Часть 3 Подруги

 

Поезд подходил к вокзалу. Замелькали формы таможенников, торговцев всякой всячиной, бегущих за поездом пассажиров… “И чего бегут? Все равно ведь, пока не пройдет таможня, двери не откроют”, - подумал вышедший из купе Евгений Иннокеньевич.

Марина Александровна тоже смотрела в окно, не понимая ничего из того, что произошло минуту назад. Кто он, этот Евгений Иннокентьевич? Имя – то какое! И не выговоришь сразу… И потом, что это ему взбрело в голову деньги такие выбросить на ветер? Преданная любимым человеком, она больше не воспринимала мужчин как обычных порядочных людей, которым свойственно милосердие, отзывчивость, щедрость. Они были коллегами, чиновниками, к которым приходилось иногда обращаться, врачами “неотложки” и только. Поэтому и сейчас у нее даже мысли не мелькнуло, что она могла просто понравиться этому человеку.

С удивлением думала женщина о только что сделанном предложении, боясь поверить в его реальность и еще больше боясь  потерять единственный шанс, предложенный странным, на ее взгляд, соседом…

Евгений не захотел курить в тамбуре. Он пошел в вагон-ресторан, где можно было перекинуться словом с кем-то из новых знакомых, заведенных во время отпуска, выпить кофе, подумать о том, что произошло в купе, обдумать свое предложение.  “А, собственно, что произошло? Ну, помогу женщине, это же и мне приятно будет - почувствовать себя благодетелем-волшебником!”

Сев за столик в углу, он достал сигареты.
-   Доброе утро! – поспешила к нему официантка Юлечка, как всегда, кокетливо улыбаясь. – Вам что-нибудь принести?
-   Кофе, черный, - рассеянно ответил Евгений и, когда официантка, обиженная его равнодушием,  отошла от столика, бросил вдогонку. – Юлечка, еще бисквитное пироженое, бутылку “Мартини” и коробку “Ассорти”.

Закурив, он стал наблюдать за посетителями. Среди них было много женщин, молодых и не очень, но всех их объединяло одно качество: они кокетничали с соседями по столику, с Валентином, барменом, стоящим за буфетной стойкой, бросали недвусмысленные взгляды на него.
“А ведь Марина даже не пыталась мне понравиться, вела себя абсолютно естественно… Поэтому мне, наверное, еще сильнее хотелось произвести на нее впечатление”, - говорил сам себе Евгений.

Его рассуждения прервала официантка, торопливо поставившая на стол чашку с дымящимся кофе.
-   Вы сегодня совсем на себя не похожи, - она надула накрашенные губки, передавая   коробку конфет и бутылку вина. – Вот ваш бисквит, - поставила перед Евгением тарелочку с пироженым.
-   Спасибо, солнце! Не выспался, наверное. Таможня не дала… Держи, - он положил на поднос деньги, и довольная девушка, мельком глянув на купюру и оценив чаевые, отошла.

Жизнь Евгения делилась на два периода: до смерти Лизы и после нее. И где бы он ни был, Лиза всегда стояла рядом; он слышал ее дыхание, видел ее слезы,  чувствовал запах волос жены. Тогда он был бедным аспирантом, у которого ничего не было, кроме смешной зарплаты, и спасти ее не мог. 

Деньги, и немалые, были у бабушки Лизы, но и они оказались бессильны. “Саркома” – это диагнох неизлечимой болезни, которая унесла его молодую жену. Лиза умирала в сознании, умирала молча, не жалуясь, превозмогая невыносимую боль, и все боялась, что впадет в кому и больше никогда не увидит своего Женечку. Говорить она уже не могла и только смотрела на него огромными глазами, полными любви и нежности.

-   Юля, дай водки! – Евгений закурил новую сигарету.
-   Вот ваша водка и лимон, - почти сразу подошедшая официантка скользнула взглядом по его лицу и тут же отошла, что-то прошептав бармену. Тот окинул опытным взглядом своего давнего знакомого, который сидел за столом, опустив голову, и, оставив за стойкой Юлю, подошел к нему:
-   Проблемы, Женя?
Потирая лоб левой рукой (в правой он держал рюмку водки), Евгений поднял голову и долго, словно не понимая, чего от него хотят, смотрел на Валентина.
-   А-а, да нет…  Все нормально... Жену вот вспомнил, сердце защемило, - и резко вылил в себя водку.
-   Жень, это, конечно, твое дело, но, друг мой, сколько можно? Двадцать лет прошло…
-   Двадцать шесть, - перебил Евгений, - а как вчера все было…
-   Хочешь рыбки? Классная рыбка! Заведение угощает, - шутливым тоном, стараясь отвлечь приятеля  от грустных мыслей, предложил Валентин. – И как закусь, и так, для удовольствия.
-   Нет, брат, спасибо! Пойду я. Меня там женщина ждет…
-   И ты молчал? Хорош гусь! А еще другом кличут. Юля, еще водки!
-   Нет-нет! Я - пас. Прости, как-нибудь в другой раз, - вставая из-за стола, Евгений Иннокентьевич взял под мышку конфеты, в руку - бутылку.
-   Юля, я не понял, почему без пакета? -  повернулся в сторону стойки бармен.
Ничего не ответив, официантка быстро принесла пакет и уложила покупку Евгения.
-   Простите, Евгений Иннокентьевич, я думала, что все это вы в ресторане…
-   Не ругай девушку, Валя, она тут не причем. – прощаясь, шепнул на ухо бармену.

Пробираясь через вагоны с стоящими в проходах пассажирами, обгоняя таможенную службу, Евгений спешил в свое купе. Ему вдруг захотелось рассказать Марине о своей жизни (он был уверен, что выслушает она его очень внимательно), словно знает ее много лет и может поделиться самым сокровенным. Усмехнувшись, он взъерошил волосы: “Я опять думаю об этой женщине!”

Оставшись одна в купе, Марина молча смотрела в окно. Поезд, замедляя ход, приближался к современному вокзалу Белгорода. Немного времени спустя здание вокзала осталось позади, вагон дернулся и остановился.

Прямо напротив окна ее купе стояла женщина маленького роста, лицо которой показалось пассажирке купейного вагона знакомым. Привстав на корточки, она буквально прильнула к стеклу, разглядывая незнакомку на перроне. Та, словно почуяв взгляд, повернулась к окну, и вдруг радостная улыбка озарила ее лицо.
Марина тоже улыбалась. В “незнакомке” она узнала Валюшку Федяеву, самую маленькую  студентку на курсе ( ее даже преподаватели называли “манюней”).
Размахивая руками, Валюшка кричала:
-   Ой, Мариночка, иди скорее сюда!

Взяв свою сумочку, Марина Александровна поспешила к выходу. “Большая женщина” (так окрестила она проводницу) протирала поручни.
-   Добый день! – поздоровалась с ней Марина. – Можно мне выйти?
-   Нет, конечно! Сейчас таможня пойдет, где я вас искать буду?
-  Да я одну минуточку постою с подругой… Пожалуйста. Почти тридцать лет не виделись.
-   Выпустите ее, пожалуйста, мы тут вот постоим, а когда таможенники пойдут, она сразу зайдет в вагон, - стала просить и Валюшка.
Ничего не ответив на просьбу подруг, “большая женщина” посторонилась, пропуская Марину.
-   Сами сказали, ровно одну минуту, - предупредила она и продолжила свою работу.
Валюшка подскочила к Марине  и обняла ее.
-   А ты совсем не подросла, - целуя подругу в макушку, засмеялась Марина. – Смотри-ка, совсем как девочка! Молодец, Валюшка!
-   Маленькая собачка – всегда щенок, - отшутилась та. – Маня, неужели это и, правда, ты? Мы все только о тебе и вспоминали на Втречах и говорили исключительно о тебе.
-   Разве больше поговорить не о ком?
-   Да ведь каждый из нас хоть раз, но приезжал на Встречу, а ты – как в воду канула. Никто о тебе ничего не знает.
-   Неправда, “Дымка” знала.
-   “Дымка”, - передразнила Валюшка. – А сама она часто с нами встречалась? То у нее в Питере  лекции, то в Курске экзамены… Профессор, одно слово.
-   Я что-то не пойму: ты завидуешь ей, что ли?
-   А то! Конечно, завидую, - смеялась Валюшка. – В Москве живет, в нашей “Огаревке” работает. Кто бы подумать мог раньше, что она так поднимется? А Ванька твой, знаешь, где сейчас?
-   Девушки, все! Хватит! – прервала  проводница. – Заходите в вагон, - кивнула Марине.
-   Валя, Валечка! Как ты тут? Едешь в Москву?
-   А то! И заметь: этим же поездом.
-   Вагон какой? – поднимаясь  в тамбур, повернула голову Марина.
 -   Пятнадцатый1 Приходи, я тебя жду…
-     Да-да, сразу после таможенников! – крикнула Марина через закрытую уже дверь.

Вернувшись в свое купе, она достала фирменные украинские конфеты, несколько сортов которых везла  в Москву, и лимон.
“Чай попьем с Валюшкой”.

В открытую дверь купе заглянул молодой человек в форме.
-   Паспорта приготовьте! – произнес он и пошел дальше, а следом за ним подошли к купе еще два таможенника.
-   Паспорта и вещи для досмотра приготовьте, пожалуйста, - сказал один из них. – А где ваш муж? – окинув взглядом полку  напротив, спросил он.
-   У меня нет мужа, - протягивая паспорт, встала Марина, чтобы достать сумку.
-   А чьи же это вещи?
-   Вещи соседа.
-   Где же он?
Марина с удивлением посмотрела на офицера.
-   Я должна следить за ним?

Вернув паспорт, таможенники вышли. Уложив назад вещи после досмотра, женщина вышла из купе и остановилась у окна, с нетерпением ожидая, когда проводники смогут открыть двери вагонов: так ей хотелось найти Валюшку.

На соседнюю платформу пришла электричка, и перрон сразу заполнился людьми. В открытое окно  доносились обрывки фраз, смех, громкие, иногда шаркающие шаги. Марина вышла в коридор. У соседнего окна стоял загорелый молодой человек в светой футболке с синими буквами и синих же шортах. Он был не просто загорелым, парень был прямо шоколадного цвета.

Почувствовав взгляд женщины из соседнего купе, юноша повернул  голову и улыбнулся ей, блеснув белыми, как снег, зубами. Большие глаза его под выгоревшими ресницами казались неестественно голубыми.
-   Простите, пожалуйста, - обратилась к нему Марина, - вы не знаете, сколько мы будем тут стоять?
-   Двадцать, нет, уже восемнадцать минут, - посмотрев на часы, ответил парень.
-   Успею! – сказала она вслух и, поблагодарив юношу, поспешила к выходу: двери, наконец, открыли.

Спустившись на перрон, женщина пошла вдоль поезда, обходя стоящих у вагонов пассажиров. У одиннадцатого вагона  громко смеялись девушки, а длинноволосый парень, попивая из бутылки пиво, что-то серьезно рассказывал.

Было жарко, даже душно, будто перед дождем, которого тут, видимо, давно не было. Листья на тополях, растущих вдоль перрона, были серыми. Ветер, иногда пролетавший по перрону, поднимал легкую пыль, заставляя стоящих тут же пассажиров или провожающих отворачиваться, пряча глаза.

Около пятнадцатого вагона люди стояли полукругом, в центре которого молодая невысокая цыганка играла на гитаре. А мальчуган  лет пяти-шести лихо отплясывал, время от времени подпевая хлесткие частушки, вызывающие взрывы хохота у зрителей.

Когда Марина подошла к вагону, импровизированный концерт закончился, и цыганенок, сняв с головы дырявую шляпу, стал обходить с ней зрителей. Потом уселся прямо на асфальт, высыпал содержимое на колени и начал сортировать денежки, отбирая их по цвету.

Марину пропустили к двери, и крупный бритоголовый мужчина помог ей подняться по ступенькам.
Валюшку она увидела сразу: ее место было рядом с дверью.
-   Боковое, - посочувствовала подруге, - рядом с туалетом.
-   Зато нижнее и хорошо, что боковое.  Никого не надо беспокоить, когда, например, есть захочется. Это пустяки. Ну-ка, садись! Дай я посмотрю на тебя…
Подруги опять обнялись и, не выпуская рук,  оглядывали  друг друга.
-   Почему волосы не красишь? Смотри, сколько седых волос на висках, - нарушила молчаливое разглядывание Валюшка.
-   А зачем? Возраст не закрасишь, - омахнулась  Марина. – Господи, как же я рада тебя видеть!  Постой, я вот конфеты захватила, наши, украинские. Смотри, это “Ренуар”, это “Шедевр”, это житомерское “Птичье молоко”. Очень вкусные! Чайку попьем.
-    Маруся, что значит - “наши украинские”?  Ты что, национальность поменяла?
-   Дорогая, паспорт у меня украинский, значит, теперь я ...
-   Ой, не гони, Марин! Мало ли где тебе бумажку эту дали! Все. Все! И слушать ничего не хочу! – развернула конфету и положила ее в рот. - Ага, вкусняшки.  Нет, чай попьем позже. Я ее сто лет не видела. А она –“чайку попьем”!  Какого чайку?.. Значит, так: ты тут посиди маленько, пока я переоденусь, а потом…
-   А потом – суп с котом! – перебила подругу гостья. - Ну, ты и тундра! Во время стоянки туалеты закрываются. Забыла, что ли? Переоденется она!
-   Еще как переоденусь! А это для чего, как ты думаешь? – и Валя показала ключ. – Учись, пока я жива! – прихватив пакет с одеждой, она пошла в тамбур и вернулась через минуту в тонком трико.
-   Здорово! – засмеялась Марина, вспомнив, что подруга всегда умела найти выход из самой нестандартной ситуации.
-  А то! – акукуратно развешивая платье, отозвалась та. – А вот теперь мы будем ”разговоры разговаривать” и одновременно отмечать нашу встречу… Ты не думай, что я стану угощать тебя магазинными харчами, - уволь! У меня все свое, домашнее, - а сама вытаскивала пакетики, сверточки, баночки… - Не сиди сиднем, - помогай! Вот тебе нож, знаешь, как им пользоваться?

Смеясь, женщины накрывали стол, предварительно застелив его салфеткой.
 Когда все было готово, Валентина достала красивую бутылку.
-   Коньячок. И заметь, тоже свой, домашний.
-   Ага, фирмы “Самогон”, - засмеялась Марина.
-  Обижаешь, подруга! Вот попробуешь, а уж потом подкалывать будешь, если захочешь, потому что это райский напиток!

Стоянка закончилась. Пассажиры, проходя мимо двух женщин, весело улыбались и подмигивали, глядя на красивую бутылку.
Вагон дернулся и медленно, словно нехотя, поплыл от вокзала.
-  За что пьем, девчонки? – сев на свое место напротив, спросил мужчина, подсадивший Марину в вагон.
-   Толстоват, - наливая в стаканы коричневую, пахнущую травами жидкость, одними губами сказала Валюшка. – А? Как по-твоему?
-   Никак, - пожала плечами подруга.
-   Извини, сосед, не до тебя. Поговорить нам надо. Не виделись давно.

Мужчина кивнул: понимаю. Он отдохнул на море, ехал домой, настроение было прекрасное, а рядом сидели две симпатичные женщины. Все просто замечательно! Сосед Валюшки был одним из тех людей, которые ценят каждый миг жизни, не завидуя соседу, не мучась от бессонницы из-за чужой зарплаты или чьей-то крутой машины. Пожалуй, его смело можно было назвать счастливым человеком.

-   Давай, моя дорогая, выпьем…
-   Ой, Валечка, я ведь сеголня уже пила коньяк, - перебила подругу Марина.
-   Пила? С кем это ты пила коньяк? С соседями по купе?
-   С соседом,  - поправила Марина.
-   Ладно, об этом потом расскажешь… А сейчас давай выпьем за то, чтобы чаще встречаться, чтобы ты больше не пропадала так надолго, чтобы приезжала в гости и меня к себе приглашала, за то, что ты жива, - добавила очень тихо, - мы думали, что ты…, - и, чокнувшись, залпом выпила коньяк.
-   За тебя, дорогая, - подняла свой стакан и Марина.
-   Ой, подожди: я же вилки не достала! – нырнула Валя под стол, к сумке, и зашуршала чем-то.
-   Ты прямо, как сосед по купе, - усмехнулась Марина. – Тот “с газетки есть не может”, а ты - без вилки.
-   Как-как? “С газетки есть не может”? – переспросила Валя. – Где-то я уже слышала эту фразу, давно, кажется, но точно слышала! Где? Может, в кино – хрустя огурчиком, вспоминала она. – Нет, точно не в кино… Ну, ладно! Расскажи, какой он?
-   Кто?
- “Кто?” – передразнила подругу Валюшка. – Сосед твой, кто же еще? Молодой? Красивый?
-   Не знаю, паспорт я у него не спрашивала, - пожала плечами  Марина.
-   А глаза? Глаза тебе зачем?
-   Вот тебе раз! А глаза – то тут при чем?- она отломила кусок курицы, запеченной в сметане. – Ой, как вкусно! Сама готовила?
-   Нет, кулинаров приглашала! – съязвила Валюшка. – Ладно, под курицу надо еще по глоточку, -  наливая коньяк в одноразовые стаканы, сказала она.
-   Не-ет, я больше не буду! – решительно закрыла свой стакан рукой Марина.
-   Будешь. И знаешь, почему? Потому что выпьем мы за ту “Пасху”, помнишь ее? Мы ведь поклялись не забывать о ней и при всякой встрече поднимать тост за тот день.

Да, Марина помнила ту “Пасху”, когда они с Валюшкой остались в общежитии одни. Все разъехались по домам, а им ехать далеко, поэтому девчата и остались в Москве.

С утра Марина убрала в комнате так, как не убирала никогда: все светилось от чистоты. А подружка готовила праздничный обед. Собрав все деньги, которые у них остались, купила Валя пачку макарон, бутылку сухого вина и буханку белого, еще горячего хлеба.
Сварив макароны, заправила их подсолнечным маслом, порезала хлеб и поставила чайник.

И тут в дверь постучали. Девушки договорились никому не открывать, так как все свои разъехались, не было слышно ни музыки, ни обычного смеха, ни шагов в коридоре или в соседних комнатах. Это был кто-то чужой.
-    А вдруг – телеграмма? – у Валюшки болела мать.

Девушка открыла дверь. На пороге стоял “Биттлз”, общий знакомый из политехнического. Распахнув куртку, он показал две бутылки водки и бутылку вина.
-   Смотрите, девчонки, что у меня есть! А конфеты я принес, не пряча их от “Рыжей” (так студенты величали вредную вахтершу). Теперь у нас настоящий праздник!

Девушки с сожалением посмотрели на кастрюльку с макаронами, на хлеб и принесенные “Биттлзом” конфеты: еды хватит ненадолго.

-  Да-да, а потом пришел Лешка Богдаш с огромной сумкой, полной всякой всячины. Одних пирожков сколько было! – смеялась Валюшка.
-   Пятьдесят. Их его бабушка на весь этаж напекла… А еще большой кулич, который мы спрятали по совету Ромки Коншина, – вспоминала Марина, смеясь. – Ведь “Биттлз”, как напивался, начинал хлеб крошить и птичек кормить за окном…
-   А Ромка когда пришел? Я уже не помню, помню только, что он принес батон “докторской” колбасы и коробку “Ассоти”, прямо огромную коробку…
-    Это нам с голодухи она показалась огромной. В ней было 450 граммов.
-   Ты знаешь, я с тех пор, как увижу такую коробку, сразу вспоминаю ту “Пасху”, - Валюшка вытерла повлажневшие глаза. – Давай поднимем тост за тот день и за ребят, которые устроили нам с тобой, безденежным студенткам, настоящий праздник, тем более, что день этот закончился просто здорово!
-   Ага, здорово! Все ребята напились и заснули в нашей комнате, а мы потом не знали, куда их спрятать от “Рыжей”, - куда мы их только не пихали! “Биттлз” никак под кроватью не вмещался…, – теперь уже хохотали обе подруги.
-   Если б не Ванька Лукьянов, эта “Пасха” вышла бы нам боком, - поднимая опять свою красивую бутылочку, качала головой Валя.
-   Да-а, - протянула Марина, поднимая свой пластмассовый стаканчик, - хорошее было время! Вот бы встретиться всем, ну, то есть, абсолютно всем! Сколько было бы разговоров, воспоминаний!
-   Не получится, - посерьезнела Валентина и повторила с грустью, - не получится…
-   Да, конечно! Это просто невозможно съехаться всем вместе. У каждого своя жизнь, свои проблемы, свои заботы…
-   Дело не в этом, - покачала головой подруга.  - Просто у нас  уже есть потери.
-   Что? – не поняла ее Марина. – Это ты о чем?
-   О смерти, - просто ответила та.
-   Кто? – не спросила, выдохнула Марина, глядя в глаза подруге, ожидая ответа и боясь его.
-   Первой ушла Галка Шумакова. Рак. Остался семилетний сын, хороший мальчишечка, самостоятельный такой, воспитанный. Она ведь самая первая из нас замуж вышла. Свадьба была очень веселая, все наши были, кроме тебя, - метнув взгляд в сторону подруги, обронила Валя. – Она ведь сама Мишке предложение сделала, представляешь? Я вот теперь думаю, может, она потому и торопилась с замужеством, что слишком мало ей отпущено было счастья семейного…
-  Что ты говоришь? Разве она могла это знать?
-   Не могла, конечно, знать наверняка, да и никто не может… Но, говорят, чутье какое-то бывает… Моя мать, - смахнула слезу Валюшка, - знала даже день смерти своей… Все просила нас с сестрой не уезжать, побыть еще хоть пару денечков, до пятницы... Я уехала в среду, а в четверг мама умерла… Никогда не прощу себе! – Она сглотнула очередную слезу. – Потом Людка Алтуа… Я знаю твою антипатию к ней, знаю, сколько крови она тебе попортила, но ничего не бывает страшнее смерти, согласись!

Марина помнила, какой выскочкой была Людка, нечистоплотной выскочкой, как “закладывала” каждого, кто хоть чем-то “насолил” ей, помнила, как не любили ее и сокурсники, и “преподы”.
-   Ты знаешь, а все равно жалко ее… Дети остались?
-   Дочка, с отцом сейчас живет. Уже столько лет прошло, а он так и не женился. Райка Седова говорила, что очень любил ее Виктор, помнишь его? Они ведь встречаться начали, когда она на первом курсе была… Девочку Людмила поздно родила, ей сейчас, дай вспомню, - семь плюс три-четыре… Ну, где-то лет десять – одиннадцать.
-   Такая малышка? Ты знаешь, когда дети растут без отца, это, практически, незаметно, а вот без матери…
-   А то я не знаю, - перебила подругу Валюшка. – Я четыре раза замужем была.
-   Сколько?
-   Да-да, - кивнула та, - именно столько мне потребовалось, чтобы понять, что все мужики – козлы! Правда, с третьим я почти одиннадцать лет прожила. И, как результат – дочка Ритка.
-   У тебя одна дочка? Сколько ей?
-   Хватает, - махнула рукой подружка, - ей десять, и мы с ней большие друзья.
-   Ой, как здорово, Валечка! Так хочется увидеть твою Риту. Она по сравнению с моими детьми такая маленькая!
-   И такая противненькая! – в тон ей ответила Валя. – Мы с ней очень  часто ссоримся, даже деремся! – и засмеялась звноко, по-студенчески.
Разговор незаметно перешел в другое русло. Они вспоминали девчонок, знакомых ребят,  праздники.  Марина достала фотографии, и, убрав со стола, женщины стали их рассматривать.

Поезд стал замедлять ход, приближаясь к станции. За окном замелькал еловый лес, тянущийся с обеих сторон, закрывая жилищный комплекс, о котором можно догадаться по хорошей дороге, проложенной между елок.

-   Конарево… Скоро будет Курск. Как быстро пролетело время, хоть от Белгорода до Курска два часа езды… А я и не заметила, как оно промчалось, - Валюшка вернула подруге фотографии. – Красивые у тебя дети. Дочка совсем на тебя не похожа, а вот сын – твоя копия… Это хорошо.
-   Почему? – подняла глаза Марина.
-   Потому что поверье есть: если сын похож на мать, а дочь – на отца, счастливы будут в жизни.
-   Да при чем тут внешнее сходство? Я похожа на отца, а много счастья было в моей жизни? – горько усмехнулась Марина. – Нет, Валечка, это все ерунда, приметы, поверья – все!
-   Подожди! – остановила ее подруга. – Ты здорова? Дети твои здоровы? Кусок хлеба есть, не ходишь с протянутой рукой? Крыша над головой есть? Видишь ли, моя дорогая, все познается в сравнении. Подумай об этом и вспомни наших девчонок, которые уже ни на что не жалуются.

Марине Александровне стало стыдно, словно Валюшка уличила ее в чем-то неприличном, и она заторопилась.
-   Пора и честь знать! Ты рано встала к поезду, поспи, а то наши разговоры никогда не закончатся.
-   Обиделась?  - удивилась подруга. – А ты изменилась, дорогая! Раньше ты на эти слова даже внимания не обратила бы, - задумчиво произнесла она. – Знаешь, в чем твоя беда? Ты никогда не говоришь о нем, о Вадиме, - не обращая внимания на протестующий жест Марины, продолжала говорить Валентина. – Ушел от тебя? Великое дело! Ну и черт с ним! А ты вместо того, чтобы замкнуться в своей скорлупе, спрятаться от всех нас (мы даже думали, что ты… что ты умерла), наоборот, приехала бы, поделилась этим… , - она долго подбирала слово и не нашла. – Можешь обижаться, но горем это я не назову.  Уехала к черту на кулички отсюда и похоронила себя! Да мы, когда “Дымка” сказала, что ты жива  и живешь на Украине,  все плакали от радости! А ты хоть раз подумала, как твое исчезновение отразится на друзьях? А ты знаешь, что твой Ванька – да-да, твой Ванька! – поклялся, что если ты жива, он никогда больше не станет надоедать тебе? И как доказательство, женится на ком угодно, лишь бы тебя не беспокоить? Вижу, что не знала! И тут пощадила тебя “Дымка”! Как же, она же психолог хренов! Не жалеть тебя надо было, а приехать, надрать тебе задницу, может, это привело бы тебя в чувство, а то такое впечатление, что ты все эти годы жила без сознания! Скажи, когда тебя последний раз целовал мужчина? Молчишь? Все ясно: этим мужчиной был твой ненаглядный Вадик!

Валюшка говорила тихо, но Марине казалось, что их слышит весь вагон. Закрыв глаза, слушала она слова подруги, которые хлестали, хлестали ее, как кнутом. Она ни о чем не думала, просто слушала женщину, которая была когда-то в юности ее лучшей подругой. Кому, как не ей, могла Марина довериться, когда муж так подло бросил ее, исчезнув без всякого предупреждения? Это неделю спустя сосед по квартире встретил Вадима, который ехал на иномарке с  другой женщиной и гордо помахал ему рукой!

А ведь Валюшка была во всем права! Все эти годы Марина жалела себя, считая несчастной жертвой, и жила она ради детей, совершенно забыв о себе как о женщине. Продав квартиру, оставленную ей родителями, уехала  в шахтерский город на Украине и жила там все эти годы, не рассказывая  никому о своей несложившейся судьбе. Ей, первой красавице курса, стыдно было появиться перед друзьями, брошенной Вадимом. Нет, она не хотела ничьей жалости, сочувствующих взглядов и слов, всегда считая, что жалость унизительна. И жила одна, справляясь со всеми трудностими самостоятельно.

Валюшка замолчала, когда увидела, что из закрытых глаз ее Маришки бегут, догоняя одна другую, крупные слезы. Словно споткнувшись, она замолчала и тоже заплакала, обнимая подругу.
-   Мариночка, милая моя, прости, прости меня, идиотку! Ну, дура я, дура! Господи, что же я наделала! – и она стала целовать волосы, глаза подруги, стараясь успокоить последнюю.

Поезд остановился около красивого вокзала Курска.
 -   Стоянка поезда – десять минут! – объявила проводница.
За окном была обычная привокзальная картина: сновали люди, торопливо бегали бездомные собаки, медленно прохаживались, предлагая товар, продавцы.

-   Мороженое! Мороженое! – кричала молодая высокая  женщина с иссиня-черными волосами, неся перед собой большую коробку на ремне. – Ореховое, сливочное, шоколадное, пломбир на палочке! Кому давать на палочке?
Она остановилась, глядя на открытое окно, за которым плакали две женщины.
–   Мороженое! Мороженое на палочке! Кому давать на палочке? – явно для них прокричала она.

Подняв заплаканные глаза, улыбнулась ей черноволосая  пассажирка и кивнула головой. Продавщица достала из коробки мороженое и протянула в открытое окно. Марина взяла пакетик из фольги и стала доставать деньги.
-   Не надо денег, - покачала головой женщина с мороженым. – Я вас угощаю, только не плачьте, пожалуйста! Посмотрите, какой сегодня чудесный день. Пусть плачут наши враги! – с улыбкой отошла “мороженщица” от окна,  и тут же до подруг донесся ее громкий голос:
-   Мороженое! Мороженое! Сливочное, ореховое, шоколадное, пломбир на палочке! Кому давать на палочке?

Поглядев друг на друга, подруги, стоящие у окна в вагоне, рассмеялись. Валюшка взяла “мороженое мира” и разделила его вилкой пополам, разложив половинки в стаканчики.
На душе Марины стало легко, словно только что пролитые слезы смыли с ее души всю тяжесть, копившуюся все эти годы отрешения.

-   Очень вкусное! – нслаждаясь холодной прелестью мороженого, сказала она. – И все-таки пора идти “домой”.
-   А то! В Курске, и вправду, самое вкусное мороженое, даже вкуснее, чем у нас в Белгороде, - согласно кивнула подруге Валюшка и добавила. -  Не обижайся, я ведь не со зла, ты же знаешь… Обидно за тебя: красивая баба, а схоронила себя заживо! Сколько тебе было, когда он ушел?
-   Двадцать девять…
-   Э-эх! А Ванька женился в сорок. Все ждал… Все, извини, извини, больше не буду! Ты в Москве где остановишься? У Дымовой, конечно? Тогда жди меня около своего вагона, ладно?
-   Хорошо, - кивнула Марина и  тут же вспомнила о предложении Евгения Иннокентьевича. – Ой, Валечка! – ахнула, не зная, сказать подруге или промолчать: вдруг это была шутка.
-   Что? Ну, что? Да говори же!
-   Да ничего особенного. Дай мне номер своего телефона. У тебя есть мобильный? А вот номер моего, на всякий случай.
-   На какой “случай”? – не поняла Валюшка. – Не пугай меня, Мариш, пожалуйста, и не исчезай больше! Ты же обещала!
-   Нет-нет, это совсем другое! Смотри, поехали, - съедая последний кусочек начавшего таять мороженого, указала вилкой на окно, мимо которого проплыл навесной мост, киоски с напитками, стоящие на перроне люди. – Ну, все, дорогая, я ушла! – и, поцеловав подругу, Марина направилась к выходу.
-   Марин, а ты помнишь “Плинтуса”?
-   Кого? – остановилась та.
-   Вспомни, на нашем этаже парень жил, высокий такой, всегда с девушкой ходил, везде. И поженились они на третьем курсе, а жили потом в угловой комнате, двухместной. Ну, вспомни!
-     Нет. Не помню,  -  отрицательно покачала головой подруга.
-   Ну да! Ты же никого не замечала, кроме своего Вадима.
-   А он, этот “Плинтус”, бывал в нашей компании?
-   Был один раз. Мы тогда к Лешкиной бабушке на пирожки ездили, в Подмосковье, и помогли ей огород убрать… Помнишь, его Марк притащил.
-   Почему ты о нем вдруг вспомнила?
-   Так это же он говорил, что “на газетке не может есть”.
-   Ну и что?
-   Ладно, иди, - махнула рукой Валюшка, опять целуя подругу. – В каком ты купе?

Марина ответила, уже стоя у двери, и пошла к “себе домой”. Она очень не любила ходить во время движения поезда, особенно пугали ее стыки  между вагонами, но сегодня она шла, не испытывая ни привычного страха, ни даже неприятности.

Она прекрасно помнила Марка, самого умного парня в институте. Но насколько он был умен, настолько и дерзок.  Страсть дерзить преподавателям очень дорого обошлась Марку: он был отчислен из института. Но это его совсем не испугало. Он отнес документы в политехнический, выдержал все испытания, сдав экзамены за весь третий курс без особого напряжения.

 А вот из общежития ему уходить не хотелось. И часто по вечарам он поднимался на четвертый этаж по водосточной трубе (вахтерша не пропускала  его в “общагу” ни под каким предлогом) и вваливался в комнату, где жили Марина, Таня и Валюшка.

Двадцать третьего февраля девушки накрыли стол, собираясь поздравить ребят с праздником Советской Армии (сегодня это День Защитника Отечества), а те спустились вниз, чтобы отвлечь вахтершу и провести Марка через дверь. Но на смене была “Рыжая” – самая вредная  дежурная. Видя, что ничего не выходит, Марк махнул рукой и пошел  к трубе.

Так и не узнали друзья, что случилось: то ли руки сильно замерзли, то ли не дотянулся Марк до знакомого балкона, только не дождались его в комнате  с накрытым столом. Он упал в тот вечер, почти добравшись до четвертого этажа, и разбился насмерть...