Мой друг и штурман Юра Гендов. Эпизод 4

ГРИБНЫЕ ДОЖДИ САХАЛИНА

***

   Память – крайне забавная и интересная штука. Само собой, если – здрасти! – не пришла деменция. Нет, я вовсе не разбираюсь в таких штуках, как нейроны, знаю только, что они образуют какие-то там связи, которые и обеспечивают качество памяти. Мне с другой стороны интересно, я бы сказал, – с аллегорической, что ли…

   По сути, жизнь любого человека можно представить в виде картины или фотоснимка. Вернее, нечто среднее между ними. Сходство с картиной в том, что она постоянно дорисовывается, пока мы живы. И не важно, кто ее рисует: мы сами, окружающее люди, обстоятельства, случайности или… другой Художник, которому самому интересно, что из этого в итоге получится?

   А вот в случае с фотоснимком – всё несколько по-иному. Это «фотография» из той временной точки, где мы находимся в данный момент. Если «раздвигать» снимок, обнаружатся неприметные и скрытые от поверхностного взгляда элементы второго, третьего, четвёртого плана… Это годы или даже – десятилетия. А если в искомом районе «фотографии» продолжить «увеличение»? Вот тогда проявятся «пиксели». Только в нашем с вами случае это не просто разноцветные квадратики.

   Как бы пояснее выразить мысль… Это как дорога в микромир: структура – молекула – атом – протон и нейтрон и… так далее, до бесконечности, ибо микромир, как вы наверняка сами знаете, - бесконечен, как и макромир, в глобальной вселенной. Поэтому каждый «пиксель» неизбежно состоит из более мелких элементов: месяцы, недели, дни, часы… мгновения… Вот таким нехитрым способом можно докопаться до любого эпизода нашей жизни, заваленного грудой прошедших лет и событий. Насколько глубоко и далеко? Ну, это насколько Бог наделил теми самыми нейронными связями… Так, тормозим! А то «Остапа» понесло в философию…

   Ну, раздвинем слегка «фотоснимок». Ага, вот он – 1987 год. Ещё чуть-чуть подкрутим. Июнь месяц, Сахалин и оперативный аэродром Леонидово. Эх, как тут дождливо-то… Поближе… Да ладно – это я, что ли? Поди же, какой молодой ещё! Ну-ка, ну-ка, чем мы тут занимаемся? А, ну да, вечер уже, отужинали все, после паркового дня. Ну и  как «кенгурятина»? Хе-хе… Ладно, молчу, не обижайся! А Юрка-то где? Вот как, он уже в другом экипаже? Ну да, ну да… Да и тебе скоро дорога в Николаев, на переучивание! Тпру! Я тебе ничего не говорил, тебе показалось! Всему своё время, скоро сам всё узнаешь! Эта… Как рыбалка? Да ладно, говоришь, на речке зубарь на нерест поднимался, массово? Успел наловить-то? А, да сам вижу: вон, под раковинами в умывальнике твой ящик, в котором эта икряная вкуснятина засаливается. Больше не собираешься за зубарем? Да что ты говоришь… Дожди пошли, речка разлилась и вода помутнела? Ну, извини – сам Дальний Восток выбирал местом службы, вместе со всеми прелестями, включая бесконечные тайфунные дожди! Ну, бывай! Я пока тут, неподалеку буду, понаблюдаю за вами, мне ж интересно, что вы тут с Юркой опять отчебучите. Да нет, ни на что не намекаю, так к слову… Юрке привет!

***
   Я валялся на своей кровати, в экипажной комнате нашего «бунгало», и бездумно пялился в фанерный потолок. Белая краска на нём давно стала уже не совсем «белой», а фанера, прихваченная к потолочным доскам гвоздями, в свободных от крепления участках провисла «пивными животиками», из-за нескончаемой влаги острова Сахалин. За окном и сейчас, уж который день, накрапывал противный мелкий дождь. «Опять хана полетам» - подумалось мне. Экипаж дремал после ужина. Кто-то посапывал, кто-то шуршал газетами недельной давности.

   Я сполз с кровати, вышел в тесный, напитанный душной влагой, коридор и заглянул в соседнюю дверь. Юра Гендов сидел за столом и образцово занимался самой что ни на есть штурманской работой. Вооружившись офицерской линейкой и карандашом с ластиком, он наносил кружочки и что-то подчеркивал на новой 20-километровой карте. Если кто-то думает, что штурманы летают по одной карте, пока она не протрется до дыр или в нее неудачно не завернут жирную рыбу, – он ошибается. Карты (не игральные!) – обычный расходный материал для штурмана, как гвозди для столяра, - их никогда не бывает слишком много! Юра занимался подготовкой очередной карты впрок, чтобы впоследствии, при необходимости, нанести на неё требуемый маршрут полета.
   - Отдохни, труженик! Пошли, перекурим.
   Юра потянулся, встал, бросил ещё раз панорамный взгляд на свою работу, подхватил с кровати пачку папирос и лишь тогда ответил:
   - Ну, пошли, бездельник! – его усы растянулись в насмешливой улыбке.
   Мы вышли на улицу, встали под навес и закурили. Дождь уже значительно ослаб, по сравнению с предыдущими днями, но ветер по-прежнему гнал низкую размытую облачность, которую едва не царапали верхушки сосен.
   - Скукотища, а не погода. – сказал я, глядя вверх, - Ни полетать, ни… на рыбалку сходить…
   - Зубаря-то много начерпать успел? – выдыхая папиросный дым, спросил Юрка.
   - Да… Как много… Так, немного есть. Смотря, с кем сравнивать: кое-кто нагреб, как на продажу.
   - Ладно, не прибедняйся! – Юрка подтолкнул меня локтем, - видел я твой ящик! Угостишь десятком хвостиков?
   Юра прищурился и пригладил свои усы сверху вниз. Он всегда так делал, когда подначивал меня.
   - Да угощу, угощу, жалко нету! Если их мухи, заразы, раньше не съедят. Вон, Санька Глебов свою всю развесил, через два дня в ней уже белые червяки копошились…
   - Фффу, гадость, - скривился Юрка, - О! А это кто топает по лужам?

   К входу в «бунгало», хлюпая сапогами, приближался один из наших техников. От непогоды его защищала самая популярная в военной среде противодождевая одежда – резиновый плащ от химкомплекта. В руке он держал жестяное ведро, с верхом наполненное грибами.
   - Неплохо так! – удивился я, - пошли, значит, грибы?
   - Да навалом уже! – стряхивая с капюшона капли воды, ответил техник, - Еще позавчера проверяли – одни сыроеги были, да и те сплошь червивые. А сейчас вот, сбегал, - хоть косой коси!
   Действительно, в ведре не видно было никаких сыроежек, все, как на подбор – молоденькие подберёзовики.
   - Ладно, пойду я, - техник подмигнул нам с Юркой, - мне еще в столовке надо картошечки на жарёху зачерпнуть.
   
Зря он это сказал при Юрке. Насчет картошечки с грибами. Юра задумчиво посмотрел вслед грибнику и перевёл вопросительный взгляд на меня. Брови – «домиком», в глазах – предвкушающая мечтательность. «Опять желудок скомандует ногам» - подумал я и, ткнув Юрку в грудь указательным пальцем, вслух произнёс:
   - Заметь, Юра, это не я предложил!

   На следующий день, после окончания предварительной доподготовки к полётам, заглянув в столовую на малосъедобный обед, мы собрались за грибами. Облачились в резиновые плащи, натянули сапоги, в руках у меня было жестяное ведро, которое я одолжил у техников. Ведро, сколько мы его ни полоскали, все равно отдавало керосином, но это нас не особо смущало. До ближайшего, на мой взгляд, перспективного березняка было не более полукилометра. Мы шли, стараясь обходить высокую траву, которая норовила стряхнуть с себя накопившуюся дождевую воду прямо нам в сапоги.
   
   Собственно в лес заходить и не пришлось. Молоденькие, растущие, как на дрожжах под дождём, подберёзовички, массово встретили нас среди молодой берёзовой поросли. Бог ты мой! Да сколько же их тут! Я опустил ведро в траву и мы принялись срезать небольшие, аккуратные грибочки, растущие иногда по нескольку штук из одной грибницы.
   - Юра, только внимательней проверяй, чтоб чистые были!
   - Я что, по-твоему, в первый раз грибы собираю? – немного оскорблено выглянул Юра из-под капюшона, - У нас во Владимире знаешь, какие грибные места? Особенно вдоль Клязьмы. Белых – тьма, ты столько и не видел!
   Юра подошел и продемонстрировал мне свежесрезанный, мокрый от дождя подберёзовик.
   - Вот, глянь. – Гендов едва не в нос сунул мне гриб, – Видишь: срез ножки – чистый? А вот и шляпка пополам разрезана – видишь, тоже чисто?
   - Да вижу я, вижу. Ты поаккуратней ножом-то перед глазами размахивай: у меня их всего два!
   
   Минут через двадцать мы уже закончили. Ведро наполнилось до краёв, сверху, воткнув ножками в общую массу, Юра водрузил несколько более крупных, с разбухшей от влаги нижней «губкой», подберёзовиков.
   
   Через полчаса мы уже сидели в «бунгало», чистили картошку и ждали, когда на плитке разогреется большая и глубокая сковорода. Картошку и растительное масло мы добыли в столовой, как всегда, без проблем: работники столовой – матросы срочной службы – вообще никак не реагировали на экспроприацию этих продуктов, они давно к этому привыкли и смирились.

   Сковорода нагрелась, мы налили в неё дармовое подсолнечное масло и вывалили нарезанные грибы. Минут через десять уже вкусно запахло. На ужин в столовую мы намеренно не пошли, чтобы не нивелировать грядущие вкусовые ощущения. Слюна, не дожидаясь финала приготовления, уже обильно выделилась, и мы с Юркой весело передразнивали друг друга и смеялись. В ожидания картошки, грибы постепенно ужимались и оседали в сковороде, высвобождая из себя содержащуюся воду. Теперь ломтики подберёзовиков плавали в кипящей грибной жиже.

   И тут неожиданно на поверхность всплыл червяк. Большой, жирный и белый. Я невольно вспомнил про вяленых зубарей Саньки Глебова и белых опарышей, что проели дырки в его улове.
   - Что за…? Откуда он взялся? – недовольно нахмурился Юра, подцепил наглеца ложкой и стряхнул его на подстеленную газету.
   - Да случайный, наверное. – сказал я, - мы же все грибы проверяли!
   - Ага, все чистые были, ни одной дырки. – Юра озадаченно облизал усы нижней губой.

   В ответ всплыли ещё три или четыре червяка.
   - Вот заррразы! – Юра опять принялся гоняться за ними с ложкой.
 
  Пока он вылавливал этих, всплыло штук пять новых. Теперь уже и я вооружился своей ложкой, в помощь Юрке. Стоило выудить одного, на смену ему всплывал другой, в то и два. Подцепить их было не так-то просто: в булькающем грибном «соусе» червяки принужденно двигались и  норовили «убежать» и скрыться под поверхностью. Мы самоотверженно боролись за свой ужин, не собираясь делить его с противными, отожранными нашими грибами, червяками.
   Позднее, анализируя этот конфуз, мы пришли к выводу, что черви вполне комфортно устроились в пористой «губке» грибов, что находится на обратной стороне шляпки. Но даже и тогда это знание нам бы уже не помогло: грибы-то уже кипят и тушаться! Оставался лишь один-единственный вариант спасения ужина: выловить всех, до единого!

   Примерно через полчаса непрерывных трудов нам показалось, что мы справились с задачей. Крупных червей на поверхности больше не было. На мелких их собратьев, кое-где плавающих вперемежку с грибными волокнами, мы уже не обращали внимания: проще было всё выкинуть на помойку.
   - Пора бы уже картошку всыпать. – внимательно вглядываясь в результаты нашей работы, сказал Юра.
   - Ну да. – согласился я, - Только надо бы помешать немного, там пригорело уже, наверное.

    Я опять взял ложку и помешал по кругу тушёные грибы, стараясь отделить от дна те, что прикипели. Снова всплыло с десяток толстых червяков.
   - Да что ж ты будешь… - простонал Юра, в отчаянии прикрыв глаза и бессильно откидываясь на спинку стула, - Это форменное издевательство!

   Мы снова и снова гонялись ложками за шустрыми червями, но они, словно в насмешку, вновь всплывали целыми отделениями, после каждого помешивания. Складывалось стойкое ощущение, что их там бесконечное количество, будто те, которых мы уже выловили,  каким-то образом, будучи сваренными, все равно залазили обратно. Я невольно покосился на заляпанную маслом газету, поверхность которой была сплошь усыпана трупами «поверженных врагов». «Брр… А ведь мы всё это могли съесть.» - подумалось мне.

   Еще с полчаса мы орудовали ложками, отлавливая наглых белых червей. Не знаю, как у Юрки, а мой аппетит, глядя на эту бесконечно всплывающую «прелесть», плюнул и куда-то ушёл. Мы уже совершенно безэмоционально ковырялись в бульоне, словно это была наша рутинная, но необходимая работа. Спина затекла, в постоянном полупоклоне, в глазах стала проявляться резь, то ли от испарений со сковороды, то ли от непрерывного напряжения глаз. Червяки всё никак не хотели заканчиваться.

   Я в очередной раз занес ложку, чтобы вновь перемешать содержимое сковороды.
   - Стой! – Юра поднял руку и словно прислушался к чему-то.
   - Чего – стой? Куда стоять? – я посмотрел на Юрку и сразу все понял.
   Юра показал пальцем на грибы и почему-то тихо, словно боясь кого-то вспугнуть, произнес:
   - Видишь? Червей-то больше не видно!
   - Действительно. – не особо вглядываясь, сразу согласился я, - Ну, раз не видно, может, их и нет уже?
   - Быстрей давай картошку!

   Не мешкая, пока проклятые черви своим всплытием не испортили наш гениальный план, мы всыпали в грибы всю, порезанную на полукружочки, уже немного потемневшую картошку. Посолили и уж тогда перемешали всю эту массу. Потом внимательно осмотрели результаты наших трудов. На белом картофельном фоне не было видно ни единого червяка! Очевидно же, следовательно, их и нету!

   Когда мне было приблизительно 6 лет, в детском саду я как-то умудрился подхватить дезинтерию. Как она протекала – уже не помню, по-видимому, неизбежные результаты болезни больше беспокоили мою маму, нежели меня. Зато отчетливо помню, что после положенного лечения в больнице, меня отправили в небольшой загородный детский санаторий, для восстановления. Крохотный санаторий, небольшой деревянный дом, кроме небольших подсобных помещений, содержал, как и любой детский сад, спальню, игровую комнату (без телевизора!) и столовую. За оравой в тридцать малышей наблюдала одна-единственная воспитательница. Уважаемым возрастом в 6 лет в этой группе обладали только я и еще один мальчишка, мой ровесник. Все прочие маленькие пациенты имели скромный возраст 3-4 года, а один из них был и вовсе двух лет от роду, вечно писался и просился к маме. Словом, мы с приятелем в этих условиях стали почти «взрослыми авторитетами», малыши на нас смотрели с нескрываемым уважением. Кроме того, мы пользовались доверием воспитательницы, нам даже дозволялось гулять одним, без присмотра, во дворе санатория. На улице уже лежал снег, что для двух активных пацанов уже само по себе обеспечивало игровое поле; мы носились, валялись в снегу и лепили уродливых снеговиков.

   Как-то, заканчивая прогулку, я, неожиданно даже для самого себя, предложил:
   - А давай всем скажем, что мы видели зайчика!
   Приятель, ни секунды не думая, мгновенно согласился.
   Едва переступив порог, не успев толком стряхнуть снег, мы в один голос объявили:
   - А мы видели зайчика!
   Дети пооткрывали рты и восхищенно вытаращили глаза. Это было чертовски приятно, мы прямо чувствовали, как наш авторитет в группе не просто усилился – он  взмыл на недосягаемую космическую высоту!
   - Дети, наши мальчики во дворе видели зайчика! – неожиданно услышали мы голос воспитательницы, которую по невнимательности не сразу приметили в другой части комнаты.
   Сразу стало страшно стыдно, мы покраснели, мне казалось, что прилившая от стыда к ушам кровь, превратила их в огромные и тяжелые лопухи. Мы напряглись, ожидая неминуемого разоблачения врунишек, внушения вроде «а-я-яй, как нехорошо!» и низвержение нашего авторитета до уровня двухлетнего «салаги», «прудящего» прямо в колготки.

   Но воспитательница оказалась мудрой женщиной. Она решила нам подыграть. Разумеется, не для того, чтобы спасти нашу «подмоченную» репутацию, а исключительно ради малышей, которым уже наскучило ждать очереди, чтобы поиграть с машинкой или куклой. Её божественный авторитет накрыл нас своим ангельским крылом. Дети окружили нас и наперебой расспрашивали, дергая за рукав:
   - А какой он был, зайчик?
   - А где вы его видели?
   - А он еще не убежал?

   И мы совершенно неожиданно сами поверили в свое собственное вранье! Ну, как же, конечно же мы его видели! И даже глядя друг другу в глаза, излучая одну лишь святую честность, мы с приятелем принялись наперебой описывать «увиденного» зайчика:
   - Ну да, мы же видели! Такой беленький, ушки на макушке и пушистый хвостик пимпочкой!

   Вот теперь вы наверняка представляете, что чувствовали мы с Юркой, с удовольствием уплетая горячую и ароматную картошку с грибами. Аппетит мгновенно вернулся, словно он и не уходил, а просто ждал, покуривая, за углом. Мы свято уверовали, что там уже нет никаких червей – мы же их не видим!

   И не говорите мне, что с вами ничего подобного не случалось! А если случалось и вы таки не решились это съесть, мне в чем-то немного вас жаль. Брезгливостью иногда тоже полезно уметь управлять! Когда это необходимо.