Неспящие. Глава 8 Елена

 
На печке было тепло. Алекс лежал на спине и слушал как дом наполняется Жизнью. Громко мурлыкала кошка; ему уже объяснили, что издаваемый кошкой звук – не предсмертный, а очень приятный и полезный для человека, что было правдой – звук расслаблял. На крыше чирикали воробьи; эти ранние птахи гомонили всегда одинаково: дружно, шумно и радостно, будто каждое утро встречалось ими как первое; чириканье пробуждало. Тикали ходики, из рукомойника в деревянный ушат капала ключевая вода – редко и глухо; женщина, вставшая досветла, умывалась и клапан простого устройства опустился неровно, предоставив возможность воде падать вниз. Звук говорил о том, что женщина уже встала и что и ему пора подыматься, но Алекс не торопился. Он уже знал, после всех этих звуков, финальным аккордом прозвучит самый важный для этого дома звук – обращённой к Богу молитвы.

«Если и существует счастье, – думал юноша, гладя трёхцветное пузо лежащей под боком мурлыки, – то оно такое: тёплое, пушистое и мурлыкающее».

Как же всё-таки хорошо, в чистой, пахнущей утренней свежестью новой рубахе лежать на покрытом свежей рогожкой соломенном тюфяке и слушать как шепчет молитву Елена – «Леди Лена» как назвал её Алекс.

Неделю назад он попал в этот странный во всех отношениях дом: просторный, пахнущий хлебом, сушёными травами и чем-то ему не понятным, что много позже он назовёт «запахом рода»; неделя, но словно бы вечность прошла между ним и предательством Дэвида.

 

***

 

С той самой минуты, как крайне взволнованный сын Богдана, ворвавшись подани[1] к ней в дом, выпалил: «Тётя Лена мне н-нужна мазь от п-п-порезов мы с-спасли с-спящего!» – женщина не находила себе места.

— Ты хочешь сказать, вы спасли младенца? — специально переспросила она, зная, что для Кирилла все, кто оттуда спящие априори.

— И м-младенца и с-спящего! Я не хотел! Алёнка в-велела! Я ей: «Он – с-спящий!» — а она: «Он с в-волосами!» — от волнения Кирилл заикался, поэтому говорил нарочито громко, с усилием выталкивая из себя каждую букву: — М-мне н-нужна мазь и б-бинты! Мы п-поплывём за сестрой!

Казалось бы, что такого? И из клетки, при должном старании, можно сбежать – и раньше сбегали – но сердце ответило болью. Даже пришедшие вслед Добрыня с Семёном, прежде дела, перекрестившиеся на святой угол и приветствовавшие её, не успокоили женского сердца.

— Уже доложился? — Добрыня поставил контейнер на лавку и взглянул на Кирилла. Он был тоже взволнован, но виду старался не подавать.

— Это правда?

— Видимо, да, — вмешался лошадник. — Хорошо мы у озера ждали. Приплыл один, ошалелый словно понёсшая лошадь, крикнул: «Спящий с Алёнкой в лесу, готовьте ялик к отплытию», — и дёру. Я к лодке, а там вот это стоит, — он кивнул на контейнер. — Добрыня ему: «Ты куда?» — а он: — «К Елене за мазью». — За какой мазью, какой спящий? — и развернувшись к разгорячённому парню, строго спросил: — А ну живо выкладывай, что вы там натворили?!

Суровость Семёна подействовала. Парень слегка успокоился.

— Ничего м-мы не натворили. Я не виноват, что с-спящие с-сбросили сразу двоих.

Материнский инстинкт, самый древний и самый сильный из дарованных телом инстинктов, взяв верх, отогнал всё ненужное, и женщина засуетилась:

— Вы ребёнка осматривали? — с беспокойством спросила она. — Он жив?

Не дожидаясь ответа, Елена подошла к контейнеру, быстро открыла защёлки и плач малыша наполнил собою весь дом.

— Ну, ну, маленький, не плач, всё хорошо, — запричитала Елена, — ты дома, — женщина расстегнула удерживающие ребёнка ремни и стала его раздевать. — Сейчас мы сменим одёжку, покушаем и всё будет совсем хорошо… Ну-ка, посмотрим, кто тут у нас… Девочка…

Услышав это, Кирилл нахмурился; сестрица его обыграла.

— Девочка, это конечно хорошо, — не унимался Семён. — Меня другое волнует, почему вы вообще там кого-то выловили? Мы ж вас…

Добрыня не дал ему договорить.

— Так ты утверждаешь, что с вертолёта сбросили «спящего»? — он смотрел на Кирилла с тревогой, не сбренди ли малец от непосильной задачи.

— Вначале контейнер, а следом его, хотя Алёнка и говорит, что раз он с волосами, значит, ещё человек, но всё это враки…

— А мазь для кого?

— Для спящего. У него на ноге рана как от ножа.

— Твоя работа?

Кирилл покачал головой.

— Я бы целился в горло, чтобы наверняка. Свои его не добили. Рана пустяковая, — парень махнул рукой. — Я предлагал оставить его в лесу, да Алёнка не согласилась. Дядька Семён, Добрыня Никитич, — прежнее нетерпение зазвучало в голосе парня, — вы же п-пойдёте со мной? Мне одному с яликом никак не управиться.

— Ты, Криллушка, не волнуйся, — вступилась Елена. — Я уверена, с Алёнушкой ничего не случится. Девушка она храбрая, знает как в лесу выживать, — оставив ребёнка, она подошла к печному шестку. Из стоявшей там глиняной крынки налила молока и со словами: — Ты лучше попей молочка, — протянула кружку Кириллу.

— Я сюда не молоко пить пришёл, а…

— Но-но! — цыкнул на парня лошадник. — Волка пожалей – искусает ещё злей! Делай, что говорят! — и наблюдая за тем, как Кирилл большими глотками пьёт молоко, Семён, уже спокойней, добавил: — Елена Васильевна знает о чём говорит. Алёнка девка толковая, сам её обучал. За ночь с ней ничего не случится…

— Не пойдёте, я один, на комяге уйду, — огрызнулся вьюнош, тыльной стороной ладони утирая с губ молоко. — Я обещал.

Кирилл отдал кружку и, не видя в начальстве помощников для себя, развернулся к двери, желая лишь одного: скорее оказаться на озере, но тут рассердился Добрыня.

— Отставить дружинник! — рявкнул он столь внушительно, что на месте застыли все, и даже ребёнок перестал плакать. — Моя очередь говорить! — Добрыня прошёл к столу, сел на лавку и хмуро вперился в парня, и будь он магом, прожёг бы в Кирилле дырку, столь грозным был его взгляд. — Во-первых, — начал он строго, — главный здесь я и я буду решать, кому, что и когда делать! Мне геройчики не нужны! Мне нужны вои, готовые в точности исполнять приказы своего командира! Во-вторых…, — Добрыня умолк и в наступившей вдруг тишине было слышно, как под полом скребётся мышь. — Послушай меня Кирилл, — сказал он со вздохом. — Я знаю, храбрости тебе не занимать и ради товарища, а тем более ради сестры ты пожертвуешь жизнью, вот только... и я обещал. Обещал вашему деду, что не он, а вы, когда срок подойдёт, его похороните. Ты что же, думаешь, я, Семён, Елена Васильевна, мы об сестре твоей не волнуемся? Думаешь, у тебя есть сердце, а у нас его нет? Ни Алёнка, ни дед спасибо не скажут, если ты, ценой своей жизни выполнишь обещание. Сколько спящему лет? — минутная слабость (или что это было) прошла и спрашивал он опять строго.

— Примерно, как я. Может, постарше.

— Он буйный?

Кирилл покачал головой.

— Так чего ж ты боишься?

— Я обещал.

Тут уж не выдержал Семён. Хлопнув себя по бокам, кузнец пошёл в наступление:

— Вот ведь дурья башка. Ему говорят, что нельзя в непогоду плавать, а он всё своё гнёт. А если б ты с колокольни спрыгнуть кому обещал?

— И прыгнул бы.

— Ну хватит! — рявкнул Добрыня и обращаясь к Семёну, добавил: — До утра запри его в бане, а брыкаться начнёт, вожжами свяжи...

— У меня брыкаться не будет, — Семён усмехнулся; он уже положил свою мощную длань на плечо супротивца, не давая тому ни единого шанса на глупость. — Шубу-то где свою потерял? — вопрос относился к Кириллу.

— Спящему отдал. Я не хотел…

— Алёнка велела?

— Угу.

— Полностью её одобряю. Бить врага – добро; а милость к падшему – лучше того. Елена Васильевна, не одолжишь ему свой ватник до бани дойти?

— Конечно Семён Семёнович. В сенях висит, на гвозде, — отозвалась женщина; стоя к мужчинам спиной, она пеленала малышку.

— И смотри у меня, — вслед добавил Добрыня. — Я ведь не погляжу на заслуги. Мигом из дружины вылетишь!

 

— Ты думаешь, я не понимаю? — спрашивал богатырь. — Я всё понимаю. Не за младенцем посылал я близнецов и уж тем более не за «спящим» – между собой примириться. Оба как мулы упрямые, вот я и подумал, побудут в безопасном месте одни, авось научатся работать командой. Кто ж знал, что чёртова птица полетит где не ждали? И с погодой ошибся, — Добрыня мерил шагами длинную сторону дома. — А всё почему? Потому что был слишком уверен в себе. Думал, что умею знаки читать, а оно вон как вышло. Впредь будет урок мне: наперёд спрашивать тех, кто в нужном деле лучше меня разбирается. Нужно было к тебе заглянуть. Не зашёл.

Из искусно сработанного под молоко коровьего рога Елена кормила ребёнка. Девочка ела жадно; присосавшись к обмотанному тряпочкой узкому концу сосуда она пускала пузыри и женщина, глядя на здоровую малышку, улыбалась.

— Все ошибаются, Добрынюшка.

— Да, но мои ошибки могут стоить жизни другим. Я и сейчас не уверен, что Кирилл не сбежит.

— Не сбежит. Я ему в молоко капельку сон-травы добавила. До утра будет спать как убитый.

Добрыня замер на полушаге и с восхищением посмотрел на Елену.

— Ай да Елена Васильевна, ай да молодец! Успокоила душу. Как ты ловко-то, попей, мол, молочка…

Радость Добрыни лишь скользнула по сердцу Елены. Не считая поступок геройским, она прервала его славословие:

— Ты уже думал, кто станет родителем девочки?

— Какой девочки? — не сразу понял мужчина. — А…, ну да… Гордей-рубленник не далее, как неделю назад спрашивал меня о подкидышах девочках. У них с Анфисой лишь парни родятся. Жена помощницу хочет.

— Сын Тихона?

— Он самый.

— Добрые люди. Передавай от меня поклон и скажи, что девчушка на редкость здоровенькая.

— Здоровенькая, говоришь? — Добрыня остановился; брови его поползли к переносице, взгляд же сделался хмурым. Наконец, он сказал: — А ведь раньше, они всё больше мёртвых да увечных нам сбрасывали. Я тогда думал, воду нам оскверняют и злился на иродов. Как думаешь, случайность, или нам стоит напрячься?

Елена пожала плечами.

— Что у варваров на уме – Бог знает. Моё дело спасать кого можно спасти. По тому, что сказал Кирилл, тот парень даже ещё не субъект. Мальчишка. Что он сделал такого, что система пометила его как угрозу?

— Я бы задал другой вопрос. Чего он пока НЕ сделал?

— Думаешь, это лазутчик?

— Если бы я хотел кого-то убить, тоже целился б в горло…

 

Елена не спала. Тёплая ванна и козье молоко сделали своё дело – ребёнок уснул. Отправлять младенца в контейнер ей не хотелось; всё, что было оттуда, Елена считала нечистым, поэтому, сидя на лавке, баюкала девочку на руках. Вскорости налетевшая буря, будто голодная ведьма, заколотила в окно, напомнив, как утром, всегда любившая волю, коза, отказалась выходить из сарая, всем своим видом показывая, что не верит ясному небу.

«Так что, Добрынюшка, не я погоду предсказываю, а вот посоветуй я тебе не слать близнецов…, — Елена вздохнула. — К счастью, у Бога «бы» не бывает и всё, что случается – к лучшему».

Поутрось ребёнка забрали. Прискакавший взволнованный Гордей первым делом проверил пол чада, а убедившись в Добрыниной правде, закутал девочку в шубу и лыбясь в густые усы благодарственно попрощался с хозяйкой:

— Надеждой её покрестим, потому как женщина завсегда надежда в семье, ибо через жену множатся роды, а ты, Елена Васильевна, если что будет надо, проси, не стесняйся. Я за дочь хоть сарай, хоть новую баню срублю. Для хорошего человека мне ничего не жалко.

 

Был уже полдень, когда в дверь постучали.

— Открыто!

Игорь придерживал дверь, пока Добрыня вносил в дом раненого.

— Мир дому твоему Елена Васильевна. Вот, принёс тебе Кирилла с Алёнкой улов, — с улыбкой сказал богатырь. — Он чутка задремал пока плыли, но это и к лучшему. Вялый брыкаться не будет, хотя, как я понял, он и сам не захочет. Дюже понятливый вьюноша, прям как мой Буян. Я его в плащ завернул для сугреву. Куда его положить?

Елена словно не слышала. Как зачарованная смотрела она на торчащие из-под медвежьей шкуры ступни: белые, как у утопленника.

— Класть, спрашиваю, куда? — переспросил воевода.

Елена вздрогнула.

— Что? А... Сюда..., на лавку клади, — она указала на широкую лавку у печки. — Я уже всё приготовила.

Освободившись от ноши, Добрыня довольно подвигал плечами, обвёл взглядом комнату и, зацепившись за Игоря, удивлённо спросил:

— Ты ещё здесь?

— Да я... — Игорь замялся. Его осуждающий взгляд явственно говорил, что то, что задумал Добрыня – неправильно и что он не согласен, и что...

— Ты уже должен был на телеге ехать обратно. Я не слышал, чтобы Семён тебе выходного давал.

Игорь нахмурился и не попрощавшись с хозяйкой отправился исполнять проручение.

— Беда с этим молодцем, — вздохнул богатырь. — Молоко на губах не обсохло, а гонору уже полный нужник.

— Отца ему не хватает, — как всегда заступилась за душу Елена.

— Может оно и так, да только покойный Олег сам мне жаловался, что сын волчонком растёт. Видела бы ты какими гляделками он на Алёнку глядел... Чисто степняк...

— Как она?

— Держится. Я отправил её домой отдыхать после ночи. Кирилл пошёл её проводить.

— Занесёшь ей вот это? — из кармана фартука Елена вынула пузырёк с тёмной жидкостью. — Это от нервов.

— Всё-то ты чуешь, Елена Владимировна, — забирая лекарство, ответил Добрыня. — Я и сам собирался спросить о чём-то таком для..., — он хотел сказать для борзой девицы, но не стал, жалея Алёнкину гордость, — нашей воительницы, да пока к тебе добирались, забыл.

— Спасибо Добрыня. Я рада, что у нашего воеводы сердце большое и доброе. Алёнушка чует добро, просто...

— Не женское это дело вылавливать из озера спящих.

Женщина улыбнулась.

— Не женское.

— Тогда я вас оставляю. Мне ещё к Захару нужно зайти, да и отца Василия уважить надо. Присмотришь за Сашкой?

Только Елена подумала спросить о каком, как Добрыня, лыбясь в тридцать два белоснежных зуба, быстро добавил:

— Я с ним там покалякал маленько. Александр. Так его величают.

 

От сильного толчка Алекс проснулся. Тело его тряслось от езды по грунтовой дороге на чём-то жёстком, по звуку напоминавшем древний фургон.

«Я в самом логове варваров...»

Не открывая глаз, он слушал новое место. Лаяли собаки, где-то «кричало» животное страшным, надрывным «Му». Возможно, в эту минуту, ему делали больно. Пахло навозом. Память вытаскивала из глубин где-то когда-то им видимое, но никогда не явленное и не переживаемое лично: ковбой на экране гонит послушное стадо, красная ведьма на мониторе целует кудрявого пёсика.

Иметь домашних животных имели право лишь красные маги. «Какие собачки? Какие кошечки? Зверь только и думает о том, как сделать так, чтобы вы не умерли с голоду. Будьте же благодарны ему за его сверхгуманный выбор, потому как...» — Алекс помнил страшное продолжение. В ту ночь он, испуганный семилетний объект, долго не мог заснуть, переживая о том, а что как Зверь сделает выбор в пользу домашних зверушек?

Он приоткрыл глаза, но кроме синего неба и слепящего солнца ничего не увидел. Повозка остановилась. Его снова сграбастали.

 

Алекс перестал притворяться спящим в тот самый момент, когда хлопнула дверь за Добрыней и, в наступившей вдруг тишине, послышался женских вздох.

— Kasha, dobrynya, — вылетело из его рта больше, как реакция на неизвестность, чем как что-то осмысленное.

Женщина улыбнулась. Когда-то очень красивая в сером варварском платье и белом платке хозяйка смотрела на гостя со странным волнением, будто увидела нечто такое, что заставило трепетать её сердце; а затем случилось то, чего Алекс совсем не ожидал.

— I speak the general language,[2] — сказала она на чистом свободном.

О, Зверь всемогущий! Как же было приятно услышать родную речь внутри странного дома из тёсанных брёвен, такого густого и дикого и так вкусно пахнущего, что от разыгравшегося аппетита, у Алекса, подвело живот. Возможно, причиной стал спазм, а возможно, глупая ревность («я здесь не первый»), только вместо положенной радости от встречи с равной себе, он весьма сдержанно удивился:

— I am very surprised to hear my native language from you.[3]

— Это почему же?

Во взгляде понявшей его женщины появилось столько сочувствия, что Алекс смутился и тут же постарался как можно дальше засунуть свой «спазм».

— Мы ведь... не общаемся, — он постарался произнести это так, чтобы женщина поняла, что он осознал и исправился.

— Ты прав, но это не значит, что в руских землях никто не знает английского языка, — и не дав ему возможности возразить (мол, никто давно уже не называет общий язык английским), добавила: — Добрыня сказал, тебя зовут Александр. Я Елена.

— Меня зовут Алекс, — он всё же поправил её.

Елена пожала плечами, как бы говоря, что если он предпочитает цельному яблоку огрызок, то это его право.

— Сколько тебе лет?

— Вчера исполнилось двадцать один.

Услышав возраст, Елена вздрогнула, словно конкретная цифра принесла ей конкретную боль.

— Самый отстойный день создания из всех, что я пережил, — продолжил Алекс, не замечая, как тень недовольства скользнула и тут же пропала с лица собеседницы.

— День рождения, — строго сказала она. — Так называется этот день.

Алекс покачал головой.

— Нас создают, так что, создания.

— И кто эти боги?

— Корпорация «Жизнь».

Женщина сдвинула брови как бы говоря, что не верит в подобную чушь, хотя, возможно, была иная причина возникшего в ней недовольства.

— В Свободных землях естественным путём размножаются только преступники, — Алекс сказал это не подумав, защищая прошлое, то, что он знал или думал, что знает.

Елена отреагировала мгновенно:

— Значит ваши красные маги самые наипервейшие преступники!

Понимая, что сказала лишнего, женщина тут же умолкла и непривычно для себя суетливо занялась врачеванием. Из корзины на лавке, она достала ножницы, села на стоявшую рядом берёзовую чурку и, ловко разрезав повязку, стала разглядывать рану, всё ещё хмурясь, но уже на себя.

«Вот тебе и дикарка, — думал Алекс, вглядываясь в сосредоточенное лицо Елены. — Это были не просто эмоции. Она знала, она...» — от пришедшей в голову мысли ему поплохело.

«Рано. Рано, — ругала себя Елена, освобождая ногу от испачканной кровью штанины. — Нельзя ошибиться. Только не с ним...»

Рана действительно оказалась «пустяшной». Тот, кто её наносил либо не хотел причинять большого вреда, либо ему помешали, и он только чиркнул по мышце ножом, не достав до артерии.

— Я смотрю, Алёнка всё сделала правильно, — голос Елены был предательски вежливым. — Рана не воспалилась, но придётся наложить швы...

Правильно говорят: «Curiosity killed the cat».[4] Почувствовав тайну, он как хорошая гончая, тут же «взял след», оправдывая себя тем, что: «Если не сейчас, то когда?»

— Ты пленница? — спросил он тоном следователя, который знает ответ. — Ты не похожа на этих..., — юноша осёкся, мгновенно сообразив, что «так себе доказательством» он только что обидел всех варваров включая «озерную нимфу».

— На каких этих? — голос Елены был сух. — Которые тебе жизнь спасли или ты ещё кого-то имеешь ввиду?

Упрямство Овна толкало парня вперёд и неважно, что этот перёд был обрывом.

— Ты ведь не здешняя. Я прав?

Вместо ответа, Елена взяла стоявший под лавкой кувшин, сняв деревянную крышку, сунула в него руку и вытащила размером с осу чёрную тварь с огромными челюстями.

— Это мутировавший муравей. Они живут в лесу и найти их чрезвычайно трудно. Он не ядовит. Я использую их вместо иголки с ниткой. Их длинные жвалы настолько сильные, что с лёгкость сшивают края раны, а жидкость, которая при этом выделяется, обладает антисептическим действием. Я добавляю её в мазь для мелких ран и порезов. Когда нога заживёт, тело само отторгнет инородную плоть. Будет немного больно.

Алексу ничего не оставалось, как только кивнуть в знак согласия. Закончив с раной, женщина поднялась и лишь затем ответила на вопрос:

— Я не пленница.

— Прости если обидел. Я не хотел.

— Всю твою жизнь тебя учили ненавидеть не принявших Зверя. Расстаться с прошлым за один день не по силам даже святому, так что я на тебя не в обиде. Просто помни о добре и будь благодарен его тебе оказавшим. Это то немногое, что ты можешь и должен сделать, а теперь, давай снимай останки штанов и нелепую майку с дьявольским зраком. Не стоит смущать добрых людей одеждой от Зверя.

Алекс спорить не стал.

Бросив в печь то, что когда-то было его одеждой, Елена вымыла руки, открыла стоявший под лавкой сундук, вынула из него широкое полотенце и, со словами: «Прикройся пока этим, потом что-нибудь придумаю», — отдала его парню.

«Щи», короткое и смешное слово («щи»-«she» – запомнилось быстро), со сметаной и хлебом он проглотил практически не жуя, удивляясь простому, но очень вкусному блюду. Картошка, варёные яйца добавили удивления; он и не знал, что настоящие яйца такие вкусные.

Непонятки с Еленой отошли на второй план. Слишком сытый чтобы обдумать своё положение или, как он говорил, «систематизировать данные», Алекс прилёг отдохнуть, и как только голова его коснулась подушки, мгновенно уснул и проспал до позднего вечера.

На столе горела закреплённая на подставке «лучина» (плюс одно слово в «словарь»), ещё один огонёк теплился в левом углу над столом в подвешенной к потолку красной «рюмке» без ножки. В том же углу, юноша приметил то, на что днём, под влиянием новых для себя обстоятельств, не обратил внимания: почерневшую от времени доску. Перед ней, на коленях стояла Елена и что-то шептала на варварском языке.

Доска оказалась условно безликой; чем дольше он вглядывался в неё, тем отчётливей проявлялся портрет неизвестного с длинными до плеч волосами и аккуратной бородкой.

— Зачем?

Женщина перестала шептать. Не поднимаясь с колен и не поворачивая головы, она спросила:

— Что, зачем?

Алекс смутился; он не заметил, как высказал вслух свою мысль.

— Зачем ты унижаешься? Ты же свободный субъект. Кем бы он ни был этот нарисованный, вряд ли он хотел видеть тебя на коленях. Или я не прав?

Елена ответила не сразу. Поднявшись с колен, она поклонилась портрету, села на лавку возле стола и, немного подумав, сказала:

— Ты абсолютно прав. Бог не хочет видеть стоящих пред Ним на коленях людей, в противном случае, он не дал бы человеку свободную волю, а сделал бы его Своим рабом. Это моё решение, вернее, неистребимая потребность быть благодарной за оказанную мне милость.

— Так это твой бог?

— Да, это наш Бог.

Алекс подумал съёрничать: «Небось, с натуры рисовано?» — но сдержался.

— Субъекты не верят в богов.

— А в Зверя? — хмуро спросила Елена.

— Зверь существует, — ответил юноша слишком поспешно для истинно верующего.

— Откуда ты знаешь?

— Ну... — Алекс запнулся. Он чуть было не сказал: «Так ведь все ж в него верят», — но быстро одёрнул себя, понимая всю абсурдность такого ответа. Вместо этого, он произнёс: — Бери свой крест и следуй за мной, — и, предвосхищая вопрос Елены, быстро добавил: — Не подумай, что я согласился с существованием бога, просто... раз уж мы затронули эту тему... В общем, в Варраве есть его статуя, — Алекс прибавил темпа сам не веря, что решил рассказать о сомнительном происшествии. — Вчера утром, проходя мимо неё, я вдруг услышал эти слова. Я никогда не видел Зверя и, если по-честному, никогда не думал о нём больше положенного, но эта статуя... она всё время как будто манит меня... не знаю почему.

Женщина улыбнулась. Алекс понял, что она довольна услышанным.

— Это слова из Евангелия, которого ты, я уверена, никогда не читал. Ты повторил их почти дословно.

— И что они означают?

— Это значит, что ты должен отвергнуть себя и, доверившись Богу, последовать за Ним.

— Как я могу идти за тем, кого…?

— Нет? Ты это хотел сказать?

Алекс кивнул.

— Ну, — Елена улыбнулась, — тогда одно из двух: либо у тебя слуховые галлюцинации, а это уже диагноз, либо Бог существует и Он зачем-то тебя позвал. Выбор за тобой, — сказав это, женщина поднялась, взяла со скамейки странного кроя рубаху и со словами: — Сшила пока ты спал, — отдала её Алексу.

Нога почти не болела и Алекс, осторожно ступая по чистым половикам, без штанов, но в почти до колен рубашке («я похож в ней на чучело»), похромал вечерять. Варёная картошка из чугунка и солёные рыжики, от вида которых он пришёл в ужас а, согласившись попробовать, съел всю тарелку, показались ему верхом кулинарного изыска. Мысли о Боге, за которым ему предлагали куда-то идти, отпали сами собой.

Наевшись и сходив «до ветру» в холодные сени, юноша вернулся в постель. Тотчас на грудь вспрыгнула кошка. От неожиданности Алекс вздрогнул и собрался уже прогнать нежданного гостя, но вспомнил, что похожего зверя он уже видел.

— Это ведь кошка? Я видел таких в интернете.

— Её зовут Цветочек, и она скоро станет мамой. Кошка она добрая и мышеловка отличная. Любит спать с человеком. Ты погладь её.

Алекс положил руку на голову зверя и осторожно провёл по спине. Кошка издала гортанные звуки, и юноша отдёрнул руку разумно предположив самое худшее.

— А она здорова? Эти хрипы из лёгких…

— Это не хрипы. Подобные звуки кошки издают, когда чем-то довольны. Цветочек вернулась с охоты, она сыта и в тепле, и ты ей нравишься, иначе бы не пришла. Людям обычно нравится, когда кошки мурлычут. Расслабляет.

— И правда, — не переставая гладить странного зверя, проговорил Алекс, — расслабляет. Жаль, что нам не разрешают иметь домашних животных. Я бы такую завёл.

Никак не прокомментировав сказанное, Елена принялась убирать со стола, приводя в порядок пространство. Покончив с работой, она загасила лучину и дом погрузился в приятную немоту. Света от лампадки было достаточно чтобы не натыкаться на мебель, и в тоже время, не мешать спать тем, кто лёг отдыхать. Прежде чем скрыться в «бабьем углу» женщина подошла к парню, потрогала его лоб, не горячий ли, и негромко сказала:

— У русов есть поговорка: «Всё, что ни делается – к лучшему». Не спеши возражать мне, мол, какое к лучшему, когда я предан своими и будущее моё туманно. Я не призываю поверить мне на слово, и всё же скажу: тебе несказанно повезло, что ты теперь здесь, а не там. Бог привёл тебя в Озерки, и я очень рада... с тобой познакомиться.

Вошедший в него покой Алекс списал на действие кошки, неспешно перебирая лапками, массировавшую его грудь. Он настолько расслабился, что послушал совета и более того, поблагодарил наконец хозяйку:

— Спасибо леди Елена, — титул приклеился сам собой как продолжение имени. На фоне всей этой дичи, Елена им чувствовалась как нечто не соотносящееся со здешней реальностью, словно среди лопухов он увидел прекрасную розу, — за помощь, за вкусную пищу, за всё.

— Просто Елена.

 

***

 

Будто искупавшись в Источнике Жизни, помолодевшая женщина, в последний раз перекрестившись и поклонившись Спасителю, ушла доить коз.

Из уроков по биологии Алекс знал, что коза – домашнее животное из семейства полорогих, одомашнена девять тысяч лет назад и до Зверя многие безответственные субъекты разводили животных, подвергая себя и других смертельной опасности, ведь всем известно, что коровы, козы и овцы – переносчики опасного вируса.

Уже выйдя из Дома Развития, Алекс узнал, что не всё так однозначно под небом Свободных Земель и что маги прекрасно справляются с «опасными и неполезными» стейками, а также со сливочным маслом, сметаной и натуральными сливками. Пользуя интернет, он наблюдал за избранной кастой, давя в себе возмущение, оправдывая красных «всеобщим благом», жертвовать ради которого всем должен был он, и завидовал молча.

Взамен геройски погибших в пламени брюк Елена сшила местного кроя простые штаны и он, опираясь на палку, начал потихоньку ходить.

Три дня назад, после завтрака, всунув ноги в смешные, но приятные голым ступням валенки, для сохранности, вставленные в смазанные дёгтем кожаные калоши, он вместе с Еленой вышел на задний двор, где две белых козы, не обращая внимания на копошащихся рядом кур и трёх уток, мирно жевали сено.

— Коза что побольше – Кудряшка Сью, — пояснила Елена, — другая Снежка, дочка Кудряшки.

— А этих как звать? — Алекс указал на белых уток.

— Утка один, утка два, утка три, — женщина улыбнулась. — В деревнях не принято давать имена мелкой живности вроде уток. Вот корова или коза – другое дело. К ним относятся с уважением и почти всегда наделяют именем.

Заметив хозяйку, козы дружно заблеяли. Кудряшка Сью, подошла к загородке, передними ногами оперлась о нижнюю жердь и мордой потянулась к хозяйке, требуя угощение. Алекса поразили глаза: голубые с чёрными горизонтальными зрачками щелями как... у инопланетянина.

 — Если хочешь, можешь подойти познакомиться, только вначале…, — из кармана на фартуке Елена достала горсть сухих яблок и протянула их Алексу. — Кудряшка их очень любит.

Незнакомый запах не отпугнул козу, но заставил долго принюхиваться к руке замершего от восторга Алекса, прежде чем Сью соизволила взять угощение. На его попытку погладить животное, Кудряшка несильно боднула его, как бы говоря, что она дама серьёзная и не позволит первому встречному себя лапать.

— Ты ей нравишься.

— Так это она так любовь свою выражает?

— Раз взяла угощение, да. А то, что боднула..., — Елена улыбнулась, — такой уж у неё характер.

 

Первое впечатление дикости схлынуло; дом, будто приняв его, стал светлее, теплее, просторнее. И ничего, что в доме не было электричества, что для того, чтобы умыться или приготовить еду, воду нужно было таскать из колодца, а справлять нужду в дощатой кабинке на заднем дворе – Алекс блаженствовал. Покой и свобода, им ощущаемые, были дороже всех мнимых удобств цивилизованного мира.

Не далее, как вчера, Алекс поймал себя на мысли, что совершенно не чувствует ностальгии по «соте». Удавка с её ежедневным и крайне навязчивым «добрым утром объект», работа, друзья… даже Джун, даже… Дэвид, под натиском новых эмоций, медленно оставляли его.

Самым почётным, главным местом в избе был угол с иконой. На его вопрос: «Красный – это из-за красной штуки без ножки?» — Елена ответила, что красным угол зовётся, потому что красивый и что слово «красный» у русов используется и для обозначения цвета и понятия красоты, а «штука без ножки» называется лампадой.

— Дом для руса это не помещение, куда приходят после работы, но, прежде всего, сакральное место со своими правилами и порядком. По аналогии с храмом, красный угол – это алтарь, стол – престол, поэтому, христианин, войдя в избу, прежде всего, перекрестится и поклонится святому углу и только потом поздоровается с хозяевами.

— Столько условностей, для чего?

— Без Бога ни до порога. Только так жизнь наполняется смыслом, а дом благодатью.

Под божницей с иконой стоял деревянный стол, всегда чисто выскобленный и вымытый. Алекс ни разу не видел, чтобы стол был не прибран или там лежали неподобающие его сакральному смыслу предметы. От стола, как лучи от яркого солнца расходились украшенные полосками ткани лавки, над которыми, на высоте руки висели полки-полавочники с посудой и разной мелочью.

Если красный угол был сердцем дома, то душой его, несомненно, была руская печь. Располагалась она у входа, с правой стороны, напротив коника и представлялась Алексу гениальным творением варварской мысли.

Печь выполняла сразу несколько функций: на ней готовили, ею обогревались, на ней спали, и даже (Алекс пока не видел как) мылись внутри огромного зева. У печи было множество углублений, печурок, где хозяйка хранила горшки, щепу для растопки и всякую непонятную ему всячину. Еда из печи была настолько вкусной, что, вспоминая свои мгновенно вспухающие в микроволновке «полезные и безопасные» завтраки, Алекс тихо вздыхал, понимая, что все эти годы не жил – выживал на химическом суррогате.

По совету Елены, вторую ночь он провёл на печи и сразу же понял, что, если ему позволят остаться, спать он будет только на печке. Сама Елена спала за занавеской между печью и дальней стеной, в так называемом «женском» углу, куда мужчинам не позволялось даже заглядывать.

К единственной балке на потолке были подвешены пучки трав, названия которых Алекс не знал, так как за всю свою недолгую, «свободную» жизнь ни разу не был загородом – факт неприятный, и, тем более удивительный, что, теоретически, покинуть Варраву он мог, вот только желания провести на природе единственный выходной ни у него, ни у Джун ни разу не появилось.

Сразу за домом Елены начинался обширный луг, где выпасалась скотина и куда Елена водила коз каждые утро и вечер. За лугом шёл лес, такой густой и высокий, что можно было подумать, что Сам Бог воздвиг зелёную стену, дабы отделить людей от субъектов. Два дня назад он видел всадника, быстрой рысью проехавшего мимо него в сторону леса. Всадник торопился и всё же, заметив его, стоящего у калитки, придержал коня и приветливо поздоровался. По кивку и миролюбивому тону «ковбоя», Алекс понял, что с ним именно поздоровались, а не сказали что-то обидное, как, возможно, сделал бы он, поменяйся они местами. Сожалея, что не может ответить тем же, он проглотил привычное «hi», молча кивнул в ответ и дал себе слово в кратчайшие сроки выучить здешний язык.

О нём как будто забыли. Алекс утешал себя мыслью, что руские или русы, своим невмешательством, как бы говорили ему, что он здесь не пленник и волен уйти куда и когда пожелает; хотя, возможно, и эта мысль нравилась Алексу больше, они просто ждут, когда он поправится. Думать о том, что всем, в том числе и Алёнке на него наплевать – не хотелось. 

 

 

Утро выдалось ясным и тёплым. Наблюдая за тем, как через улицу напротив четверо мальчишек играют в войнушку, Алекс думал о том, что не рождение определяет поведение субъекта, а вложенная с создания, или как сказала Елена, с рождения система ценностей и пожизненная промывка мозгов.

«Родись я здесь, тоже рубился бы на палках-мечах и думал, что все, кто оттуда больные придурки».

Неожиданно дети перестали играть и, побросав свои палки, подбежали к краю дороги что-то крича и маша руками скачущему по дороге всаднику. В ответ на приветствие богатырь помахал ребятишкам рукой.

Алекс улыбнулся, узнав в приближающемся молодце руского великана.

— Здрав буди Сашка! — гаркнул Добрыня, осадив коня перед вышедшим из-за калитки парнем. — Дома хозяйка? — не дожидаясь ответа, он ловко спрыгнул с могучего, под стать ему, жеребца и со словами: — Крепче держи, — вручил ему поводья.

Алекс растерянно посмотрел сначала могучую спину Добрыни, затем, на коня. Лошадей он видел в кино; красивые, сильные они вызывали в нём уважение. От переполнявшей его силы конь грыз удила и косился на Алекса коричневым глазом.

— Ты только не волнуйся. Добрыня скоро вернётся.

Впервые, так ему показалось, он смог правильно произнести «рычащее» имя; и ничего, что, услышь его рус, он подумал бы, что ему желают доброго «ня», главное, он это выговорил, и что важнее, конь его понял; его неловкое «до;брынья» было воспринято правильно – жеребец успокоился. Видя такое, Алекс решился на очень смелый поступок: погладить животное. Конь поступок стерпел и морды своей не отдёрнул.

— Может ты и покатаешь меня?

Алекс сам удивился собственной смелости заставившей его думать, что животное ему подчиниться.

«Это здешний воздух так на меня действует», — объяснил он себе желание влезть на зверюгу.

В доме Добрыня пробыл не долго. При виде хозяина, жеребец вздёрнул морду и громко заржал.

— Уже познакомился с Буяном?

Алекс не понял, но на всякий случай кивнул.

— А ты и в самом деле смышлёный парнишка.

Добрыня вскочил на коня и, взяв с места в карьер, помчался к лесу, чем вызвал восторг не только у местных мальчишек.

Скрипнула дверь, и Елена с крыльца позвала его в дом.

— Зачем он приезжал? — поинтересовался Алекс, опускаясь на лавку и давая отдых уставшей ноге.

Елена присела рядом.

— Добрыня зашёл сказать, что послезавтра к нам пожалуют гости, наши старейшины: отец Василий, Лука и Захар Захарыч. Хотят с тобой познакомиться.

Давно им жданная новость вызвала в парне двоякое чувство: с одной стороны, он был рад, что местным не наплевать, с другой стороны… Алекс почувствовал, что волнуется, и чтобы скрыть возникшее в нём беспокойство, проворчал:

— Не слишком они торопились.

— А куда торопиться?

— Ну, а вдруг, я сбежал бы…

Елена пожала плечами.

— Ну, сбежал бы, а дальше что? До стены триста километров, это если ты дорогу знаешь, если не знаешь… Ты когда-нибудь был в лесу? Знаешь как костёр развести, как шалаш смастерить, какие грибы съедобные, а какие – нет?

Юноша покачал головой.

— Я и не знал, что грибы можно есть, пока у тебя не попробовал. Работа, дом, работа, бар. В единственный выходной куда-то тащиться, не больно охота. Спишь до обеда, до ночи в телек пялишься, а с утра опять на работу. Так что, — Алекс невесело хмыкнул, — ты права. Никуда я от вас не сбегу, да и признаться, некуда мне бежать. Дэвид не просто так меня предал. Ему приказали, — он, наконец, высказал то, о чём страдала душа.

То, что поначалу им воспринималось со злой патетикой: «Я никогда бы так не поступил!» — через неделю раздумий, понизилось в градусе, и мысль о том, что предательство друга – предательство лишь отчасти, всё чаще посещала медленно остывающий разум.

После дня их знакомства, Елена больше не говорила, а Алекс не спрашивал ни о Боге, ни о чём таком, что могло их поссорить, тем более что новая жизнь, пусть и ограниченная пространством придомовой территории, была столь нова для никогда не видевшего деревню юноши, что он на время оставил желание узнать тайну Елены.

— Знаешь, как мы вас называем?

Алекс покачал головой.

— Спящие.

Юноша снова хмыкнул и безрадостно пошутил:

— Всё лучше, чем убийцы младенцев.

— Значит, ты не понял. Ты назвал следствие, я – причину. Спящие – это не про физический сон. Мы считаем, что душа ваша спит, притом, давно, поэтому вы и приняли власть Зверя. Вы живёте как под гипнозом. Тебе приказали, и ты не задумываясь отправился убивать.

Алекс смутился.

— Шеф сказал, что я теперь… не важно...

История с посылкой смотрелась уже не как справедливое наказание за соделанное, а как хладнокровное убийство ни в чём не повинного малыша. Ему не просто приказали, его как осла поманили морковкой, и он как... осёл...

— Ты права. Я заслужил своей участи, — Алекс наконец признал неудобную правду.

— Не хочешь поделиться историей?

Вопрос был задан в нужное время. Алекс хотел.

Он начал с Дома Развития; говорил много и сбивчиво перескакивая с одного яркого воспоминания на другое: первый поход всем классом в кино, первая кружка пивного напитка, первый, нет, не секс (о своём позоре с фиолетовой проституткой он никому не рассказывал) – экзамен на статус. Закончил он неожиданным для него назначением и «временным помутнением», едва не сделавшим его палачом:

— У меня ведь даже мысли не возникло, что то, что мы собирались сделать – плохо. По закону, все незаконнорожденные объекты подлежали утилизации…

— Что ты знаешь о Звере?

— Причём здесь Зверь? Не Зверь отдал приказ и не Зверь воткнул в меня нож. Он не в ответе, за наши поступки.

— И всё же.

— Ну, — Алекс замялся, — как я уже говорил, Зверя нам не показывали и как он выглядит на самом деле никто из субъектов не знает. Многие представляют его пришельцем из дальнего космоса. Я тоже.

Елена вздохнула как человек услышавший то, что хотел или предполагал услышать.

— Зверь не пришелец из космоса, — впервые в её голосе появились стальные нотки. — Это машина: холодная, бездушная и крайне опасная для людей.

Брови Алекса медленно поползли вверх.

— Не верю.

Елена пожала плечами, как бы говоря, что ничуть не удивлена его реакцией.

— Искусственный Интеллект, очень мощный, натасканный на подавление в человеке Божьей природы, компьютер, в виде прозрачного купола накрывший когда-то действительно свободные земли; машина, созданная находить и уничтожать всех тех, кто не соответствует унизительному званию служебного человека, человека-животного, телом и духом подчинённого кучке красных мерзавцев – вот что такое ваш Зверь.

Алекс уставился на неё пытаясь вместить в себя только что сказанное. Взгляд его, от растерянного стал удивлённым, затем, недоверчивым и, вдруг...

— Так я был прав? Ты из Свободных Земель! За что тебя сбросили с вертолёта?

— Меня никто не сбрасывал. Я сама сбежала из Свободных Земель.

— Расскажи! Я ведь тебе рассказал...

— И я ценю это Алекс. Я поведаю свою историю, но позже, когда буду готова всё рассказать. Сейчас я хочу, чтобы ты понял: всё, что ты знал, всё, чему тебя учили — ложь. Ты знаешь, почему после известной тебе процедуры, субъектам сбривают волосы?

После её заявления, Алекс уже не решился повторить то, что когда-то считал правдой и просто покачал головой.

— Волосы сбривают для того, чтобы Искусственному Интеллекту легче было считывать клеймо на макушке. Весь ваш свободный мир – это огромный концлагерь и Зверь поставлен в нём управляющим. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло, что кто-то решил, что ты для них лишний.

— И кто этот благодетель?

— Не знаю, — Елена умолкла. Нахмурив брови, она сидела какое-то время, о чём-то раздумывая. Наконец, она сказала: — Теперь о насущном. Как я уже сказала, после завтра придут старейшины. Они захотят тебя расспросить. Отнесись к их просьбе серьёзно.

— Зачем им история жёлтого неудачника?

— Всякая история заслуживает того, чтобы её, как минимум, выслушали, к тому же, люди должны быть уверены, что ты не шпион.

— Шпион? После всего того, что я вынес?

— Знаешь, почему ваш мир огорожен стеной?

— Почему?

— Потому что красные маги больше всего на свете боятся не нас, варваров, а вас, своих рабов. Мы для них не люди. Они наблюдают за нами, изучают, иногда присылают лазутчиков и те похищают людей.

— Зачем?

— Могу лишь догадываться.

— А младенцы?

— Не знаю, — Елена вздохнула. — Как твоя нога?

— Не болит.

— Тогда помоги мне с обедом.



Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/12/20/1506


Сноски:

1. Подани (старослав.) – время с 16.00 до 17.30

2. Я говорю на общем языке.

3. Я весьма удивлён услышать родную речь от вас.

4. Любопытство кошку сгубило.