Кризис среднего возраста? Теперь у всех?

В потоке информации с новыми определениями возрастных границ создается впечатление, что  нас захватывает невиданная реальность. Имя ей – «возрастная сингулярность». Откуда она появилась? Ответим сразу - дело в том, что в наши дни кризис среднего возраста растворился в хаосе новых классификаций. Неужели цифры возраста перестали что-либо значить?

В ноябре 2024 года глава Федерального медико-биологического агентства (ФМБА) России Вероника Скворцова допустила, что скоро молодыми будут считаться люди до 60 лет. Это заявление, сделанное на Конгрессе молодых ученых, повисло в воздухе странным диссонансом даже на фоне классификации Всемирной организации здравоохранения, согласно которой молодость заканчивается в 44 года. А пенсионный возраст наступает в 55 и 60 лет. Это как понимать?

Парадокс заключается в том, что мы оказались в ситуации возрастной неопределенности, где биологическое, социальное и бюрократическое измерения времени больше не синхронизированы. Этот диссонанс — не просто забавный парадокс, а симптом глубокого сдвига в самом понимании человеческого жизненного цикла.

Похоже мы стали свидетелями того, как традиционная модель жизни в форме последовательности четких этапов — детство, юность, зрелость, старость — трещит и рушится под давлением нескольких взаимосвязанных факторов. Получается так, что демографическое сжатие времени приводит к тому, что в одной семье могут одновременно сосуществовать четыре поколения, причем двое старших теоретически могут попадать под расширенное определение «молодежи». Биологический возраст благодаря медицине и изменению образа жизни снижается относительно календарного. Социальные роли смешиваются: быть дедом (или сознательным холостяком) в 45 лет становится статистической нормой, оставаясь при этом профессионально активным и субъективно чувствуя себя на тридцать.

Но наиболее показательно противоречие между фиксацией продления молодости и экономической реальностью. Когда официальные лица говорят о молодости до 60 лет, а пенсионная система предлагает в этом возрасте уходить на покой, возникает не просто когнитивный диссонанс, а настоящий смысловой вакуум. Что значит быть «молодым пенсионером»? Какова социальная роль человека, которого медицина называет молодым, экономика — пенсионером, а семья — дедушкой?

В этом контексте классический «кризис среднего возраста» теряет свои временные традиционные за последние десятилетия координаты. Если молодость длится до 60, то когда же наступает середина жизни? Формально-хронологический подход дает абсурдный ответ: около 65-70 лет. Но психологическая реальность оказывается иной: кризис перестает быть привязан к цифре и становится «кризисом жизненных этапов».

Теперь человек может переживать серию мини-кризисов на протяжении 30 лет: кризис «пустого гнезда» в 45, кризис «становления дедом» в 48, карьерное плато в 50, необходимость ухода за престарелыми родителями в 55, выход на пенсию в 60. Каждый из этих переломных моментов по эмоциональному накалу и сути (переоценка ценностей, осознание конечности времени) родственен классическому кризису среднего возраста. Но теперь это не одно событие, а растянутый во времени процесс переопределения себя.

Ситуация, когда за одним семейным столом собираются четыре поколения, и у трех из них — разные, но психологически родственные возрастные кризисы, становится новой антропологической реальностью. Дед в 68 лет переживает кризис выхода на пенсию, его сын в 45 — классический кризис среднего возраста, внук в 22 — кризис четверти жизни. И при этом двум старшим могут говорить: «Да вы что, вы еще молоды!» И вот уже формальные «дедушки» на глазах переставшей  изумляться этому публики вновь женятся и становятся «молодоженами».

Этот возрастной коллапс создает невероятную психологическую путаницу, но одновременно беспрецедентную свободу. Мы больше не обязаны «вести себя как положено в свои годы», потому что никто не может толком определить, что это за годы и что именно положено. Линейная временная шкала окончательно треснула, уступив место многомерному, нелинейному восприятию жизненного пути.

Попытки бюрократических систем переопределить границы возрастов — будь то ВОЗ, ФМБА или пенсионные ведомства — лишь симптом более глубокого процесса. Мы наблюдаем фундаментальный сдвиг в понимании человеческого времени. Возраст перестает быть объективной категорией и становится субъективным переживанием, культурным конструктом, политическим инструментом. (А быть может эффективным инструментом манипуляций со стороны политиков и маркетологов? Но об этом в следующий раз).

Пока же отметим, что в этой новой реальности кризис среднего возраста не исчезает, а трансформируется. Он становится не кризисом середины жизни, а кризисом согласования множественных времен: биологического, социального, субъективного, бюрократического. Быть может, пора отказаться от самой метафоры классической «середины» в пользу понимания жизни как серии переходов, каждый из которых требует переопределения себя относительно меняющихся временных координат?

На ум приходит мысль, что в мире, где молодость может длиться до 60, а старость постоянно отодвигается, нам предстоит выработать новую философию возраста — философию, которая признает хаос и противоречия наших временных идентичностей, не пытаясь втиснуть их в единую линейную шкалу.

Парадокс современности в том, что мы одновременно моложе и старше, чем когда-либо — и именно в этом противоречии рождается возможность для подлинно творческого отношения к собственной жизни. Правда, увы, разной для мужчин и женщин. Но об этом поговорим в другой раз.

(продолжение следует)