Гусь к Рождеству

Для игры Светлой Ночки  «Фирменные рецепты  к новогоднему столу»  http://proza.ru/2025/12/01/218

Чем ближе к Рождеству, тем хуже становилось настроение у Анны Тимофеевны — старушки семидесяти четырёх лет от роду и сорока шести килограмм  живого веса. Сухие руки, сложенные на впалом животе, тонкие морщинистые губы, плотно сжатые в горестную «курью жопку», слезящиеся прозрачные глаза, обиженно вперившиеся в одну точку и преувеличенно размашистый крест  в сторону картонной иконки, пришпиленной булавкой к ковру над кроватью – всё просто кричало о её недовольстве.
С прошедшей осени ей пришлось жить не в деревне, «в своём домУ», а у дочери с зятем. Так-то неплохо, не обижают, зять всё «мама то, мама сё, может коньячку для аппетиту?». Но в большой Рождественский пост никто, кроме неё, в семье не «пОстовал», новогодний стол  был сплошь скоромным и Рождество  не собирались отмечать. Мол, всё, мама, праздники кончились. Нехристи, прости, Господи, их душу грешную – Тимофеевна вновь машет рукой от лба к низу кофты, вправо-влево.
Щедрые на угощения два новогодних дня промелькнули быстро и все вернулись к обычной жизни: внучка-школьница к играм на улице, внучка-студентка — к сессии, дочь с зятем — на работу.

***
В деревенском родительском доме Анны детей было семеро: пять сестёр и два брата. С родителями, стало быть девять душ. Анна – старшая из ребятишек.
Жили не  богато, но и не бедствовали. Землицу имели - сад, огород, коноплю и рожь сеяли, скотинка была. Отец — Тимофей Степанович, мастер на все руки — воевал в первую мировую, попал в плен и около года прожил на каком-то хуторе, батрачил по хозяйству. А когда вернулся — семья воспряла: мужик в доме! Ожила его маленькая мастерская-пристрой к амбару — навес под соломенной крышей с полным набором столярных инструментов, аккуратно развешанных прямо на бревенчатой стене амбара. То одна, то другая местная бабёнка приходила с просьбами: новое коромысло сработать, грабли деревянные, лёгкие и «к руке» смастерить. Тогда отец надолго уходил в лес, искал там подходящую рогатину, чтоб ровная была, без сучка и червоточины. Найдя подходящее деревце, срубал его, приносил во двор. А там начинался долгий путь от обычной рогатки к невесомым граблям для сенокосной травы. Такие обычно высоко ценятся на селе: черенок у них гладкий, не занозистый, в работе спорые. Анна помнила, что даже через много лет, как отца, царствия небесного,  не стало, хозяйки на деревне всё вспоминали его добрым словом за ладно сработанный инструмент.
Мать — Ефросинья Дормидонтовна, изо дня в день по дому да по хозяйству. Шутка ли? Девять душ обмыть, обшить да накормить. Дети сызмальства, подрастая, все работы научались делать: и в огороде, и со скотинкой, девки вышивали, шили да вязали понемногу. Но без присмотра–то никак нельзя.
Еда в семье была простая: щи, похлёбки, картошка с солёными огурцами или грибами, каши разные, хлеб из печи, иногда - пироги с яблоками или смородиной, молоко от собственной коровы, взвар из сушёных груш и яблок.

Трапезу, после короткой молитвы,   всегда начинал отец. Ели «по кругу», поочерёдно черпая деревянными ложками еду из общей миски. За столом ни голоса, ни смешка – за это можно было и в лоб схлопотать отцовской ложкой. Но чаще было достаточно лишь его взгляда из-под кустистых бровей. Строг был, дети слушались беспрекословно.

Два–три раза в год отец ездил в город, на базар. По его возвращении появлялось радостное ожидание праздника, новых вкусов и запахов, «не как каждый день».

Папа, бывало, привозил из города большой кусок сахару, копчёный свиной окорок, севрюжью голову, калачи, конфеты «петушок на палочке».
Вся провизия припрятывалась мамой под замок  в большой сундук в прохладном чулане. Окорок оборачивали в домотканую тряпицу — потом от него отрезали тоненькие кусочки мяса. Вкусно, но не часто.

Для сахара в кухонном столе были  специальные острые щипчики. Похоже, мельхиоровые. А, может, серебряные даже. Хотя вряд ли.
Отец ловко  откалывал ими от большого сахарного куска («головы») полупрозрачные слюдяные чешуйки размером с ноготь. Такой кусочек полагался к стакану чая,  из огненного ведёрного самовара. Хочешь ещё сладенького - пей чай! Младший брат Анны —  Федюшка, шибко охочий до сладости,  пыхтел, краснел, раздувался от воды, пока выпивал свои 4-5 стаканов.

К Рождеству обычно запекали в печке гуся с яблоками. Может и случилось это один или два раза, но в воспоминаниях Анне казалось, что так было в каждый год. Помнит, как лазила в погреб за антоновскими яблоками. Они лежали в деревянных ящичках, переложенные,  для лучшей сохранности, ржаной соломой.
Мама заранее опаливала гуся, тщательно промывала-полоскала его в нескольких водах дОчиста и ставила гусиную тушку  в чистое ведро «стоймя», для стока воды.
Анне доставалась подготовка яблок: помыть, нарезать на дольки.
Ими, набравшими к этой поре цвет, сочность и неповторимый вкус, мать, посолив и поперчив птицу снаружи и внутри, плотно начиняла гусиное брюшко и зашивала его толстой ниткой.  Крылья и ножки она непременно связывала тем же суровьём  – чтоб не торчали. Подготовленный гусь несколько часов «мариновался».
Потом мать принималась замешивать крутое тесто. Обычное, без премудростей: мука, вода (может и яйцо тоже добавляла маманька? Уж и не вспомнить). Накрытое тряпицей оно «отдыхало»  примерно с полчаса.
Затем , прямо на столе, притрушенном  мукой, мама раскатывала его тяжёлой деревянной скалкой в большой пласт толщиной с полсантиметра. Тесто, очень крутое, упругое, поддавалось с трудом и раскатать его до нужного размера было не просто. Важно было сделать это с равной толщины, без порывов. Лицо матери краснело от усилий и жара печки, волосы выбивались из-под платка. Она смахивала их от лица тыльной стороной ладони.

Нафаршированного гуся укладывали на тесто спинкой вниз, укутывали им со всех сторон, тщательно скрепляя края. Несколько отверстий спичкой или щепочкой для выхода пара, потом — на противень и в разогретую печь, часа на два. Если гусь был очень жирный, то через дырочки выходил не только пар, но и жир.  Тогда он скапливался на противне и мама ложкой собирала его в мисочку, чтобы не горел.

Через два-два с половиной часа гусь был готов! Противень вынимали из печи, ставили на стол, чтобы немного остыл. Тестяная броня местами трескалась и кое-где из этих трещинок сочился душистый прозрачный сок. Детвора, крадучись, отламывала с краешку по  румяному кусочку теста, пропитанному гусиным жиром и рассасывала этот твёрдый камешек за щекой. М-м-м, вкуснятина!

Дав блюду немного остыть, мать снимала «доспехи» с гуся. Мясо под ними отходило от костей, дурманило ароматом! А какими вкусными были яблоки, пропитанные жиром и мясными соками!

Анна Тимофеевна сглотнула набежавшую слюну,  сокрушённо вздохнула: что уж теперь… нарушено всё. И Рождество не празднуют, нехристи!

Звонок телефона прервал её воспоминания.
— Алле?!
Звонила с работы дочь.
—  Мам, тут у нас одна женщина предлагает гуся. Ей из деревни прислали. Может купить?

Анна Тимофеевна от неожиданности закашлялась. А потом, немного осевшим голосом, с нарочитым равнодушием ответила:
— Не знай… Либо возьми, штоли. И яблок антоновских надо …
Потом ещё, немного подумав, добавила:
— И курьяку этого купи — зять любит. Пять звёздочек! Я десятку дам. Рождество, чай, впереди.
Слава Богу, за всё!