7. Обычное декабрьское жизнь не удалась, смиритесь

Утро началось с того, что Йося уронил мне на лицо свою плюшевую голову.
— Подъём, — сказал он голосом существа, которое явно не понимает концепцию «суббота».
— Мрфх, — ответила я в подушку.
— Это не слово.
— Это универсальный ответ на всё до полудня.

Я села, протирая глаза. За окном было обычное серое утро. Обычное декабрьское «жизнь не удалась, смиритесь».
Спица лежала на тумбочке, мерцая так тихо, будто извинялась за своё существование.

— Второй предмет, — напомнил Йося, устраиваясь на краю кровати. — Нам нужен Напёрсток Последнего Стежка.
— Напёрсток. Конечно. Потому что спицы было недостаточно. Мы собираем швейный набор апокалипсиса?
— Технически — да, - голосом строго преподавателя ответил Йося.
— Это был риторический вопрос.
— Я знаю. Мне просто нравится отвечать на риторические вопросы. Это раздражает людей.

Шкатулка на столе приоткрыла крышку — её версия зевка.
— Напёрсток спрятан там, где заканчиваются истории, — процитировала она. — Это всё, что я знаю.
— «Где заканчиваются истории»? Это... библиотека? Кладбище писателей? Финал сериала, который отменили?
— Последнее — слишком жестоко даже для магии, — заметил Кошмар, выползая из-под кровати.

Йося поднял лапу. Вокруг него закружились огоньки, складываясь в слова:
«Там, где молчат рассказчики,
Где эхо ждёт ответа,
Найди, что держит ткань миров
На кончике предмета».
— Очередная загадка, — вздохнула я. — Кто вообще придумал, что магические квесты должны быть такими? Почему нельзя просто: «Напёрсток в третьем ящике комода, вторая улица налево»?
— Потому что тогда любой дурак мог бы спасти мир, — резонно заметила шкатулка.
— А так только я?
— Именно.
Я не была уверена, комплимент это или оскорбление. Зная шкатулку — второе.

«Там, где молчат рассказчики».
Я думала об этом, пока чайник готовил кипяток с претензией на чай.
Рассказчики. Истории. Молчание.
И тут меня осенило.
— Бабушкин дом, — сказала я вслух.
— Что? — Кошмар материализовался над моим плечом.
— Моя бабушка. Она была... — я замолчала, подбирая слова. — Она рассказывала истории. Всему. Цветам. Предметам. Мне.

Воспоминания накатили волной — бабушкин голос, пахнущий мятой и старыми книгами. Сказки, которые она плела из воздуха, из скрипа половиц, из шёпота занавесок.
— Она тоже слышала вещи? — спросил Йося.
— Я... не знаю. Может быть. Я никогда не спрашивала.
«Почему не спрашивала?» — прошептал голос в моей голове. Голос, который я старательно игнорировала последние несколько лет.
— Её дом, — продолжила я, отгоняя мысли. — После её смерти его так и не продали. Он просто... стоит. Пустой. Уже восемь лет.
— И ты ни разу не навещала? — шкатулка приподняла крышку — её версия поднятой брови.
— Я была занята.
— Чем?
— Избеганием.

Дорога заняла три часа.
Я ехала в автобусе, прижимая к себе рюкзак с Йосей, и старалась не слушать жалобы сидений и возмущение поручней.
Шарф молчал — экономил силы, как он объяснил. Шкатулка тоже молчала, но это было молчание, когда готовят особенно язвительный комментарий.
За окном мелькали деревья, поля, маленькие домики. Мир выглядел нормальным. Почти.
Если не замечать, как тускнеют цвета на горизонте. Как небо становится чуть более серым с каждым километром. Как тени падают под неправильными углами.
Прореха росла. Я чувствовала это — не глазами, а чем-то глубже. Той частью меня, которая слышала вещи.


Бабушкин дом стоял на краю леса, окружённый садом, который давно одичал.
Яблони превратились в скрюченных старух, тянущих ветви к небу в немом вопросе. Забор покосился и врос в землю. Калитка висела на одной петле, скрипя от каждого дуновения ветра.
Я стояла у ворот и не могла заставить себя войти.
— Эй, — Йося высунул голову из рюкзака. — Ты в порядке?
— Определённо нет.
— Хочешь поговорить об этом?
— Определённо нет.
— Понятно. — Он помолчал. — Но нам всё равно нужно войти.
— Знаю.
Я сделала шаг. Потом ещё один. Калитка скрипнула — не приветствие, а вопрос.
— Кто? — спросила она голосом, ржавым от молчания.
— Я. Внучка.
— Долго же ты собиралась.
Справедливо. Болезненно справедливо.

Дом молчал.
Не так, как молчали вещи в Саду Незавершённых Моментов — там была пустота, отсутствие. Здесь было другое. Здесь было ожидание.
Я открыла дверь. Петли не скрипнули — они вздохнули.
Внутри пахло пылью, старыми книгами и чем-то неуловимо знакомым. Лавандой? Мятой? Воспоминаниями?
Мебель стояла на своих местах, накрытая белыми простынями. Призраки комфорта. Фантомы уюта.
— Здесь тихо, — прошептал Кошмар.
— Слишком тихо, — согласилась шкатулка.
Я сделала три шага вглубь дома.
И замерла.

Тишина.
Но не обычная тишина. Тишина, которая дышала. Тишина, которая ждала.
Я закрыла глаза и прислушалась — по-настоящему прислушалась, так, как бабушка учила меня в детстве.
«Слушай не ушами, маленькая. Слушай всем, что у тебя есть».
Первый звук пришёл снизу.
Это было... дыхание. Не человеческое — дыхание дома. Медленный вдох через щели в полу, долгий выдох через трещины в потолке. Дом дышал, как спящий великан, не желающий просыпаться в мир, где его хозяйки больше нет.
Второй звук пришёл изнутри стен.
Шёпот. Нет — не шёпот. Эхо. Тысячи эхо, наслоившихся друг на друга за десятилетия. Бабушкин голос, рассказывающий сказки. Мой детский смех. Скрип качалки. Звон посуды. Все звуки, которые когда-либо жили в этих стенах, спрессованные в один тихий, непрерывный гул — как если бы дом записывал всё и теперь проигрывал на самой низкой громкости.
Третий звук...
Третий звук шёл от меня.
Не сердцебиение. Что-то другое. Вибрация в груди, похожая на гудение натянутой струны. Звук всех слов, которые я не сказала. Всех «прости». Всех «я скучаю». Всех «почему ты ушла, не дождавшись, пока я повзрослею».
Этот звук был громче остальных.
Потому что он был моим.

— Ты плачешь, — констатировал Йося.
— Нет. — Я вытерла щёку. — Это аллергия на пыль.
— Пыль воспоминаний?
— Именно.
Я открыла глаза и увидела её.

Она стояла в дверном проёме гостиной. Фигура, сотканная из серого тумана и забытых слов. Моего роста. Моей формы. Но не я.
Потому что у неё не было лица. Вместо лица — провал, заполненный буквами. Буквами, которые складывались в слова. Слова, которые я узнавала.
«Потом».
«Когда-нибудь».
«Не сейчас».
«Я занята».
«У меня нет времени».
«Перезвоню».
«Напишу».
«Приеду».
Все мои обещания. Все мои отговорки. Все мои «нет» под маской «да, но позже».

— Привет, — сказала фигура моим голосом.
Только хуже. Мой голос, пропущенный через все мои худшие моменты. Мой голос, каким он звучал, когда я отменяла планы. Когда говорила «не хочу». Когда выбирала диван вместо жизни.

— Ты кто? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Я — всё, что ты не сказала. Всё, что ты не сделала. Всё, чем ты могла бы быть, если бы хоть раз довела что-то до конца.
— Хор Несказанных Слов, — прошептал Йося из рюкзака. — Я слышал легенды, но...
— Очередная легенда, которая оказалась правдой? — я не отрывала взгляда от фигуры. — Сюрприз.
Хор — или она? Оно? Он? — шагнуло ближе. С каждым шагом буквы на её лице менялись.

«Ты не позвонила бабушке. За неделю до того, как она умерла. Ты собиралась. Но не позвонила».
— Заткнись, — прошептала я.
«Ты не приехала на похороны. Сказала, что занята. Работа. Очень важная работа. Ты даже не помнишь, чем занималась в тот день».
— Заткнись.
«Ты не дописала ей письмо. Оно до сих пор в ящике стола. Три страницы почерком, который становится всё менее разборчивым. Потому что ты плакала. И бросила на середине».
Я попятилась. Спина упёрлась в стену.
Хор приближался.

— Ты не можешь пройти, — сказал Хор. — Ты никогда ничего не заканчиваешь. Ты бросишь и это. Убежишь. Как всегда.
Буквы кружились быстрее. Слова складывались в предложения, предложения — в приговоры.

«Тридцать два незаконченных курса. Семнадцать брошенных хобби. Четыре попытки отношений, из которых ты сбежала, потому что боялась ответственности».
— Я не... — начала я.
«Сбежала. Всегда сбегала. И сейчас сбежишь».

Кошмар заклубился между мной и Хором, но его тёмное облако прошло сквозь фигуру, как сквозь дым.
— Оно нематериально! — крикнул он. — Я не могу это остановить!
— Потому что это — правда, — Хор повернул безликую голову к Кошмару. — Правду нельзя остановить. Можно только принять.
Или отвергнуть. Как она всегда делает.

Шкатулка выкатилась из рюкзака.
— Слушай меня, — сказала она. — Это ловушка. Хор питается сожалениями. Чем больше ты слушаешь — тем сильнее он становится.
— Тогда что мне делать?!
— Ответить! Не сбежать — ответить!
«Она не умеет отвечать», — сказал Хор. «Только молчать. Только избегать. Только притворяться, что проблема исчезнет, если достаточно долго её игнорировать».

Я стояла, прижавшись к стене, и чувствовала, как что-то холодное сжимается в груди.
Потому что Хор был прав.
Я не позвонила бабушке.
Я не приехала на похороны.
Я не дописала письмо.
Я ничего не заканчиваю, потому что заканчивать — страшно. Потому что если закончить — можно увидеть результат. А результат может разочаровать. Результат может быть провалом. Результат может доказать то, чего я боюсь больше всего.
Что я недостаточно хороша.

— Знаешь что? — сказала я вдруг.
Мой голос дрожал. Но я всё равно говорила.
— Ты прав. Во всём.
Хор замер. Буквы на его лице притормозили, словно не ожидая такого ответа.
— Я не позвонила, — продолжила я. — Я не приехала. Я бросаю всё, за что берусь. Я убегаю от проблем, людей и чувств. Я профессиональный чемпион по избеганию дискомфорта.
«Тогда зачем...» — начал Хор.
— Но знаешь, что ещё? — я оттолкнулась от стены и шагнула вперёд. К нему. К себе. К тому, от чего бежала всю жизнь. — Я всё ещё здесь.
Ещё шаг.
— Я не позвонила. Но я помню её голос. Каждую сказку. Каждую колыбельную. Каждый раз, когда она говорила «слушай внимательно, маленькая».
Ещё шаг.
— Я не дописала письмо. Но я могу дописать его сейчас. Или завтра. Или через год. Незаконченное — это не конец. Это возможность.
Хор попятился. Буквы начали расплываться, терять форму.
«Ты... ты не можешь просто...»
— Я не могу изменить прошлое. — Я стояла прямо перед ней. Перед собой. Перед всем, чего боялась. — Но я могу сделать кое-что другое.
Я протянула руку и коснулась Хора.
Буквы рассыпались. Слова потеряли смысл. Туман начал таять.
— Я могу простить себя, — прошептала я. - Я могу.

Хор исчез.
Не драматично — не взрывом, не криком. Просто растворился в воздухе, как утренний туман под солнцем. Буквы опали на пол и превратились в пыль. Обычную, ничем не примечательную пыль.
Я стояла посреди гостиной и дышала. Просто дышала.
— Это было... — начал Кошмар.
— Терапевтично? — предположила шкатулка.
— Я хотел сказать «неожиданно», - Кошмар моргнул и чуть рассеялся.
— Для меня тоже, — призналась я.
Йося выбрался из рюкзака и подошёл ко мне, неуклюже переставляя плюшевые лапы.
— Ты справилась, — сказал он.
— Угу. — Я вытерла лицо. — Надеюсь, это было одноразовое испытание. У меня закончился запас эмоциональных прорывов на этот квартал.
— Судя по всему, — Йося указал лапой куда-то за мою спину, — нет.
Я обернулась.
Дверь в бабушкину комнату светилась.

Комната была маленькой — скорее чулан с претензией на значимость. Но для бабушки это было святилище.
Швейная машинка стояла у окна, накрытая вышитой салфеткой. Полки вдоль стен ломились от тканей, ниток, пуговиц. Манекен в углу — тот самый, который в детстве казался мне живым — застыл в вечном ожидании наряда, который никто не сошьёт.

И в центре комнаты, на крошечном столике, лежала шкатулка.
Не моя саркастичная шкатулка — другая. Деревянная, простенькая. Она светилась изнутри мягким серебристым светом.
— Это она, — выдохнул Йося.
Я подошла и осторожно открыла крышку.

Внутри, на подушечке из выцветшего бархата, лежал напёрсток.
Он был сделан из чего-то, похожего на лунный свет, застывший в форме. Когда я прикоснулась к нему, по пальцам пробежала вибрация — не холод и не тепло, а что-то между. Ощущение правильности.

— «Где заканчиваются истории», — прошептала я. — Бабушка рассказывала истории вещам. Этим вещам. А потом... перестала. Её истории закончились здесь.
— Она была Хранителем? — спросил Кошмар.
— Не знаю. Может быть. — Я сжала напёрсток в ладони. — Может, все шепотницы немного Хранители. Мы слышим то, что другие не слышат. Храним голоса, которые иначе бы замолчали.
Шкатулка — моя шкатулка — подкатилась к шкатулке с напёрстком.
— Сестра? — спросила она неуверенно.
Деревянная шкатулка не ответила. Она была обычной — просто вещью. Но моя шкатулка постояла рядом ещё мгновение, словно отдавая дань уважения.

— Два из трёх, — сказал Йося. — Осталось найти последний предмет.
— Дай угадаю. Ещё одна загадка? Ещё одно эмоциональное путешествие? Ещё одна встреча с персонифицированными психологическими проблемами?
— Вероятно.
— Восхитительно. — Я спрятала напёрсток в карман. — Я определённо должна была попросить почасовую оплату за спасение мира.

Уходя, я остановилась в дверях.
Дом дышал — всё ещё. Эхо всё ещё шептало в стенах. Но теперь в этом не было боли. Только... ожидание.
— Я вернусь, — сказала я дому. — Когда всё закончится. Приберу здесь. Может, даже открою окна.
— Обещаешь? — скрипнула половица.
— Обещаю.
Странно, но впервые за долгое время я верила собственным словам.

На крыльце я обернулась. В окне комнаты мне померещилось движение — силуэт женщины, склонившейся над машинкой.
Когда я моргнула — никого не было.
Только свет, мягкий и тёплый, как прикосновение ладони к щеке.
— До свидания, ба, — прошептала я.

Продолжение: http://proza.ru/2025/12/17/1355