Рецензии на произведение «Гл. 24 В свете смерти»
На странице отображаются все рецензии к этому произведению в обратном порядке, с 6 по 1
Показывать в виде списка | Развернуть сообщения
Показывать в виде списка | Развернуть сообщения
Рецензия на «Гл. 24 В свете смерти» (Екатерина Домбровская)
Критики в некоторым смысле не совсем люди - ведь они профессионалы. Зато интересно смотреть на нас, обычных людей. Помню, как один мой родственник мучился из-за произведений именно вот этих - Ивана Ильича и Скучной истории. Он видел в них только то, что знал сам - дикий, нерассуждающий страх смерти, со всею мучительностью и безысходностью этого состояния. Каждого Чехов заставляет сильнее мучиться именно своим несовершенством. Может, это исцеление через обострение?
А справедливости не будет. Ведь люди обижаются на Чехова и только поэтому критикуют его так злобно.
Вы хотите пролить капли мира на злые сердца вслед за Чеховым. Злые сердца могут еще сильнее рассердиться...
Мария Березина 23.05.2016 21:05 • Заявить о нарушении
Критики в некоторым смысле не совсем люди - ведь они профессионалы. Зато интересно смотреть на нас, обычных людей. Помню, как один мой родственник мучился из-за произведений именно вот этих - Ивана Ильича и Скучной истории. Он видел в них только то, что знал сам - дикий, нерассуждающий страх смерти, со всею мучительностью и безысходностью этого состояния. Каждого Чехов заставляет сильнее мучиться именно своим несовершенством. Может, это исцеление через обострение?
А справедливости не будет. Ведь люди обижаются на Чехова и только поэтому критикуют его так злобно.
Вы хотите пролить капли мира на злые сердца вслед за Чеховым. Злые сердца могут еще сильнее рассердиться...
Мария Березина 23.05.2016 21:05 • Заявить о нарушении
Что поделаешь? Пишем и стараемся ради Истины - под оком Божиим, по евангелию. И спорю я не просто с атеистами ( с ними все ясно), а с , простите , чумовыми православными, которые 30 лент в храм ходили, а дальше душевности не поднялись. Проверку Евангелием они не выдерживают. Ну, а то, что люди обижаются... Что поделать? Я - адвокат Чехова, а не пролкурор. Мое дело - сохранить писателя и помочь его глубже прочесть.
Екатерина Домбровская 23.05.2016 23:16 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 23.05.2016 23:16 Заявить о нарушении
Атеисты бывают милосерднее иногда, чем православные на словах.
Мария Березина 23.05.2016 23:42 Заявить о нарушении
Мария Березина 23.05.2016 23:42 Заявить о нарушении
Рецензия на «Гл. 24 В свете смерти» (Екатерина Домбровская)
Мне кажется, это одна из принципиальнейших глав – очерчивающая в целом чеховское мировоззрение как основанное на христианском, православном вероучении, в котором, в конечном итоге, одним из основополагающих моментов выступает состояние души человека в шествии через анфиладу решающих, критически важных рубежей: от прихода в жизнь, через крещение, через кончину – до первого суда после смерти и однажды – предстояния перед лицом Господним на Страшном Суде. Не кьеркегоровская тоска, не паника и чувство безысходности, но трезвое понимание жизненного задания для души, имеющей на последнем рубеже показать себя Благости Господа Иисуса Христа и либо принять, либо отвергнуть предлагаемое спасение – вот то надежное и спасительное основание, на котором Антон Павлович строит свое отношение к Богу, к человеку и миру.
Конечно, и такой фундамент, во всей его строгости и надежности, не сразу строился, и в этой главе Екатерина в поразительном по глубине и ясности мысли очерке рассказывает нам об одном из этапов становления одного из подлинно подвижников духа, немногих среди действительно больших художников нашей литературы, взяв для исследования произведение молодого Чехова «Скучная история». Огромное впечатление производит картина пробуждающегося, осознающего свои масштабы таланта, когда художник одновременно ощущает и бремя, которое талант на него взваливает – бремя ответственности неуклонного служения не только красоте, не только феноменам нашего мира, не только даже людям ради них самих, но Истине, которая однажды преобразит мир. Екатерина рассказывает нам о драме разрешения молодым гением пока еще для самого себя тех самых «проклятых вопросов», которые иные тщетно пытались решать на путях социального служения, даже самого благонамеренного, но лишенного всякого духовного вектора – не для последующего пестования в себе чувства исключительности и смакования своего гнозиса в тишине и одиночестве, но для того, чтобы однажды положить свой талант с прибытком к ногам Того, от Кого он был получен, со словами: «Вот, Господи, приобрел я Тебе человеков!»
И как Сам Христос не бежал крайних, экстремальных испытаний подвергаясь искушениям в пустыне в течение сорокадневного поста, или страдая по человечеству от муки богооставленности в Гефсимании, как Данте опускался в ад, как великий Достоевский прошел через свой собственный ад каторги, так и Антон Павлович, сам тяжело больной, решается опуститься в самый ад, в реальность каторги, в юдоль отверженных – ради испытания своей восприимчивости, ради проверки своего человеколюбия в столкновении с трагедией человеческого падения, перед лицом смрада, гнусности сконцентрированного в одном месте греха – как будто хотел проверить: сможет ли он сострадать истинно падшим, сможет ли он любить человека, когда он достиг последних степеней падения – не только заключенных, но и их охраны, сможет ли он после этого искренно служить такому человеку или ему не останется ничего иного, кроме как замкнуться в башне из слоновой кости, оплакивая свое несостоявшееся поприще.
И Екатерина необычайно зорко отмечает, что «Скучная история», рассказ о человеке на пороге смерти, в чем-то предваряет вот это путешествие в ад Сахалина, не просто хронологически, а и промыслительно, и также как авторское понимание проблематики ответственности души перед переходом в мир иной, которое сам автор намерен проверить не только изнутри своей рано ощущаемой реальности не столь уж дальнего ухода, но и в столкновении со сферой крайнего страдания другого человека. И понимание трагедии человека как человека не просто смертного, и даже не просто внезапно смертного, но смертного и духовно, губящего свою душу, заложенное в молодого писателя и православным воспитанием и даром восприятия откровения, нуждалось, видимо, в обогащении живыми впечатлениями и образами, в проверке на глубину и незыблемость, в проверке на способность приносить плоды служения словом Истине.
Чем всегда поражает творчество Екатерины, это способностью мастерски увязать даже на небольшом пространстве главы сразу несколько аспектов – объединенных единой проблематикой, но все же различных, увязать так, что перед нами встает сложная, но понятная картина, элементы которой ясно различимы, четко очерчены, но их сочетание образует такой нераздельный узор, в котором игнорирование, изъятие одного из фрагментов делает ущербной, неполной, всю картину целиком. Догматическое и нравственное богословие, аскетика, апологетика, историсофия, литературоведение – это в творчестве Екатерины не просто дисциплины, сферы головного умственного познания, но стороны жизни, образующие ее бесшовную ткань, аспекты пространства, в котором дышит Дух, действуя или предоставляя действовать людям в согласии или противоречии воле Божией, из которого невозможно изъять тот или иной элемент, заявив о его независимости, использовав его для своих профессиональных целей, или для утверждения своих предрассудков, или приватизировав его как свою маленькую частную «истину», обставив предупреждениями о запрете нарушать право собственности.
И в этом смысле, обсуждаемая глава не стала исключением. Проблема человека перед лицом смерти мастерски вписана в более широкий контекст духовного призвания и ответственности человека, который неразрывно связан с проблемой духовного устроения общества, а оно, в свою очередь, показано как в ответном вторичном воздействии определяющее личное духовное состояние отдельного человека. Сама проблема духовного терзания умирающего человека образует метафору умирающего общества, умирающего духовно и пока еще цветущего телесно, но такого, в котором уже бродит ощущение пустоты в душе, в котором уже звучат нотки отчаяния.
Вот как описывает начало этой эпохи прот.Г.Флоровский: «Приходит новое поколение, "люди тридцатых годов", - и все оно стоит под знаком какого-то беспокойства, какого-то крайнего возбуждения. "Паника усиливается в мысли", говорит Ап. Григорьев, "и болезнь напряженности нравственной распространяется, как зараза". Это новое поколение чувствует себя в жизни как-то неуютно, точно не на месте. Лермонтов дал незабываемое изображение тогдашних душевных состояний, этой отравительной "рефлексии", какого-то нравственно-волевого раздвоения личности, не то тоски, не то грусти. Это был ядовитый сплав дерзости и отчаяния, безочарования и большой пытливости. И отсюда жадное стремление выйти из настоящего. Так от начала "критический" мотив приходит в философское самоопределение. И в разное люди того беспокойного поколения находили выход из этого неприютного настоящего, - кто в прошлое, кто в будущее. Кто готов был отступать назад, из "культуры" к "природе", в первобытную цельность, в патриархальное и непосредственное прошлое, когда, казалось, жизнь была героичнее и искреннее, ("святое прежде" у Жуковского) - пастораль и "экзотическая мечта" характерны для той эпохи и на Западе. Другие уносились в предчувствиях небывалого будущего, вдохновенного и радостного... Утопизм есть верная сигнатура эпохи...».
И вот эпоха получает в России свое, видимо, завершение в поучениях Л.Толстого, который неверно принял свой могучий художнический дар за дар пророческий. Екатерина с всегдашним чувством меры, с тактом, но и с неуклонной верностью Истине в сопоставлении двух произведений на сходную тему – Толстого и Чехова – рассказывает нам о том, как молодой, но уже ясно осознающий не только свое дарование, но и свою ответственность, и, что важно, понимающий те ограничения, которые накладывает и естественная человеческая ограниченность, и общество, талант Чехова пробивается сквозь те кудрявые распространившиеся заросли густого, но мелкого кустарника плоских моралистических концепций, на которые разменял Лев Николаевич свой дар художника. Ясный, точный, но не холодно-отстраненный, а живой и наполненный чувством анализ, который предпринимает Екатерина, предоставляет такому сравнительному литературоведению с христианских позиций не просто надежный критерий в виде православных представлений о нравственности, отеческого аскетического взгляда на проблему духа, проблему души человека, в их взаимовлиянии с плотью, обуславливающих и жизнь человека и посмертную его участь, но и возвращает в литературоведение самую жизнь, освобождая его от, видимо, увлекательного, милого и привычного для многих, но духовно бесплодного перебирания и рассматривания деталей, разрозненных, оторванных от существенных проблем, вопросов, возводит его от состояния безответственной и самодовлеющей игры в бисер в подлинную науку о жизни духа в человеческом художественном слове!
Как она это делает? Каждый раз после прочтения очередной главы думаешь: как же она сможет выдержать такой уровень? А она опять и опять берёт новую высоту – и ты сидишь ошеломленный, растерянный, завороженный магией этого текста, этим могучим сплавом ума и сердца - пытаясь собрать в кучу мысли и впечатления! Такое прозрение, такое видение и такой синтез возможны только для сердца, истомленного в самопогружениях, в самотерзании, в очищении , для ума, который, по святоотеческому слову, человек всякую минуту «держит в аду» - в аду памяти смертной, но и в горних высях упования на Бога – и тем просветленного, зоркого - и милостивого. Как у самого Антона Павловича.
Франк Де Сауза 14.04.2016 14:12 • Заявить о нарушении
Мне кажется, это одна из принципиальнейших глав – очерчивающая в целом чеховское мировоззрение как основанное на христианском, православном вероучении, в котором, в конечном итоге, одним из основополагающих моментов выступает состояние души человека в шествии через анфиладу решающих, критически важных рубежей: от прихода в жизнь, через крещение, через кончину – до первого суда после смерти и однажды – предстояния перед лицом Господним на Страшном Суде. Не кьеркегоровская тоска, не паника и чувство безысходности, но трезвое понимание жизненного задания для души, имеющей на последнем рубеже показать себя Благости Господа Иисуса Христа и либо принять, либо отвергнуть предлагаемое спасение – вот то надежное и спасительное основание, на котором Антон Павлович строит свое отношение к Богу, к человеку и миру.
Конечно, и такой фундамент, во всей его строгости и надежности, не сразу строился, и в этой главе Екатерина в поразительном по глубине и ясности мысли очерке рассказывает нам об одном из этапов становления одного из подлинно подвижников духа, немногих среди действительно больших художников нашей литературы, взяв для исследования произведение молодого Чехова «Скучная история». Огромное впечатление производит картина пробуждающегося, осознающего свои масштабы таланта, когда художник одновременно ощущает и бремя, которое талант на него взваливает – бремя ответственности неуклонного служения не только красоте, не только феноменам нашего мира, не только даже людям ради них самих, но Истине, которая однажды преобразит мир. Екатерина рассказывает нам о драме разрешения молодым гением пока еще для самого себя тех самых «проклятых вопросов», которые иные тщетно пытались решать на путях социального служения, даже самого благонамеренного, но лишенного всякого духовного вектора – не для последующего пестования в себе чувства исключительности и смакования своего гнозиса в тишине и одиночестве, но для того, чтобы однажды положить свой талант с прибытком к ногам Того, от Кого он был получен, со словами: «Вот, Господи, приобрел я Тебе человеков!»
И как Сам Христос не бежал крайних, экстремальных испытаний подвергаясь искушениям в пустыне в течение сорокадневного поста, или страдая по человечеству от муки богооставленности в Гефсимании, как Данте опускался в ад, как великий Достоевский прошел через свой собственный ад каторги, так и Антон Павлович, сам тяжело больной, решается опуститься в самый ад, в реальность каторги, в юдоль отверженных – ради испытания своей восприимчивости, ради проверки своего человеколюбия в столкновении с трагедией человеческого падения, перед лицом смрада, гнусности сконцентрированного в одном месте греха – как будто хотел проверить: сможет ли он сострадать истинно падшим, сможет ли он любить человека, когда он достиг последних степеней падения – не только заключенных, но и их охраны, сможет ли он после этого искренно служить такому человеку или ему не останется ничего иного, кроме как замкнуться в башне из слоновой кости, оплакивая свое несостоявшееся поприще.
И Екатерина необычайно зорко отмечает, что «Скучная история», рассказ о человеке на пороге смерти, в чем-то предваряет вот это путешествие в ад Сахалина, не просто хронологически, а и промыслительно, и также как авторское понимание проблематики ответственности души перед переходом в мир иной, которое сам автор намерен проверить не только изнутри своей рано ощущаемой реальности не столь уж дальнего ухода, но и в столкновении со сферой крайнего страдания другого человека. И понимание трагедии человека как человека не просто смертного, и даже не просто внезапно смертного, но смертного и духовно, губящего свою душу, заложенное в молодого писателя и православным воспитанием и даром восприятия откровения, нуждалось, видимо, в обогащении живыми впечатлениями и образами, в проверке на глубину и незыблемость, в проверке на способность приносить плоды служения словом Истине.
Чем всегда поражает творчество Екатерины, это способностью мастерски увязать даже на небольшом пространстве главы сразу несколько аспектов – объединенных единой проблематикой, но все же различных, увязать так, что перед нами встает сложная, но понятная картина, элементы которой ясно различимы, четко очерчены, но их сочетание образует такой нераздельный узор, в котором игнорирование, изъятие одного из фрагментов делает ущербной, неполной, всю картину целиком. Догматическое и нравственное богословие, аскетика, апологетика, историсофия, литературоведение – это в творчестве Екатерины не просто дисциплины, сферы головного умственного познания, но стороны жизни, образующие ее бесшовную ткань, аспекты пространства, в котором дышит Дух, действуя или предоставляя действовать людям в согласии или противоречии воле Божией, из которого невозможно изъять тот или иной элемент, заявив о его независимости, использовав его для своих профессиональных целей, или для утверждения своих предрассудков, или приватизировав его как свою маленькую частную «истину», обставив предупреждениями о запрете нарушать право собственности.
И в этом смысле, обсуждаемая глава не стала исключением. Проблема человека перед лицом смерти мастерски вписана в более широкий контекст духовного призвания и ответственности человека, который неразрывно связан с проблемой духовного устроения общества, а оно, в свою очередь, показано как в ответном вторичном воздействии определяющее личное духовное состояние отдельного человека. Сама проблема духовного терзания умирающего человека образует метафору умирающего общества, умирающего духовно и пока еще цветущего телесно, но такого, в котором уже бродит ощущение пустоты в душе, в котором уже звучат нотки отчаяния.
Вот как описывает начало этой эпохи прот.Г.Флоровский: «Приходит новое поколение, "люди тридцатых годов", - и все оно стоит под знаком какого-то беспокойства, какого-то крайнего возбуждения. "Паника усиливается в мысли", говорит Ап. Григорьев, "и болезнь напряженности нравственной распространяется, как зараза". Это новое поколение чувствует себя в жизни как-то неуютно, точно не на месте. Лермонтов дал незабываемое изображение тогдашних душевных состояний, этой отравительной "рефлексии", какого-то нравственно-волевого раздвоения личности, не то тоски, не то грусти. Это был ядовитый сплав дерзости и отчаяния, безочарования и большой пытливости. И отсюда жадное стремление выйти из настоящего. Так от начала "критический" мотив приходит в философское самоопределение. И в разное люди того беспокойного поколения находили выход из этого неприютного настоящего, - кто в прошлое, кто в будущее. Кто готов был отступать назад, из "культуры" к "природе", в первобытную цельность, в патриархальное и непосредственное прошлое, когда, казалось, жизнь была героичнее и искреннее, ("святое прежде" у Жуковского) - пастораль и "экзотическая мечта" характерны для той эпохи и на Западе. Другие уносились в предчувствиях небывалого будущего, вдохновенного и радостного... Утопизм есть верная сигнатура эпохи...».
И вот эпоха получает в России свое, видимо, завершение в поучениях Л.Толстого, который неверно принял свой могучий художнический дар за дар пророческий. Екатерина с всегдашним чувством меры, с тактом, но и с неуклонной верностью Истине в сопоставлении двух произведений на сходную тему – Толстого и Чехова – рассказывает нам о том, как молодой, но уже ясно осознающий не только свое дарование, но и свою ответственность, и, что важно, понимающий те ограничения, которые накладывает и естественная человеческая ограниченность, и общество, талант Чехова пробивается сквозь те кудрявые распространившиеся заросли густого, но мелкого кустарника плоских моралистических концепций, на которые разменял Лев Николаевич свой дар художника. Ясный, точный, но не холодно-отстраненный, а живой и наполненный чувством анализ, который предпринимает Екатерина, предоставляет такому сравнительному литературоведению с христианских позиций не просто надежный критерий в виде православных представлений о нравственности, отеческого аскетического взгляда на проблему духа, проблему души человека, в их взаимовлиянии с плотью, обуславливающих и жизнь человека и посмертную его участь, но и возвращает в литературоведение самую жизнь, освобождая его от, видимо, увлекательного, милого и привычного для многих, но духовно бесплодного перебирания и рассматривания деталей, разрозненных, оторванных от существенных проблем, вопросов, возводит его от состояния безответственной и самодовлеющей игры в бисер в подлинную науку о жизни духа в человеческом художественном слове!
Как она это делает? Каждый раз после прочтения очередной главы думаешь: как же она сможет выдержать такой уровень? А она опять и опять берёт новую высоту – и ты сидишь ошеломленный, растерянный, завороженный магией этого текста, этим могучим сплавом ума и сердца - пытаясь собрать в кучу мысли и впечатления! Такое прозрение, такое видение и такой синтез возможны только для сердца, истомленного в самопогружениях, в самотерзании, в очищении , для ума, который, по святоотеческому слову, человек всякую минуту «держит в аду» - в аду памяти смертной, но и в горних высях упования на Бога – и тем просветленного, зоркого - и милостивого. Как у самого Антона Павловича.
Франк Де Сауза 14.04.2016 14:12 • Заявить о нарушении
"... и ты сидишь ошеломленный, растерянный, завороженный..."
Вот и я так села, где стояла, прочтя твой труд, имеющий самостоятельное значение, а вовсе не примечание только к данной главе. Прерасно укрепил дело о. Г. Флоровский - он несравненный мастер духовных характеристик эпох!
Како воздам тебе за такой труд? За силы и время на него затраченные?! За душевный отзвук, за подвигающее и укрепляющее на дальнейший труд твое слово?!
Теперь чуть конкретики - по хожду. О Сахалине в книге говорится в разных местах. Но в этой главе пришла на ум самая простая и самая нужная постановка вопроса: "А зачем он туда поезал?!". И вот подсказал Господь: ищи ответ в произведениях. И мне кажется, подсказка безошибочная. А то, что нам везде буквально порочат голову механическими повторяниями про кризис (не понятно какой и отчего и почему...) - принять было невозможно. Само творчество подтолкнуло, его внутренние темы и задачи. И столкновение с окружающей жизнью. Сейчас, в начале следующей новой (15) главы я пишу об этом. НЕ буду заранее проговариваться, но отвечу на одну твою фразу, что мол, на Сахалине он хотел сверить часы, увидев подлинные падения человеческие. Опять же судя по послесахалинскому творчеству, он не совсем так думал. И я так не думаю. Не сами мнения - говорил Чехов, а их природа... Не сами поступки людей (убийство к примеру), а их природа, выродившая эти поступки. Мы знаем, что убивать людей можно запросто и без топора, истязая душу, сердце, терпение... Уничтожая тех, кто слабее, сокражщая жизнь тем кто сильнее и умеет держать удары. За эти убийства на Сахалин не ссылают. Их будет судить Господь, а так как в обществе времен Чехова, да и в нашем обществе (в многократном увеличении), эти дела и за грех не считали, то следовательно и мало кто каялся... Опять же Евангелие: грешницу спас от побития канями, а нечистые помыслы и воззрения на женщину сурово осудил... Думаю, Чехов искал другого и нашел, что искал. Но не буду забегать вперед. Еще сейчас буду перечитывать тебя, потому что от неажиданности даже и растерялась, увидев такой отзыв. И я тебя спрошу: а как ты это делаешь?!!!!!!!
Екатерина Домбровская 14.04.2016 14:17 Заявить о нарушении
Вот и я так села, где стояла, прочтя твой труд, имеющий самостоятельное значение, а вовсе не примечание только к данной главе. Прерасно укрепил дело о. Г. Флоровский - он несравненный мастер духовных характеристик эпох!
Како воздам тебе за такой труд? За силы и время на него затраченные?! За душевный отзвук, за подвигающее и укрепляющее на дальнейший труд твое слово?!
Теперь чуть конкретики - по хожду. О Сахалине в книге говорится в разных местах. Но в этой главе пришла на ум самая простая и самая нужная постановка вопроса: "А зачем он туда поезал?!". И вот подсказал Господь: ищи ответ в произведениях. И мне кажется, подсказка безошибочная. А то, что нам везде буквально порочат голову механическими повторяниями про кризис (не понятно какой и отчего и почему...) - принять было невозможно. Само творчество подтолкнуло, его внутренние темы и задачи. И столкновение с окружающей жизнью. Сейчас, в начале следующей новой (15) главы я пишу об этом. НЕ буду заранее проговариваться, но отвечу на одну твою фразу, что мол, на Сахалине он хотел сверить часы, увидев подлинные падения человеческие. Опять же судя по послесахалинскому творчеству, он не совсем так думал. И я так не думаю. Не сами мнения - говорил Чехов, а их природа... Не сами поступки людей (убийство к примеру), а их природа, выродившая эти поступки. Мы знаем, что убивать людей можно запросто и без топора, истязая душу, сердце, терпение... Уничтожая тех, кто слабее, сокражщая жизнь тем кто сильнее и умеет держать удары. За эти убийства на Сахалин не ссылают. Их будет судить Господь, а так как в обществе времен Чехова, да и в нашем обществе (в многократном увеличении), эти дела и за грех не считали, то следовательно и мало кто каялся... Опять же Евангелие: грешницу спас от побития канями, а нечистые помыслы и воззрения на женщину сурово осудил... Думаю, Чехов искал другого и нашел, что искал. Но не буду забегать вперед. Еще сейчас буду перечитывать тебя, потому что от неажиданности даже и растерялась, увидев такой отзыв. И я тебя спрошу: а как ты это делаешь?!!!!!!!
Екатерина Домбровская 14.04.2016 14:17 Заявить о нарушении
Ну, просить прощения за опечатки и ошибки - для меня уже стало общим местом. Но я прошу. Я очень спешу, печатая, чтобы не утерять хвост бегущей мысли и поэтому появляются слова-уроды. Прости меня, дорогой, пишущий всегда чисто, образцово! Одним тешусь, что ты сквозь моих уродов распознаешь смысл в неискаженном виде)))И - простишь меня!
Екатерина Домбровская 14.04.2016 14:21 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 14.04.2016 14:21 Заявить о нарушении
Катя, конечно, это важное уточнение - насчет целей поездки - и ты права. Но мне подумалось, что тут и не без своего рода самоиспытания - перед своим служением! Возможно, что это несколько искусственное предположение, более эстетское - в параллели с историческими примерами "погружения в ад", которые я упомянул в рецензии - так что ты правильно поправляешь: я всегда с благодарностью воспринимаю твои разъяснения - жду их как очень важных для себя!
Франк Де Сауза 14.04.2016 14:43 Заявить о нарушении
Франк Де Сауза 14.04.2016 14:43 Заявить о нарушении
Да я толком ничего и не сказала. Вопрос глубокий и для более убедительного ответа нужно и погружение более глубокое. Каждый вопрос тут главы требует. Я написала тебе скороговоркой об этом, но буду держать его в уме при перечитывании дальнейших глав. Надо бы вновь освежить в памяти переписку (хотя Ч. там редко открывается)... НЕК говоря о пристальном перечитывании самого "Сахалина". Но ведь не ради этой книги Ч. туда ездил? Помнишь, "Убийство" - в последних главах у меня его разбор. Вот итог Сахалина. Наверное самый главный. Но сквозь его призму он смотрит на все. Я же уточнила только, что по церковному самосознанию, отчасти страшнее грехи против заповедей Христа, нежели против заповедей ВЗ. НЕ укради... Христианское сердце при этом вникает во многое и бежит отдать все столовое серебро Жану Вальжану... НЕ падения человеческие - а скорее муки, страдания и скорби человеческие в предельном выражении - вот что глядеть он ездил, чтобы хоть так к ним приобщиться, взять на выю...
Екатерина Домбровская 14.04.2016 15:06 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 14.04.2016 15:06 Заявить о нарушении
Кать, на 100 процентов принимаю твое уточнение! На 100 процентов! Спасибо, дорогая!
Франк Де Сауза 14.04.2016 15:09 Заявить о нарушении
Франк Де Сауза 14.04.2016 15:09 Заявить о нарушении
Тебе спасибо!!! Ты подтолкнул - а я как раз пишу кусок об этом - и я сразу увидела, что скороговоркой не обойтись - нужно найти решение - ты мне так помогаешь!!! Жалко, нет тут смайликов - не могу выразить все эмоции.
Екатерина Домбровская 14.04.2016 15:22 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 14.04.2016 15:22 Заявить о нарушении
Рецензия на «Гл. 24 В свете смерти» (Екатерина Домбровская)
"Философствуют потому, что не понимают…" или не любят.
Вспомнилось, как фарисеи безумно берегли субботы, а страдающих людей исцелить не давали, им важнее была своя ученость и свое положение, а не больные и немощные.
"Дух Чехова устремлен только к одному: к поиску правды и истины вне человека – в Боге, без Которого «нет ничего» ни «в» человеке, ни «для» человека."
Интересно, как предлоги передают целые миры - «в» и «для» человека - это и духовный и земной миры, внутренний и внешний.
А вот вопрос - есть ведь миры и кроме человека, т.е. где нет заботы о нем и присутствия его сейчас и в будущем? Ведь Божественное бесконечно и важнее нас...
Иногда человек это чувствует, как раз в минуту близкую смерти, и это утешает почему-то! Если есть молитва у такого человека.
А пока все более-менее спокойно, люди конечно погружаются в "иллюзорность земного существования человека вне вездеприсутствия Бога как центра всей личной жизни души." Какая же трата времени у всех людей!
"И смерть, которая пугает многих, отрезвляет и вразумляет только тех, кто в Боге."
Получается, то, что Чехов почувствовал так рано приближение и реальность смерти, при его вере и мужестве, помогло его личному преображению и творческому?
СПАСИБО! Очень сильная и подходящая для чтения в Пост глава!
Каждый найдет в ней свое! Можно читать и перечитывать.
Удачи и сил!
Иволга Летняя 13.04.2016 22:24 • Заявить о нарушении
"Философствуют потому, что не понимают…" или не любят.
Вспомнилось, как фарисеи безумно берегли субботы, а страдающих людей исцелить не давали, им важнее была своя ученость и свое положение, а не больные и немощные.
"Дух Чехова устремлен только к одному: к поиску правды и истины вне человека – в Боге, без Которого «нет ничего» ни «в» человеке, ни «для» человека."
Интересно, как предлоги передают целые миры - «в» и «для» человека - это и духовный и земной миры, внутренний и внешний.
А вот вопрос - есть ведь миры и кроме человека, т.е. где нет заботы о нем и присутствия его сейчас и в будущем? Ведь Божественное бесконечно и важнее нас...
Иногда человек это чувствует, как раз в минуту близкую смерти, и это утешает почему-то! Если есть молитва у такого человека.
А пока все более-менее спокойно, люди конечно погружаются в "иллюзорность земного существования человека вне вездеприсутствия Бога как центра всей личной жизни души." Какая же трата времени у всех людей!
"И смерть, которая пугает многих, отрезвляет и вразумляет только тех, кто в Боге."
Получается, то, что Чехов почувствовал так рано приближение и реальность смерти, при его вере и мужестве, помогло его личному преображению и творческому?
СПАСИБО! Очень сильная и подходящая для чтения в Пост глава!
Каждый найдет в ней свое! Можно читать и перечитывать.
Удачи и сил!
Иволга Летняя 13.04.2016 22:24 • Заявить о нарушении
Спасибо, дорогая Иволга! Очень рада, что чтение своевременное получилось - причем стихийно. Так сошлось по ходжу дела. Без человека - в мирах Божиих ... нет таких миров. Бог сотворил мир ДЛЯ ЦЕРКВИ, и человека - для церкви, для себя - по любви сотворил. Церковь - это особое единение людей во Христе. Без нас нет там пустот. Мы люди, даже и ад заселили. В общем, спасибо Чехову, который пробирался в то трудное время к Истине, не жалел себя, служил Богу и людям как только мог... Дай Бог и нам послужит так же в нашу меру, конечно! Дай Бог пройти остаточный путь Поста в духовном напряжении и с пользой. Этого желаю и себе всем сердцем.
Екатерина Домбровская 13.04.2016 23:29 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 13.04.2016 23:29 Заявить о нарушении
Рецензия на «Гл. 24 В свете смерти» (Екатерина Домбровская)
Признателен за Ваш большой аналитический труд. Мне всегда казалось, что влияние Толстого на серьезных писателей преувеличено (хотя многие из них сами о таком влиянии говорили).
Надо признать, что некоторые авторы на первый взгляд убедительно и изобретально приводят аргументы и примеры "против Чехова", и спокойный последовательный анализ очень полезен.
Николай Старорусский 13.04.2016 11:52 Заявить о нарушении / Удалить
Николай Старорусский 13.04.2016 14:37 • Заявить о нарушении
Признателен за Ваш большой аналитический труд. Мне всегда казалось, что влияние Толстого на серьезных писателей преувеличено (хотя многие из них сами о таком влиянии говорили).
Надо признать, что некоторые авторы на первый взгляд убедительно и изобретально приводят аргументы и примеры "против Чехова", и спокойный последовательный анализ очень полезен.
Николай Старорусский 13.04.2016 11:52 Заявить о нарушении / Удалить
Николай Старорусский 13.04.2016 14:37 • Заявить о нарушении
Уважаемый Николай, мне важно и дорого Ваше мнение. Утешительно!Надеюсь, и другие главы не слишком разочаруют Вас. С признательностью - Екатерина.
Екатерина Домбровская 13.04.2016 19:18 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 13.04.2016 19:18 Заявить о нарушении
Рецензия на «Гл. 24 В свете смерти» (Екатерина Домбровская)
Благодарна автору за вдумчивое проникновение в творчество Чехова, в его мироощущение через самых разных героев.
"Он уже смирился с непониманием, и с тем, что тексты его открывались истинно и говорили только тем сердцам, сердечный состав почв которых мог совпадать с его составом, кто дышал и мыслил на его духовной волне, как мог бы выразиться святой старец нашего времени, Паисий Святогорец, учивший о необходимости обретать молитвенное созвучие «волн» нашего «передатчика» – «радиоприемнику» Бога." -
Думаю, что Ваше сердце именно ТО!
С уважением,
Татьяна Кожухова 13.04.2016 10:15 • Заявить о нарушении
Благодарна автору за вдумчивое проникновение в творчество Чехова, в его мироощущение через самых разных героев.
"Он уже смирился с непониманием, и с тем, что тексты его открывались истинно и говорили только тем сердцам, сердечный состав почв которых мог совпадать с его составом, кто дышал и мыслил на его духовной волне, как мог бы выразиться святой старец нашего времени, Паисий Святогорец, учивший о необходимости обретать молитвенное созвучие «волн» нашего «передатчика» – «радиоприемнику» Бога." -
Думаю, что Ваше сердце именно ТО!
С уважением,
Татьяна Кожухова 13.04.2016 10:15 • Заявить о нарушении
Уважаемая Татьяна, благодарна за тонкое понимание и расположенность к принятию моего видения наследия Чехова. Все отнесем к его памяти - как цветы нашей благодарности и любви! Спасибо Вам!
Екатерина Домбровская 13.04.2016 13:59 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 13.04.2016 13:59 Заявить о нарушении
Уважаемый Николай, не только рада видеть Вас на своей странице - редкий и дорогой гость, - но и услышать Ваше, столь близкое моему, мнение. Кланяюсь, и очень, очень рада созвучию.Спасибо!
Екатерина Домбровская 13.04.2016 14:00 Заявить о нарушении
Екатерина Домбровская 13.04.2016 14:00 Заявить о нарушении