Медвежий уголКогда Слава Бутусов летел с концертами на Камчатку, «Медведь» в самолётах ещё не раздавали. Поэтому он дремал, посматривая в диск иллюминатора. Встретили его точно так, как встречали во всех удалённых провинциях, — как родного сына. Но была, была какая-то разница: не океан, не сопки, не верёвки, натянутые между домами... Он вдруг почувствовал, что всего этого... до страдания... много, так много, что просто НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ! И потерял сознание. — Слава, с недавнего времени ты пробуешь себя в разных, часто совершенно непохожих проектах: «Митьковские песни», "Незаконнорожденный". Как начинается эта работа, много ли в ней твоей инициативы? — Меня просто приглашают в практически готовую структуру. Авторства я не несу, скорее, являюсь поддержкой. Иногда моральной, иногда другого свойства. — Как ты понимаешь моральную поддержку? — Идеологически-политический паровоз, без которого нельзя вывести любое дело. Придать окраску или огласку. Конечно, это неплохо, хотя и благотворительностью не назовешь, потому тчо чаще всего за это готовы платить деньги. Могу сказать, что вклад в разные проектыабсолютно неодинаковый. Хотя с виду — там спел, здесь спел. А принцип участия разный. — Для Юры Каспаряна процесс врастания в арт-группу "Атриум — Драконовы ключи" занял несколько лет. А как у тебя? Ты ведь был человеком новым и всё же смог быстро примениться к ситуации? — Просто принял это близко к сердцу. По натуре я вообще человек отзывчивый, даже рефлекторный. Может быть, качество не природное, но выработанное с годами. Кстати, со временем замечаю, что труднее адаптируюсь к среде, особенно сложной, необычной. — В «Незаконнорожденном» есть твои авторские вещи. — В общем, я брался за всё, что мне творчески было любопытно. Самое же интересное было в самом процессе. Для меня он шёл методом... вживления своего сознания в происходящее. — У тебя существует особая техника этого вживления? Что ты делаешь? Расслабляешься, смотришь в одну точку, делаешь множество вариантов? — Чем труднее задача, тем разнообразнее способы. По месту действия. Иногда можно до потери сознания петь одно и то же, пока не станет ясно, что лучше никогда не будет. И дальнейшие повторы звучат всё тупее. Есть особая эстетика общения с пустой комнатой и с этим страшным микрофоном! Я записывался в студии Юсуповского дворца. Там комната солиста специально изолирована. До такой степени, что человек иногда теряет ориентацию... Трудно привыкнуть. — Курить-то в этой комнате можно? Вы же с Юрой, кажется, курите трубки? — Нежелательно, потому что можно задохнуться. Да и страстным курильщиком назвать себя не могу. Весьма надоедливое занятие — увлекаться процессом курения. В трубке, конечно, есть эстетство и шарм. Курение сигар тоже стильно, но здесь я не мастак. Тяну их как сигареты... — Альбом «Яблокитай» ты записывал где-то в Англии. Есть разница? — Примерно такая, как между горшком и унитазом. Понятно, горшок — это Юсуповский дворец. Горшки в основном любят те, у кого сила привычки выше желания эксперимента. — Непросто тебе во дворце пришлось. Прибавило напряжения... — Нет, напряжения-то мне всегда хватало. Но в случае перебора срабатывает блок защиты. Я падаю в обморок, натурально... Это как блокировка у электрического аппарата. — Неплохо было бы укрепиться. Юра, например, занимался кунфу... — Для меня это экзотика, и таковой останется всегда. Пока не прикоснешься сам. Но пока недосуг. В общем, мне трудно представить себя в боевой стойке. — Чем же ты занимаешь себя на досуге? — Читаю книги, стихи. Поэтические сборники всех времён и народов. Пишу и сам. Не всегда успеваю записать на бумагу, но сочиняю постоянно. Иногда приходит и музыка, иногда все вместе. Последнее как раз самое лучшее. — Не мог бы что-нибудь прочесть? — Ну кто же угощает гостей сырыми блинами? Я же, как архитектор, привык всё в кучу сгребать, а потом приводить в порядок. Но вообще-то, я слабо разбираюсь в этапах работы, знаю только два: когда готово и когда нет. — Что ты нашёл для себя в сотрудничестве с «Атриумом»? — Просто решил познакомиться с тем, что мне раньше не встречалось. Поэкспериментировать. Примерить к себе другую одежду. Вообще я постоянно живу с этим. Любой устанет от копания в одной и той же яме. Там нет того, что у нас называется законами шоу-бизнеса. Возможно, когда-нибудь это и проявится, если «Атриум» не будет развиваться внутри себя. Рано или поздно может возникнуть конвейер. — Когда альбом выйдет в свет, не зададутся ли многие вопросом: а хотели бы авторы быть понятыми? — Мы как раз заинтересованы в том, чтобы придать проекту загадочность. И не ждём особого понимания. Кому интересно — тот потратит больше времени, чтобы разобраться. Нужно учиться понимать, не разбивая скорлупы. И не варить себе заумный суп из лазерных дисков! — Каковы твои отношения с изобразительным искусством? — Они очень давние. Обучался в художественной школе, после чего волею судеб закончил архитектурный институт. Сейчас если и рисую, то крайне редко. Должна быть вокруг особая среда. Если хочешь — звёзды по-особому должны стоять. Можно, конечно, и по ночам на кухне рисовать. Если неймётся... — Пока же на кухне чаще бывает твоя жена... Чем она занимается ещё, есть ли у вас ребёнок? — Анжела учится истории искусств в гуманитарном университете. Дочку зовут Ксения, ей шесть лет. (Слава отвлекается, чтобы пожелать «детям» спокойной ночи.) — Музыканты группы «Продиджи» решили записать диск в пику предыдущему. Чтобы никому не понравился — так достала их популярность. Новый альбом «Роллинг Стоунз» тоже весьма необычен. Знакомая шероховатость и привлекательная грубость их саунда значительно смягчены... — Я считаю правильными эти шаги в сторону от привычной манеры. Но в силу инерции слушателей, массы, они принимаются трагически. И чем больше масса, тем сильнее её инерция. Музыканты становятся... собственностью толпы. — Наверное, тяжело ощущать свою несвободу? — Очень. Но ты же не чайник из магазина, который должен всю жизнь исправно работать. Поэтому эксперимент — ещё и борьба с представлением толпы насчёт тебя. — Главное, чтобы это не стало местью. Хотя поклонники могут здорово довести... Или это приятно? — Есть положительная взаимосвязь, но чаще она условна. Действия всех фанатов похожи, разыгрываются всегда как по нотам. Каким я был, таким и остался. Развеять это намного легче, чем создать. Достаточно выйти на улицу и проехаться в метро. Всю загадочность как ветром сдувает, едва окунёшься в звериное нутро толпы. — У тебя нет надписей в подъезде, дежурств? Или конспирируешься? — К сожалению, есть, несмотря на мои старания. Моя конспирация в том, что не уделяю этому излишнего внимания. Менять квартиры нет возможности. Однако морду кирпичом всегда можно сделать. Главное, чтобы на этом кирпиче тут же не написали что-нибудь. Хотя нынешние граффити фантазией не блещут. Какая, скажи, разница между трёхбуквием и «Приезжайте к нам в Волгоград»? Подоплёка одна и та же — страстное желание себя увековечить. — Со стороны жэка нет к тебе претензий? — Нет, хотя журналисты и спрашивают с меня за действия особо выступающих. Отвечай, мол, за того, кого приручил! Следуя этому, я должен взять банку и закрашивать еженедельно подъезд. Это называлось бы тоталитарной псевдозаботой. У зэков встречается... — Значит, тебе ближе изоляция, некая загадочность... — Разве? Нет, каким я был, таким и остался. Развеять это намного легче, чем создать. Достаточно выйти на улицу и проехаться в метро. Всю загадочность как ветром сдувает, едва окунёшься в звериное нутро толпы. — Медведь, кстати, священный зверь, тотем, одинаковый у русских людей и... у немцев. — Да? Вот поэтому немцы так любят прилетать на Камчатку — охотиться на этих самых медведей... © Copyright: Евгений Лазарев, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
