он ожидал чего-то другого, не переставая по детски выпрашивать еду.

«Но зачем ему сейчас еда? Он мог бы спокойно полететь и добыть себе что-нибудь сам. Разве что...»

Посмотрев на новую особь и убедившись, что это самка, анемон наконец-то поняла. Её канюк хотел сделать самке подарок, но боялся, что, если он улетит, то она потеряет к нему интерес! И потому застыл он на месте, стараясь выглядеть максимально презентабельно в её глазах.

«Но где же мне быстро взять столько насекомых, чтобы хотя бы немного насытить взрослую птицу?»

Охотница вернулась в скальные проходы. Она надеялась, что наткнётся на какого-нибудь забродившего жучка, спрятавшегося от холодов в подстилке из перьев. Но те, что ей попадались, не годились на перекус даже птенцу. Тлю предлагать, тем более, выглядело бы смешно. И тогда перед ней возникла дилемма.

В скале так кстати проживало нечто, чем канюк мог угостить пассию. Три пухлые чечётки, с которыми любили играть клубеньки, и которых анемон как раз утром подкормила. Но, разумеется, вот так просто забирать коллективную собственность запрещено. Поймать здоровых и не раненных чечёток живьём – задача нелёгкая, требующая усилий и слаженной работы множества охотниц. Поиск места, расстановка ловушек. Выжидание, пока приманка сработает, транспортировка в деревянных клетках к скале, подъём их на верёвках, подрезание крыльев – прорва усилий.

«С другой стороны – я уже преступница. Что ещё они могут мне сделать?» – так подумала анемон. Смерти она не боялась, ведь изгнание или казнь в их маленьком обществе до того не применялись. Считалось, что отсутствие возможности говорить – более чем достаточная кара. Подавленные таким образом немые цветики осознавали свою не правоту, находя затем утешение в своих клубеньках. Но так случилось, что таковым клубеньком для красного анемона стал именно канюк.

Пользуясь наивностью и доверчивостью чечёток и безразличием к себе от соратниц, анемон аккуратно провела птиц прямо к канюкам. Вопросов ей никто не задавал – мало ли зачем понадобилось перемещать тренировочных особей? Да и не то чтобы немая в любом случае могла пояснить, для чего они ей понадобились. Пара синих сторожевых цветиков думала к ней обратиться, но поменяла намерение, едва увидев её лицо.

Самец канюка надулся от гордости, завидев, как из щели одна за другой протискиваются птички, подталкиваемые сзади анемоном. Он ехидно косил глазом на самку и издавал пронизывающие душу тонкие крики, радостно притоптывая на месте. Самка, сначала удивлённая, вскоре пришла в себя и с восторгом принялась за угощение. Цветик встала со шваброй в проходе, не давая птицам забежать обратно. Совсем скоро от них не осталось и пёрышка, а канюки начали любовно чистить друг друга от налипшей крови.

Анемон тем временем на всякий случай накинула плащ из перьев, чуть надёжнее обычного закрепила свой лук и мешочек с семенами на груди. И очень вовремя – наевшись, самка взлетела со скалы и начала летать маленькими кругами, издавая свистящие звуки. Цветик и самец прекрасно поняли её – пришла пора лететь на юг. Переглянувшись, они одновременно кивнули. Самец пригнулся, а цветик плотно подвязала себя к его телу, стараясь, чтобы верёвки не мешали маху крыльев. Убедившись, что она готова к длинному перелёту, анемон пару раз хлопнула птицу по боку, пуская её в полёт.

«Ветер есть наша жизнь, ветер есть наша смерть», – так она думала в первые часы отбытия, пока родная её скала оставалась всё дальше за горизонтом. Это одна из любимых присказок белых анемонов-жриц, которую те повторяли при всяком удобном случае. Что-то пошло не так? Самое время сказать эти слова. Случилось нечто хорошее? Не менее отличный повод! Охотница и сама не знала, какой именно оттенок они вкладывали в эту присказку, но и сама переняла привычку мысленно проговаривать её.

«И всё-таки, я хочу выбрать, где именно взойдут наши с ней семена. Безо всякого ветра, хорошего или плохого».

Они летели очень долго, безуспешно пытаясь обогнать наступающие холода. Канюки охотились и ели прямо в полёте, выцеливая мелкую добычу каждый раз, когда получалось её встретить. Являясь не самыми крупными птицами, они тем не менее обладали поразительной скоростью нападения, от чего даже созданиям покрупнее не находилось спасения, если они вдруг чувствовали голод. Анемон редко просыпалась, впав в подобие анабиоза, свернувшись под своим плащом из перьев. Так она экономила силы, ведь почвы для подпитки в воздухе не найти. Конечно, при ней оставался маленький запас влажного субстрата – но его она хранила на самый крайний случай.

Тело её неплохо переживало заморозки. Даже когда стебли и лепестки полностью замораживались, она спокойно просыпалась, едва наступало чутка теплее и члены её оттаивали. Происходило это в очень редкие периоды отдыха канюков. Самка садилась брюшком на спину самцу, отогревая таким образом цветика. Скорее всего, он каким-то образом смог передать ей важность этого действия. Ну или она догадалась сама.

Таким образом, оживая раз в несколько дней, анемон кое-как себя отвязывала, падая со спины птицы на землю от усталости. Едва соприкоснувшись с промёрзлой почвой, она ударяла по ней кинжалом, чтобы хотя бы немного разрыхлить, и впитывала крохи питательных веществ. После чего – с помощью самки, что подталкивала её клювом, влезала и трясущимися руками привязывала себя обратно. Пусть с дальностью полёта постепенно становилось теплее, но прошло довольно много времени, прежде чем цветик смогла вновь лететь без страховки. Они пересекали припорошенные снегом пустоши, затем – бесконечные белые поля. Следом им довелось преодолеть самое богатое на дичь место, лес, где канюки вдоволь отъелись перед самым сложным участком маршрута.

Анемон не запомнила, как именно проходил перелёт над морем. Сквозь морозную кому она слышала только бесконечный плеск волн да крики канюков. Не умея добывать рыбу, птицы не останавливались даже на небольших островках – ведь там не было для них пищи, а отдых только растянул бы им голод. Даже спали они в полёте, по очереди в полудрёме скользя вдоль воздушных потоков, пока партнёр приглядывал за безопасностью неба. Ни разу им над волнами не встретились другие птицы, ведь большинство видов мигрировало гораздо раньше, до того, как края озёр покрывались корочками льдов. Но канюки не смущались одиночества, довольствуясь обществом друг друга.

Цветик впоследствии очень долго благодарила попутный ветер, что позволил птицам лететь быстро и без заминок. Промедли они хоть в одном месте, и никакая морозоустойчивость бы ей уже не помогла – на такой случай в середине маршрута она даже подвязала мешочек с семенами к грудке канюка, поглубже спрятав его под перья. Но всё обошлось, и прибыли все трое в край, где зима – не смерть, но лишь не слишком приятная погода. Южные цветики задирали головы, когда две запоздалые хищные птицы пролетали мимо.

– Как, разве миграция не закончилась? Разве могут ещё они лететь к нам с моря? – так они спрашивали друг у друга.

Но довольно быстро забывали об увиденном. Птицы есть птицы – страшные, большие и где-то высоко. Большинство предпочитали их игнорировать, чтобы не навлечь на себя беду, даже если пернатые выклёвывали им все семена. Договариваться с птицами удавалось только очень редким племенам. Не говоря уже о полётах.

Канюки выбрали местом своего гнезда очень высокое дерево близ водоёма. Позволив анемону спрыгнуть на землю, обе птицы тут же начали летать по окрестностям, собирая веточки и траву. Цветик не отставала, сооружая из подобных же материалов своё собственное первое укрытие. Близ него, в месте, где три четверти дня светового дня падали тёплые лучи, она посадила три семечка. Когда было жарко, она обрызгивала землю водой, когда становилось холодно – укрывала землю сухой травой и перьями канюков. Никакие насекомики или птицы ей не досаждали, боясь тех, кто жил на верхушке дерева. После того, как у пары канюков вылупились первые птенцы, самец впервые за долгое время спустился к анемону.

Подняв её на самый верх, он представил ей птенцов, позволил их гладить и даже кормить. Голос его дрожал в такт взмахам крыльев, когда он, очень довольный, наблюдал в последствии за первыми совместными полётами своего молодняка и цветика. Анемон сделала всё возможное, чтобы эти канюки выросли не менее ручными, чем их отец – кормила их не меньше, чем родители, чесала и выхаживала, если они вдруг заболевали.

И через два полных цикла смены сезонов такой мирной жизни, наконец-то взошли семена. В этот день настала очередь цветика звать канюков: встав повыше, стучала она по дереву ветками, приглашая их посмотреть на новые всходы. Около десяти канюков откликнулись на зов. Расселись они по веткам, потомки первого канюка и их партнёры. Серые, с красновато-оранжевыми глазами, птицы радостно кричали, видя проклюнувшиеся зеленоватые ростки. Ближе к новой осени, сформировались и сами цветики-анемоны.

Одно семечко выросло в анемон с лепестками красного цвета у основания и белого – по краям. Второй цветик, наоборот, у основания лепестков имел немного белого окраса, а остальную его часть занял яркий красный цвет. Третий цветик получил более пятнистую окраску, словно кто-то капнул в чан с белой краской несколько капель красной и размешал, образуя случайные узоры. Глядя на них, старшая анемон не могла не испытывать счастье, которое выражала крепкими объятиями ростков каждый раз, когда они попадали в её поле зрения.

Научить их говорить как следует цветик не могла, поэтому малыши мычали, как и их наставница. Но, тем не менее, они все прекрасно понимали друг друга, каким-то образом разбирая в этом мычании слова:

– Момма меми мум, момоми муму мамман – «Когда держишь лук, отводи руку назад».

– Момомо, мам – «Хорошо, мэм».

Цветики других видов это новообразовавшееся племя понять не могли и, если натыкались на их домики близ подножия дерева, то очень удивлялись подобному языку. И ещё более расширялись глаза путников, когда они видели, как красно-белые анемоны лихо садились на своих канюков, взмывая вверх для охоты. Спустя время, место это стало называть Птичьей деревней. Благодаря клубенькам, анемоны заселили и другие деревья. А если их канюкам не хватало более добычи в окрестностях, то часть анемон прощалась с соратницами и улетала далее, в новые края.

Время отлёта при этом, следуя сложившемуся ритуалу, выбирали в самый ветренный день сезона. Поэтому, если случалась особо плохая погода, другие цветики осторожно подходили к этому места леса: посмотреть, как десятки красно-белых и бело-красных цветиков быстро взлетают вверх на своих канюках.

Говорят, что долгое время каждый такой вылет сопровождал один цветик. Чуть впереди колонны летел он, чистым красным цветом показывая отбывающим путь даже в самую ненастную погоду. Пока, спустя множество циклов, его место однажды не занял другой, чей цвет был разбавлен белым. Чисто красных анемонов после его исчезновения в этих краях более никто не видел, и только маленькая традиция напоминала о том, что когда-то подобный цветик существовал: рисовать на грудках у канюков-перволёток красный цветок с чёрным центром.

Как считалось в Птичьей деревне – на удачу и благополучный полёт.