Бродячая труппа и волшебный талер. 12

Карл вернулся с лопатой и деревянным ведром. Дюк порядком окосел, он сидел и пучил губы, чтобы скрасить время ожидания и придать себе важности перед... не важно перед кем. Перед воздухом. Карл приподнял брови, но, вспомнив о том, что его товарищ чуть не захлебнулся водкой, отбросил удивление. Дюк в свой черёд удивился тому, что Карл нарядился швейцарским лесником с картинки: свиные боты, полосатые толстые гетры, короткий сюртук, жёлтые перчатки, шапка с пёрышком.

Дюк с усилием поднялся, лицо у него горело.
- Что я такое пил?
- Шнапс от Гольдштейна.
- Плохой.
- Зато бесплатный, - Карл не преминул напомнить, что это было угощение, добрая бюргерская щедрость. 
   
Пошли. Тёмный нефрит реки воплощал плотность и холод, вязкость и полупрозрачность. Холмы на берегах кудрявились деревьями и кустами, - они отбежали повыше, чтобы река их не утащила. Серое небо лежало на воздухе, как одеяло фокусника. Тропа вела по своей змеиной траектории вдоль реки, огибая холмы и воспитывая сдержанность. Люди и коровы здесь отпечатали следы. Здесь пахло полынью и коровьими лепёшками… вдруг рядом где-то бык взревел со страстью, мольбой и угрозой. Путники оглянулись: чужая страсть вызывает неприязнь, а то и страх, если она в союзе с грозной мощью, но бык удалился куда-то вбок с хрустом кустов, напролом.

Наконец, они увидели срез на профиле холма и вошли в грот.      
- Вот она! – сказал Дюк, пригласив товарища к радости. 
Карл заворожено озирался.
- Три цвета глины! Это ж надо! Я, знаешь… я сюда свояченицу приведу – прямо тут её… - он встрепенулся, как петух под натиском воображения, показавшего петуху ладную пеструшку.      
 А Дюк засмотрелся в углубление, где тёмными пятнами выступила влага.   
- Дай-ка лопату.

Он взялся копнуть это место. Несколько решительных врубов - и лопата, пробив земляную перегородку, просунулась в пустоту. Он обкопал это место и получил дыру - втиснулся в неё плечами и высунул голову по ту сторону. Там открылись ему диковинные просторы, а прямо понизу журчала и поблескивала вода, - свет падал на неё издалека, из высокой пещеры, наполненной светлыми завесами, словно северным сиянием.
      
Дюк отпрянул в грот.
- Подземелье!   
- Не может быть! – отозвался Карл. 
Дюк ещё расширил дыру и позвал товарища начать исследование. 
- Не могу: Марта ждёт. Я обещал ей образцы.

Дюк с кряхтением полез в неизвестность - ногами вперёд, поскольку не знал, какой там перепад высоты, а Карлу отвечать не стал, ибо тот отговорился  свояченицей.    
Ноги свесились, потом живот… - и весь он свалился. Падать пришлось недолго: он едва успел испугаться, как очутился в воде по колено. Вокруг с плеском падали крошки сопровождения. Дюк вспомнил о речной протоке под берегом… вода текла быстро, насильно зовя с собой, но он вышел на каменный пол и обтопал мокрую обувь.
   
Тем временем сверху что-то кричала голова Карла, торчащая из стены, точно пробка. 
- Дюк, ты где? Ты живой? Погоди, я сбегаю за людьми!
- Ни в коем разе! Лучше принеси верёвку… масляную лампу, огниво… и бутылку вина, - перечислил Дюк.   
Он подумал ещё про кирку и шансовый мешок (для вдруг-сокровищ), но произнести не успел. 
- Хорошо! – быстро обрадовался и пропал Карл, уступивший отверстие дующему от речной долины свету.   


Дюк остался один в неведомых пространствах. Его ум не совсем доверял наблюдаемой обстановке. Чем дальше-дольше он жил на свете, тем более подозрительным становился его ум. Наваждение – вот что происходит кругом. Когда началось? - в день, когда он уверовал в талер. Нет, раньше - когда родился. Нет, когда зачался. Утроба матери была его первой пещерой, которую со временем освоила привычка. Привычка долго там обживалась. (Привычка мешает удивляться, зато создаёт покой и полезные рефлексы. Удивлённый способен влюбиться и написать поэму, зато скорей попадёт под лошадь.)
 
Подземелье выстроено залами. Не рука, но река создавала его тысячи лет. Удивление звучало в гротах и в голове Дюка звучным эхом. В ближайшем гроте, где лёгкими занавесками висел свет, он долго озирался, пытаясь понять природу отверстий в далёком потолке – не понял: там просто дыры, как в решете. Пошёл дальше. Он решил дойти до зримой границы - а в темноту не пойдёт, нет.

Пол подземных галерей походил своими складками на мятую скатерть. Кривые своды потолков опирались на кривые, как оплавленные свечи, опоры и стены, в которых зияли боковые проходы. В дальнейших залах туманный свет бледнел и терялся, и эта сказочная архитектура занимала Дюка, пока он не споткнулся о чьи-то кости.

Отпрыгнул. Перед его ногами лежал на боку, поджав колени, скелет - оскаленный череп с неполным комплектом зубов, на пальце перстень, сидящий свободно и готовый от любого прикосновения свалиться, - подарок любовницы? Чьи останки? Одного из наказанных любовников?

По зубам и кривым пальцам Дюк сделал вывод, что погибший был человеком старым. Тогда за что он сюда попал? До девушек ли ему было? Не настала ли для него пора подумать о душе? Будто в наказание угодил похотливый старик в это страшное вместилище! Впредь наука ему! То есть... поздно пришла наука. Слишком жестоко и поздно, как всегда. 

А Дюк здесь почему? Ничто иное как вожделение к приключениям, как похотливое любопытство привело его сюда.

Сколько времени он тут находится? Пора уж вернуться Карлу с верёвкой и лампой. Дюк направился в обратную сторону, сделал несколько шагов и прижался к стене. Ему навстречу плыла по воздуху некая надутая туша, или бурдюк – очевидно, лёгкий, невесомый, как сон.

Возле человека летучий бурдюк остановился, повисел, будто размышляя, покачался и поплыл… но сразу же завис над скелетом, здесь тоже повисел немного и снова тихо полетел в дальнейший просторный сумрак.

Тут любопытство полностью овладело Дюком. Он бесшумно, сколь мог, двинулся следом. Вскоре они вступили в область весьма тёмную, поскольку начальный свет сюда не достигал, однако бурдюк нашёл решение и стал светиться сам. У него получился розоватый, в цвет поросёнка, слабый свет, который едва достигал ближних поверхностей и вовсе исчезал там, где пусто.
 
Дюк споткнулся – бурдюк обождал, пока человек восстановит дыхание, и вновь поплыл. Так они пересекли тёмный грандиозный зал и вышли к подземной реке. Здесь отчаяние охватило Дюка: он понял, что отсюда ему не найти обратный путь. Слишком было много поворотов и тёмных зон. Или брести по воде?
 
Бурдюк показательно лёг на воду и отдался течению - мешок лёгкого света - и пропал из виду, вместо себя оставив страх, темноту, шуршание воды.