Подари мне сына, похожего на тебя. Глава XI

Глава X http://proza.ru/2025/12/11/1198

XI

Никита действительно ощущал себя очень счастливым. Он не ходил, а летал, окрыленный этой новостью и перспективами. Во-первых, на самом деле он считал, что уже находится в том возрасте и достаточно крепко стоит на ногах, чтоб позволить себе детей, продолжение себя, своих генов и наследников имущества. Кому-то же надо передать всю свою красоту, таланты, опыт и заработанное. Во-вторых, он предвкушал, насколько же успешно и счастливо сложатся жизни его потомков. Внуки миллиардера, одного из самых влиятельных людей в стране, да и за ее пределами. У них будет всё с самого рождения. И всё самое лучшее. Образование, спорт, путешествия, все возможности! Они смогут выбирать себе ту жизнь, которую сами захотят, смогут полностью раскрыть свои таланты в любимом деле. Все двери мира будут им открыты. Да! Его дети будут счастливы! Даже если они с Эмилией не долго проживут вместе и разведутся. Это уже ничего не изменит. Дети будут частью этой семьи, и дед будет на всё готов ради любимых внуков. И конечно, это будут очень красивые дети. Учитывая их с Эмилией данные. И талантливые во многом. Эма ведь тоже талантливая, только испорченная. Но он даст своим детям нормальное воспитание, заложит в них правильные ценности, научит их читать книги и размышлять...

- Ты что такой счастливый ходишь в последнее время? Всё в облаках каких-то витаешь.
- О, Саня, привет!
- Здорово! Как съездили, рассказывай? Что там в Японии?

Саня тоже недавно вернулся из отпуска, поэтому они с Никитой только увиделись и пустились в рассказы о своих путешествиях.
Никита поведал о своем визите в «дом благоухания», о том, что сентябрь в Японии очаровательный и яркий. Такой же, как и местные девушки. Также сообщил, что на обратном пути они еще на неделю остановились в Корее.

- Знаешь, какой самый желанный подарок у мелких корейцев на 16-летие?
- Айфон последней модели?

Никита расхохотался.
- Неа. Давай еще предположения.
- Ну… что-то технологичное… робот какой-то потрясный?
- Нет, - Никита веселился от души. - Ещё.
- Да кто их разберет… Не знаю… путешествие в штаты?
- Ни за что не догадаешься!
- Ладно, колись уже.
- Пластика.
- Какая ещё пластика?
- Операция пластическая.
- Чего?.. По смене пола что ли?
- Не! - снова рассмеялся Никита. - Пластика век, чтоб глаза были больше, да и всё остальное режут и перекраивают по моде: носы, губы… так, что мама родная не узнает.
- Да ладно! Это ты сам придумал!

Никита отрицательно замотал головой:
- Сам почитай, это не шутка.

Саня сидел ошалевший с высоко поднятыми бровями. Лишь один ёмкий и исчерпывающий вопрос он смог озвучить:
- А нафига?!
- Да они больные там на всю голову. Я тоже раньше не знал. У них там культ красоты и юности просто. Вплоть до того, что не устроишься на нормальную работу, семью не создашь. Все хотят выглядеть, как куклы с витрины.
- Понятно всё с ними. А в Японии чем болеют?
- В Японии меня чуть не усыновили.

Теперь хохотал Саня.
- Это как?!
- Да это старая традиция. Усыновлять мужа дочери или кого-то из родни, друзей, чтоб передать бизнес и капитал. К тому же население Японии прогрессирующе стареет. Бездетные пожилые пары усыновляют молодых людей. В основном с той же целью — получить наследника.
- А ты вообще при чем? Жениться там собрался?
- Я нет. Но меня хотели женить.

Саня снова залился смехом.
- Ты как всегда в своем репертуаре! Эмилия вовремя увезла тебя назад?
- Да знаешь, меня ведь и тут чуть не усыновили?
- Кто?!
- Да есть одна… сказала, что могла бы заняться моим воспитанием. Видишь, девушки у нас ищут себе «папиков», а я чуть не завел себе «мамика».
- Ой, Никита… с тобой не соскучишься! Ты б уже завязывал с этим. С «мамиками» и вообще с бабами.
- Да я уже завязал, кажется.
- Кажется? Надо серьезно, а не «кажется». Как раз хотел поговорить с тобой.
- О чём?
- Не о чём, а о ком.
- О ком? - веселился Никита.
- О Юле.
- А что с Юлей?
- Да пока ничего, но ты заметил, с каждым днем у неё юбки становятся всё короче, ресницы всё длиннее, каблуки всё выше, а блузки всё прозрачней?

Никита рассмеялся. Саня продолжил:
- Нет, пока тебя не было, месяц она ходила как и раньше. Но стоило тебе вернуться, как снова понеслось.
- Главное, чтоб это не заметил босс. Иначе выговор будет нам.
- Уже заметил, и был деликатный выговор. Причём мне, - хохотнул Саня, - как самому главному виновнику. Надо и ей как-то деликатно замечание сделать. Девушка хорошая, очень исполнительная, шустрая... Не хочется обижать.
- Поэтому ты и сделай.
- Само собой, мне придется. Не тебя же отправлять на столь ответственное и деликатное задание. А твое задание — прекращай с ней так открыто флиртовать.
- А я флиртовал? — включил дурачка Никита.
- Никит…
- Да ладно, понял. Ну расслабился немного. Мы же последний год не разгибаясь пашем...
- Все пашут. Но не морочить же девушек от этого?
- Не мог удержаться. Да ты вспомни, она же почти сразу сама пошла в наступление.
- И что? Проигнорировал бы, она бы и успокоилась. Тебе-то какой интерес?

Никита пожал плечами.
- Не знаю. Переключиться как-то от бесконечных цифр, расчётов, чертежей... Сначала просто трепались, а потом забавно стало.
- Наблюдать за ней?
- И это тоже. Смешно было, она меня веселила своими откровенными прикидами и уловками, которые видимо почерпнула из макулатуры типа «Как завоевать симпатичного шефа за месяц. Пособие глупеньких блондинок». Но больше интересовало, когда откровенно начнет меня клеить.
- Слушай, ну нельзя же так. Она же живой человек. Ты допрыгаешься однажды...
- Сань, хватит меня воспитывать. Константин Сергеевич не смог, так и ты не пытайся.
- Константин Сергеевич, видно, мало ремня давал, пока кожа на твоих ягодицах ещё не была в мозолях от сиденья в Мустанге и Бугатти.
- Замечу, кресла в Мустанге, а уж тем более в Бугатти, мозоли не натирают, в отличие от твоих в Ниссане.
- Не важно. Лупили тебя мало.

Никита вдруг посерьезнел и ухмылка слетела с его лица.
- Мало, ты прав. Но запомнилось на всю жизнь. Давай лучше поговорим о Бугатти или Ниссанах.

***

Никита послушался друга и переменился к Юлечке. Словно по щелчку пальцев. Ещё вчера он был привычно открыт с ней, разговорчив и игрив, стрелял своими синими лучами глаз, прожигая сердце девушки насквозь, взбадривал весь этот бульон флирта сладкими улыбками и сдабривал пряными комплиментами. Сегодня же он стал холодным, отрешенным и чужим, словно видел её впервые. Но это лишь была ледяная верхушка айсберга на поверхности. Там, в темных безднах его отравленной души, притаился внимательный наблюдатель, глубоководный хищник, питающийся недоумением, отчаянием и энергией влюбленной доверчивой девушки.

На Юлечке лица не было. Она выходила из кабинета Никиты вся дрожа, готовая вот-вот расплакаться. Слегка споткнулась на своих высоких каблучках и чуть не выронила поднос, закрывая за собой дверь. Саня поднял глаза от экрана, взглянул на Никиту, который сидел так же за ноутом напротив, через большой черный лакированный стол, и уже затянулся своей паровой «соской», выпуская клубящийся приторно-сладкий туман, словно он только и работал на этом топливе.

- Никит.
- А?
- Зачем ты так с ней?
- Как? С кем?
- Ты же не маленький...
- Ты же сам просил прекратить флирт. Вот я и прекратил.

Саня вздохнул:
- Прекрасно понимаешь, о чем я. Вчера ещё вы щебетали с ней каждый перекур, комплиментами сыпал, за занавеской ворковали, а сегодня ты игнорируешь её, словно мебель. Нельзя же так. Не мне тебя учить.

Никита резко отложил «соску», досадливо сдвинул ноут от себя, оперся на локти и взялся за голову, взъерошив светлые пряди и замкнув длинные ухоженные пальцы на затылке:
- Ё-моё, Саня, ну хоть ты не пили меня! Задолбали эти бабы, и ты туда же. Я уже согласился с тобой — флирт был неуместен. Ты просил прекратить — я прекратил. Чё ты ещё от меня ждешь? Что я буду выходить из этого нежно и филигранно? Да она простая неотесанная девка. Приехала: вчера ещё коровам хвосты крутила, а сегодня уже в Москва-Сити начальникам березовый вайб разносит — головокружительный взлет карьеры! Да у неё даже образования нет.

Никита поднял голову и хлопнул резко ладонями по столу так, что ноут съехал с подставки и завис кособоко, слово тоже с немым упрёком.

Саня ничего не ответил, только внимательно наблюдал за другом. Никита заметил этот взгляд:
- Всё! Хватит с меня! Я слова больше о ней слышать не хочу.

Саня лишь покачал головой.

После обеда пришли радостные вести: компания получила первый транш — аванс за проект застройки престижного столичного квартала. И это были огромные суммы. К которым даже страшно было прикасаться. Так как ответственность была соизмерима этим деньгам. Но Александр Арсеньевич имел холодную голову и складный ум. Поэтому умел рассчитать свои силы. У него было целое лето, которое он не пропел и не пропрыгал, а усердствовал, чтоб расширить штат сотрудников, дополнительно нанять квалифицированных специалистов и распределить объемы задач. Теперь же у них были первые результаты, проделаны работы по изысканиям и обследованиям, рассчитаны нагрузки, определены основные материалы и сметы — было что показать заказчику за его вкладываемые сотни миллионов. Теперь можно было и выдохнуть слегка. «Выдохнуть» коллективно решили в одном из лучших заведений на Тверском бульваре.

К семи часам офис совсем опустел и потемнел. На этаже оставались только Никита, Саня, Артём и Юлечка. Покидая свой кабинет, Никита даже не взглянул на неё, лишь буркнул официальное «до свидания». Юлю уже начало трясти. Она держалась изо всех сил неделю, но внутри всё бурлило и кипело, и грозило в любую минуту выплеснуться наружу, поливая всё огнем и посыпая всех пеплом, кто не успел сбежать вовремя. Перемены в Никите начались с понедельника, а сегодня уже была пятница. Пятничный вечер — особенное время каких-то ожиданий, надежд, смешанных с радостью окончания рабочей недели и предвкушением выходных, которые всегда так хотелось бы проводить весело, счастливо, где-то наедине с Никитой, лишь вдвоём, сбежав от всего мира. Чтоб в понедельник снова вместе выходить на работу, сохраняя эту сладкую тайну, лишь тихонько перемигиваясь на газах у всех, а затем на обеде украдкой целоваться под их полупрозрачной занавеской, хранительницей стольких воспоминаний и задушевных разговоров, одновременно боясь и желая быть застигнутыми кем-то случайно вошедшим. После отпуска он был такой хороший, особенно красивый и загоревший, счастливый, свежий, подтянутый… подарил ей настоящее кимоно! А не пустячного котика, машущего лапкой. Ведь не просто так же! Наверняка с намёком, что однажды захочет увидеть её в нем. Что же произошло? Может, она чем-то обидела его?

Юля стояла всё в той же позе, держась за край стола и глотая первые слёзы, чтоб они не пролились. Вышел и Саня. Он заметил её бледный и огорченный вид, застывший взгляд в пустоту перед собой.

- Юлечка, у тебя всё в порядке? - начал он мягко, по-отечески.
- Да… да… - полушепотом ответила она, затем собралась, улыбнулась — незачем показывать свои чувства, незачем расстраивать такого хорошего человека, как Александр Арсеньевич. - Всё хорошо, домой вот собираюсь.

Саня обозрел её внешний вид. И решил, лучше уж сейчас, чем снова откладывать этот разговор:
- Юля, я вот что хотел сказать: у тебя отличная фигура, вполне можно понять твои потрясающие блузки и короткие юбки. Ты молодая красивая девушка и можешь позволить себе разные наряды… но в нерабочее время. Понимаешь? Только не обижайся, - добавил он, заметив выражение ее лица. - Помнишь, как ты одевалась, когда только пришла к нам? Очень красиво, элегантно, но более строго, сдержанно.

Юля раскраснелась как рак и опустила глаза:
- Это и Никита Константинович заметил? Его разозлило? Поэтому он… такой стал?..
- Нет, это главный заходил и обратил внимание. Одним словом, Юля, в офисе в рабочее время немного ближе к дресс-коду, ладно?
- Хорошо, Александр Арсеньевич, - потупилась Юлечка.
- А насчет Никиты Константиновича, не расстраивайся, он последние дни не в духе. И вообще не бери в голову и не обращай своё драгоценное внимание на смены его настроения. Я думаю, он кроме своей девушки вообще никого и ничего не замечает. Он не злится, просто в своих мыслях.

Юля пошатнулась и ещё крепче схватилась за край стола, чтоб не упасть. Голова закружилась, в глазах всё поплыло, в ушах нарастал шум собственного осыпающего осколками сердца... Ноги перестали слушаться... сейчас бы хоть землю под ними почувствовать, надёжную опору, целительную мякоть под голыми пятками — естественное и природой данное нам заземление на случай всяких гроз и разящих молний нашей жизни. Но она торчала, как срезанный бутон, нанизанный на шпильках на 92 этаж стеклянной витрины человеческой суеты, тщеславия, стяжательства и одиночества.

- Ясно… Поняла, - едва слышно пролепетала она, не поднимая глаз.
- Хороших выходных, Юлечка. Отдыхай, - ласково попрощался Саня и ободряюще пожал ей плечо.
- Спасибо, - она кивнула своей светлой головкой с аккуратно уложенными локонами.

Юля тяжело опала в кресло. Оставшись наедине, она сначала сидела минут 15 не в силах пошевелиться, блуждая рассеянным невидящим взглядом по мелькающим картинкам в мониторе. Словно оболочка, красивая нарядная фигурная ёмкость, в которой ещё четверть часа назад жила молоденькая, полная чаяний и соков девушка. Но теперь совершенно выпитая и опустошенная. И она вдруг провалилась в эту бездну, осыпалась туда под весом внезапного осознания открывшейся чудовищной истины, под нестерпимой тяжестью поруганных и убитых самых чистых чувств и растерзанных останков самых светлых надежд. Её хорошенькое миловидное цветущее личико вдруг исказилось в гримасе страшной боли и отчаяния. Безмолвно, бесслёзно, безудержно. Пухлые губки, практически всегда играющие в приветливой улыбке, оплыли резко вниз, превратившись в зияющую пустотой темную дугообразную дыру. Застывшая маска Мельпомены слишком долго задержалась на ее лице, и Юле уже требовалось сделать вдох, но грудь сковал какой-то приступ, всё сжалось и окоченело внутри. Когда ей удалось наконец вдохнуть, это был первый звук разразившейся драмы. Это был громкий судорожный всхлип-вскрик. Юля разрыдалась в голос, звучно, протяжно, срываясь почти на крик. Крик безнадежной тоски, обожженной любви, растоптанного женского достоинства, обманутых мечтаний, вопль несбывшегося счастья, позорного фиаско среди наблюдавших украдкой коллег, разочарования в собственной привлекательности и особенности, и что-то ещё… что-то ещё, что так невероятно трудно было выразить, что-то безымянно-бесформенное, что вязким и клейким напалмом жжет до пепла в самой укромной и ранимой глубине души, прожигая там — если не навсегда, то очень надолго — никому не заметную, но поглощающую любой свет и радость жизни персональную черную дыру.

Юля надрывно выла раненой белугой и конвульсивно захлебывалась в собственных рыданиях. Кислотно-жгучие слезы крупными каплями почти венерианских дождей тяжело плюхались на страницы блокнота, на стол и руки, почти прожигая всё насквозь, оставляя следы с черными разводами — то ли обугленная сажа, то ли просто не водостойкая тушь. Вслед за этим Юля вся потекла. Распух, набух и раскраснелся ее махонький курносый носик. Воздуха совсем стало не хватать на этом илистом топком дне, под толщей этих мутных чёрных вод. Она подошла спотыкаясь к окну и распахнула его. Оттуда пахнуло целебной свежестью и прохладой сентябрьского дождливого вечера. Офис находился так высоко, что все окна здесь предусмотрительно лишь откидывались форточкой и на уровне выше груди. У Юли и мыслей никаких подобных не было, но всё-таки, бывают моменты в жизни, когда лучше держаться подальше от широко открытых окон. Она рыдала на блестящую от осенних слез Москву. Вся Москва была так же хороша, блестяща, но безутешно печальна, как и Юля в этот вечер. Так же истекала потоками слёз и ничком лежала обессиленная в собственной сырости и мгле. Может, она поддерживала Юлечку в этот вечер, а может, во всей Москве не одна такая обескрыленная птица лила ливни и нуждалась в солидарности. Вдруг что-то шлепнулось на руку, которой Юля уперлась в стекло. Что-то черное, влажное, похожее на большого дохлого утопленного паука. Девушка даже вздрогнула от неожиданности и омерзения, примолкла и немного переключилась от своей трагедии. Сквозь затуманенный взгляд и опухшие веки она пригляделась к мохнатой гадости в полумраке. Но это оказался не паук и не мокрое птичье перо из окна, как показалось сначала. Это отклеились ресницы с правого глаза. Осознав это, Юля испытала чувство нелепости и глубокого сожаления о затраченных усилиях и средствах на свою внешность, что так и не приблизило к заветной цели, и её снова опрокинуло, очередной тяжелой и неумолимой волной разбило об острые скалы, и с новой силой накрыл ещё более неистовый виток сокрушенных рыданий.

А в это время где-то в Сокольниках тихонько плакала Кристина. Но она не могла себе позволить так самозабвенно предаться раздираемым чувствам, как Юлечка, потому что в соседней комнате делал уроки её сынишка. Поэтому ей приходилось уже в который раз давить рыдания и душить слёзы подушкой.

Жаль, что устремлённые лишь на Никиту глаза совсем не замечали, как с начала лета почти ежедневно ее провожает по вечерам от магазина интересный мужчина, стараясь выгуливать собачку примерно в один и тот же час. Но он всё никак не решается подойти и познакомиться. Кристина ходила с рюкзаком за покупками и никогда не носила слишком тяжёлых сумок в руках, из-за чего не находился повод помочь ей донести продукты и заодно завязать разговор. Кристина в его глазах выглядела красивой, не похожей на других, с каким-то особенным ахматовским взглядом больших грустных понимающих и тёплых глаз. Взрослая женщина, спокойная, степенная и интеллигентная, не похожая на современных шебутных самовлюбленных дам и уж тем более на пустых ветреных девчонок, особенно этих блондинок. Поэтому он и не обращал внимания, что за ним вот уже полгода с большим интересом наблюдает молодая симпатичная девушка в Воскресенском храме, куда он ходит каждую неделю. И она зачастила, стараясь не пропускать ни одно воскресенье, чтоб на него посмотреть и ему заприметиться однажды. Платочки выбирает нарядные, кружевные, юбочки стала носить длиннее, а краситься совсем перестала, ведь такой мужчина — его же кротостью можно привлечь. Не то что эти, которые всё время пялятся на нее бесстыдно в кафе, где она работает. А в это кафе стал ежедневно на обед заходить один молодой человек, который приехал в прошлом году из Брянска покорять Москву, но был покорен прекрасным чистым образом — милая скромная девушка, блондинка с прозрачными большими зелеными глазами. Он уже и чаевые ей большие оставлял, и за барную стойку регулярно подсаживался, где она обычно разливает напитки, и книжку стал читать после обеда — бесполезно, она смотрит всё мимо него. И он страшно грустит, хотя такой видный парень. Но совсем не видит, как на него не отрываясь все 45 минут тренировки смотрит одна молодая женщина, чей пятилетний сынишка занимается у него в детском футбольном клубе. И где уж ей заметить, что давно уже вздыхает, глядя на нее, брат её кумы, за которым бегает одногруппница, а с неё глаз не сводит сосед с этажа ниже, в которого по уши влюблена напарница по службе, которая сегодня сняла свой китель с погонами, оставила вместе с ним свою строгость и собранность, и теперь сидит в этот пятничный вечер, потягивает горькое пиво, мыслями вся далеко о своем черноглазом смуглом лейтенанте и его успехах в стрельбе, но приходится слушать и утешать лучшую подругу, которая плачется о каком-то белобрысом надменном хлыще на Бугатти:

- Таня, он такой классный! Ты бы его видела!
- Да видела я его фотки. Ну и что там особенного? Я понимаю, ты влюбилась по уши, но он даже имени твоего не знает. И честно говоря, самый заурядный бабник. Смазливый и не более.
- Не-е-ет, - возражает подвыпившая подружка, - ты просто не знаешь Никиту!
- Да и слава Богу! Мне еще этого не хватало. Да и ты с ним завязывай. Оглянись — мужиков полно нормальных. Вон, сидят об тебя глаза ломают. А ты зациклилась на своем Никите.
- А ты на своем лейтенантике.
- Да мы хотя бы вместе служим, дело делаем, людям помогаем. Знаешь, как он стреляет! Я сегодня снова наблюдала. Вот это мужик!

Но подвыпившая подружка, видимо вспомнив что-то своё, вдруг тихонько, но слезливо расплакалась.
- Эй, ну ты чего… Ну-ка отставить эту сырость, - стала утешать её Таня, подсев поближе и приобняв совсем раскисшую подружку.

Слёзы… слёзы… слёзы текли сегодня вечером ручьями. Слёзы Москвы тонкими мерцающими ниточками стекали по запотевшим окнам квартир, офисов, кафе, спортзалов, библиотек, церквей, машин в пробках, магазинов, школ, полицейских участков, больниц... И каждый, кому было о чем взгрустнуть, грустил о чём-то своём в этот пятничный вечер.

Никита постепенно продвигался по пробке к месту встречи с друзьями. Его жемчужно-голубой с черным Бугатти особенно красиво стоял под этим заунывным дождём среди нескончаемых рядов других машин. Он ни о чем не грустил, его распирало от самодовольства и чувства успеха. По чём ему все эти женские слёзы? Собственно, а в чём была его вина? Он никому ничего не обещал, не предлагал, ни к чему не склонял. Он не отвечает за чьи-то чужие фантазии, за самообман, которым любят заниматься все эти женщины. Их несбывшиеся надежды - это полностью на их совести и ответственности. Меньше надо мечтать и распаляться своими желаниями, расшатывать свою психику ложными представлениями и домыслами. Если им нравится вариться в собственных иллюзиях — что ж, их право, их проблемы.

Никита ехал с абсолютно чистой совестью, счастливый и предвкушающий только самые радужные перемены в своей жизни. Вот образовалась прореха в пробке, как-то все двинулись, разъехались, свернули по дворам, и обозримая часть дороги оказалась полупустой. Никита решил воспользоваться возможностью и прибавил газу. Дорога скользкая, дворники едва успевают смахивать мелкие моросящие капли. Мчась в своих заоблачных мыслях, он и не заметил сразу. Ни пешеходный переход, ни женщину с коляской.

Лишь в последнее мгновенье. Визг тормозов, Бугатти слегка развернуло и вынесло носом на встречную полосу. Беды удалось избежать. Секунда отделяла его от непоправимого. Перепуганная женщина бегом проскочила, даже не оглядываясь. Что смотреть на этих сумасшедших за рулём? Сейчас всё так. «Следи за собой, будь осторожен» [1]. Особенно на пешеходном переходе.

Ужас Никиты мгновенно сменила ярость:
- Чертовы дети и их беременные мамаши! Провалитесь вы все пропадом с улиц! Тварь! Куда ты прешься с коляской в дождь! Сиди дома в такую погоду! Ещё не хватало сесть из-за какой-то курицы, бестолочи…

Он выровнял машину и поехал дальше. В голове ещё какое-то время проносились самые непристойные выражения, но он так и не выругался матом вслух. Было бы наивным полагать, что Никита не матерится из каких-то соображений нравственности, морали или этики. Но за ним с юности, со школы, не закрепилась эта вредная привычка. Знал он много всяких витиеватых выражений, но теорией лишь всё и ограничивалось. Не практиковал. Он считал это ниже своего достоинства. Считал, что в приличном высоком обществе так не выражаются. Это удел малообразованного грязного плебса, быдло-большинства. Он же несомненно принадлежал к высшему кругу. К тому же такой красивый изящный рот как у него, употребляющий изысканную еду, дорогие напитки и целующий самых красивых женщин, просто не мог оскверняться грязной низкосортной бранью. Это для других.

Выпустив пар, он запретил себе больше думать об этом. «Плевать на них на всех. На этих баб и на их никчемное потомство». Никита быстро и безвозвратно выкинул всё это из головы. Никто не омрачит его счастья, его успеха, его роскошной жизни.


---------
Сноски:
[1] Строка из песни группы «Кино».


Продолжение следует...