Почему медиация это не только про право. Часть II

Первая часть нашего разговора о медиации (http://proza.ru/2025/12/14/517) завершалась словами о том, что «как профессиональный медиатор, я убежден: будущее развития медиации в России лежит на пути признания ее комплексной, гуманитарно-правовой практикой, где само юридическое оформление достигнутых соглашений, в случае его необходимости, опирается на профессионально выстроенный диалог, в котором есть место и для права, и для понимания человеческой психологии, и для работы с фундаментальными смыслами.

Теперь будет логично ответить на вопрос о том - что такое этот «профессионально выстроенный диалог» в своей идеальной высшей форме, на которую следует ориентироваться? И что это за «фундаментальные смыслы», с которыми мы работаем?

Федеральный закон №193-ФЗ «О процедуре медиации» — внешне документ сухой, технический, напичканный процедурными сроками и определениями. Его читают юристы, чтобы понять, как оформить соглашение. Его цитируют чиновники, чтобы отчитаться о развитии «альтернатив». Но если отстраниться от буквы и разобраться в духе закона, вникнуть в самую ткань этого текста, происходит удивительное: из-под слоёв бюрократического языка проступает контур этической парадигмы в форме морального кодекса для эпохи распада диалога.

Закон, дав нам инструменты и определив границы, оставляет эти вопросы без ответа. Он предоставляет сцену, но не диктует «пьесу». Ответы рождаются в практике, на острие парадоксов, где медиатор перестаёт быть просто техническим специалистом и становится хранителем человечности.

Если право очерчивает берега реки, а психология помогает понять её глубину и течение, то этика медиации задаётся вопросом: куда и зачем мы плывём? И здесь мы обнаруживаем, что сухой текст Федерального закона №193-ФЗ при вдумчивом прочтении содержит в себе не просто регламент, а моральный кодекс для эпохи распада диалога.

Статья 1. Не гармония интересов, а гармония отношений. Цель — «гармонизация социальных отношений». Закон с порога заявляет: медиация — это культурный проект. Её миссия — привить обществу иммунитет к тотальной войне, предложив этику оборота не капитала, а понимания.
Статья 3. Принципы как заповеди. Добровольность, конфиденциальность, сотрудничество, равноправие, беспристрастность. Разве это ни антитеза естественному состоянию конфликта? Закон предписывает создать искусственную среду, где яды вражды могут быть нейтрализованы. Ведь это то пространство, где становится возможным услышать другого, когда зачастую слышать уже и не хочется или не получается.

Да, медиатор по этому закону — не судья и не мудрец. Он, образно говоря,  — архитектор. Но архитектор особого рода. Ему запрещено предлагать свой материал и навязывать свой проект. Конструкция диалога должна сложиться исключительно из материала самих конфликтующих сторон — из их обид, страхов, надежд и, как ни парадоксально, их же ресурсов к пониманию. Задача медиатора — выявить скрытые опоры, обнаружить точки, где могут быть проложены мостки взаимного признания, помочь сторонам выявить и собрать из груды своего же хаоса проект возможного взаимопонимания.

Статья 11. Медиатор не вносит предложений. Медиатору запрещено быть ментором. Запрещено быть проектором, транслирующим готовые решения на экран конфликта. Он лишь зеркало. Но зеркало с регулируемой резкостью. Его функция — не искажать или навязывать, а возвращать сторонам их собственные слова, их собственные эмоции и логики, но в сфокусированном, ясном, самостоятельно переосмысленном виде. Чтобы «Ты меня не слышишь!» превратилось в: «Я слышу, что для тебя мое молчание значит предательство. Это так?». Он наводит резкость на их собственные картины мира, чтобы они, возможно наконец-то, разглядели в оппоненте не противника, а человека с его правдой — и, возможно, отражение самих себя.

Эти метафоры позволяют понять, что конфликт содержит в себе не только новые возможности, но и то, что это химическая реакция с негативным выхлопом. В атмосферу общения и отношений выбрасываются токсины: ложные атрибуции, кристаллизованные обиды, страх. С учетом этого, принципы закона о медиации предписывают медиатору стать антидотом. Его беспристрастность нейтрализует яд предвзятости, конфиденциальность — яд страха, а акцент на сотрудничество — яд борьбы за власть и доминирование. Он работает на уровне экологии человеческих отношений, стремясь остановить отравление почвы, сделать её по возможности настолько здоровой, чтобы на ней мог взрасти диалог.

Статья 15 (п.3) касается, пожалуй, самой острой и деликатной темы – денег. Статья определяет, что деятельность медиатора не является предпринимательской. Это, пожалуй, самый революционный и наименее осмысленный пункт. Законодатель отделяет медиацию от рынка. Неявно он говорит: то, что вы делаете, — это не бизнес и даже не просто не услуга, это служение, миссия. Её нельзя измерять чистой прибылью, потому её успех — не доход, а восстановленная способность сторон к разговору.

В эпоху тотальной коммодификации, когда всё превращается в товар, а отношения в ресурс, закон определяет медиацию территорией, где мы не торгуем победами, здесь мы выращиваем диалог.

Это этическое обоснование сути деятельности медиаторов. Их труд нельзя оценить в деньгах за «готовый дом согласия». Это служение процессу. Успех измеряется не прибылью, а тем, удалось ли отполировать зеркало отношений или заложить фундамент диалога, на котором стороны сами найдут и примут взаимоприемлемые решение. Это предписание создания сферы некоммерческого человеческого решения проблем в мире всеобщей купли-продажи.

Высшая потенциальная цель медиации, её истинный успех заключается в том, чтобы стороны, пусть даже лишь на какое-то время, но всё же вышли из транзакционного торга и вошли в состояние диалогического потока. В этом состоянии эго отступает, а фокус смещается с защиты позиций на совместное решение задачи: «Как нам быть?». В этом потоке рождается не просто договорённость, а момент взаимного признания и проявления человечности друг в друге. Медиатор как архитектор, зеркало и антидот — всё это инструменты для того, чтобы достичь такой цели.

Здесь нельзя обойти и тему парадокса, содержащемуся в законе: он (Статья 1, ч. 5) запрещает медиацию, если спор «может затронуть права и законные интересы третьих лиц». Это логично для спора о долях в бизнесе или иных спорах в социальной сфере. Но как быть, когда третьи лица — это дети в бракоразводном процессе? Парадокс в том, что, ограждая их от «затронутости», законодательная система часто бросает их в эпицентр родительской войны.

В этих обстоятельствах на медиатора возлагается трудная роль: роль хранителя человечности «по умолчанию». Он не может быть формальным представителем ребёнка. Но его этический долг — незримо держать в фокусе процесса фигуру этого безгласного третьего. Его – медиатора - вопросы, его возвращение сторон к последствиям их решений служат одной цели: не дать сторонам в аффекте окончательно отравить будущую экосистему, в которой жить их детям.

Медиатор напоминает не о формальном праве на график встреч или алиментах, а о потребности ребёнка в целостном образе родителей. Он помогает порой уже ненавидящим друг друга супругам  договориться заново как соисполнителям одной пожизненной миссии — родительства.

Заключение.
Так в чём же этический смысл этого непростого по смыслам закона? На мой взгляд, и я надеюсь смог это продемонстрировать — это закон о достоинстве и уважении. Он исходит из допущения того, что даже в гуще вражды люди способны к созиданию. Что они способны быть не только инфантильными личностями или людьми с ущербными этическими понятиями которых надо мирить, но и соавторами конструктивной реальности. Медиация по ФЗ-193 — это не про то, как побеждать одной из сторон, а про то восстанавливать диалог, позволяющий достичь нейтрализации негатива, а, возможно, и выхода на новый уровень отношений. В этом, я уверен, и состоит наша – медиаторов - профессиональная  миссия.