О социально-экономических формациях

Читая в последнее время много трудов по истории Рима, ловил себя на мысли, что наши, отечественные историки, высказывая порой вполне здравые суждения, всё же слишком крепко спелёнаты теми довольно дикими представлениями о развитии общества, какие им навязывали в школе. Конкретно - марксистским учением о последовательно сменявшихся социально-экономических формациях: первобытнообщинная, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм, и, как венец развития, сиятельный коммунизм. При этом Маркс полагал, что каждая последующая формация более прогрессивна, чем предыдущая.

И если в советское время следование марксисткой догме было вполне понятно, то сейчас столь стойкая приверженность ей приводит в недоумение.

Для начала следовало бы задаться вопросом (и сделать это нужно было ещё в девятнадцатом веке): какие вообще основания считать, что Маркс был экспертом в политике, истории, социологии, управлении, а особенно, в экономике? Он что, создал с нуля финансовую империю? Он занимал министерское кресло? Он руководил когда-нибудь хоть кем-нибудь?
Нет, он был философом и журналистом-любителем, имевшим определённые убеждения и старавшимся в своей пропагандистской (но никак не исследовательской) работе подтянуть под них всё и вся, отчаянно передёргивая факты, подбирая то, что его устраивало, и решительно отбрасывая всё, что не укладывалось в его схему.
Ради справедливости, к концу жизни он, кажется, понял, что его теоретизирования в экономике крайне далеки от действительности, что ни один из его прогнозов не сбывается, и сам признал: "Кажется, я кто угодно, но только не марксист".

Людям, которые что-то соображали в экономике и управлении, было вовсе без нужды опровергать Маркса: наивность и ирреальность его построений была очевидна им в той же мере, в какой, скажем, профессиональным историкам очевидна бредовость сочинений господина Фоменко. Но как и у Фоменко, у Маркса находились поклонники из числа людей, далёких от предмета или же просто неразборчивых в том, какую именно демагогию использовать для захвата власти. В некоторых странах, не показывая пальцем, им это удалось. Последствия - мы наблюдали. И потому ценность марксизма как хотя бы экономического учения - постигли.

Но что же с этими его стройными и такими простыми для запоминания формациями? Знаете, я бы затруднился отрицать, что первобытнообщинный уклад действительно самый примитивный из всех возможных (хотя, возможно, и самый счастливый для большинства), но со всеми прочими - всё не так просто. И в действительности, Маркс использует весьма странные, "разномастные" критерии для спецификации общественных укладов. Где имение, а где наводнение. Главное, его система "прогресса" этих формаций - противоречит всему, что мы знаем об истории каждой из известных цивилизаций.

В самом деле, когда-то всякое племя жило первобытно-коммунистической общиной, не имея никакого производства, а лишь присваивая плоды природы охотою или собирательством. Потом, что составляет суть неолитической революции, люди учатся высаживать семена и приручать животных (или то, или другое, или всё вместе - у всех по-разному). Это выгодно для племени в целом, поскольку резко увеличивает пищевую базу, но положение каждого из общинников, сменившего стезю вольного охотника на занудный и тягостный труд земледельца, скорее деградирует. Уже в историческое время мы застаём свидетельства того, как люди, вполне владевшие аграрной технологией, всё же предпочитают пробавляться охотой и грабежом (например, германцы римских времён). Естественно, тут сказываются и племенные традиции, обусловленные географическим положением. Понятное дело, в зоне рискового земледелия, каковой тогда была северная Германия, больше приходилось полагаться не на урожай, а на воинственность.

Но в благодатных с аграрной точки зрения местах земледелие оказывалось вполне заманчивым. Для вождя, во всяком случае. Для вождя и дружины. И так, собственно, произошло разделение на тех, кто пашет землю, и тех, кто считает/хранит зерно, а в случае нужды - объясняет крестьянам, что пахать нужно усерднее.
Это вполне феодальные отношения. И это, покамест, самая примитивная из известных государственных формаций. То есть, государство как инструмент принуждения уже есть, но экономические отношения - самые зачаточные, хозяйство натуральное, денежный оборот только нарождается.
Эту стадию проходили все народы, но - в разные времена, по чисто климатическим соображениям.
Ранние Египетские царства - были вполне феодальны. Как и шумерские, как и ассирийские. Крестьяне сидят на земле, обрабатывают её, царь (вождь) - заведует хлебным общагом. Хранит зерно ради общего блага. Изначально его функция была именно такова. Но, понятно, какие возможности укрепления личной власти открывает такая функция. К слову, английское слово "лорд" этимологически восходит тоже к "хранителю хлеба" ("hlafwaeard"). То есть, развитие феодальной надстройки над земледельческим общинным базисом у всех народов складывалось примерно одинаково, только в разные времена. И это, повторю, пока что самый примитивный тип государственного устройства. Что он возник в Англии и Германии только в Средневековье - не должно создавать безумной иллюзии, будто бы он сложнее и прогрессивнее, чем устройство Римской Империи. Нет. Просто - это разные места, разные народы. Латины и италики прошли этот путь гораздо раньше, а германцы - только подступили.

И что было действительно характерной чертой этого позднего европейского феодализма - отношения вассалов и сюзерена, когда долгое время король считался лишь "первым среди равных". Но здесь нужно иметь в виду, что европейские королевства поначалу образовывались очень боевитыми "военно-демократическими" ватагами братьев по оружию, и не с нуля, как правило, а на месте провинций Римской Империи, где уже имелось в наличии многочисленное закабалённое крестьянство, рабы и проч., что нужно было держать в подчинении. Меж тем, опыта управления большими территориями варвары тогда не имели и создать потребный аппарат не могли. Соответственно, королю приходилось делиться со своими дружинниками землёй и властью, "делегировать" им полномочия, вплоть до того, что те, де факто, откладывались совершенно. Преодолеть эти военно-демократические традиции и создать адекватную имперскую бюрократию, замкнутую строго на центр власти, западные европейцы сумели лишь ближе к Позднему Средневековью. Тогда, собственно, они и вышли на уровень развития, соответствующий Римской Империи, и быстро попёрли вверх.

Однако же, вернёмся от регрессивной Европы Тёмных Веков к генеральному пути развития от общины через феодало-подобные отношения вождь-крестьянство к сложному социуму. Что происходит далее, по мере усугубления эксплуатации трудящихся и нарастания социального неравенства, каковые мерзкие явления, собственно, и составляют суть нашей Цивилизации? Далее появляется возможность вешать на шею несчастным крестьянам всё новых и новых паразитов в лице армии, чиновников... учёных, поэтов, философов. Появляются города, чьи жители не заняты непосредственно в производстве жрачки, но им удобно тусоваться вместе по ряду причин (защита от набегов - одна из них, но не главная; ведь и сейчас амбициозная молодёжь устремляется в Москву вовсе не потому, что в Сызрани татары угонят её в рабство). Развиваются ремёсла, уже не связанные непосредственно с добыванием пищи (они, конечно, были и в первобытном обществе, и весьма давно, но только в условиях города происходит некоторая специализация и разделение труда). В целом и хозяйственные, и социальные связи здорово усложняются. Если структура оказалась успешной - она и территориально разрастается. Когда того требует усложнившееся управление - появляется письменность. Но не ранее. Поэтому, собственно, так бредово и выглядят претензии на самостоятельное изобретение письменности в рамках родовых общин. Да даже когда им её приносили на блюдечке, она не приживалась. Ибо - нафига козе баян?

Что немаловажно, в связи с усложнением товарообмена появляются деньги, как универсальный обменный эквивалент. А с деньгами - буржуазия. Люди, которые умеют делать деньги, имеют их много, а потому - добиваются значительного социального статуса, каким бы низким ни было их рождение. Буржуазия считается явлением "капиталистической" формации (или "позднефеодальной") - и с этим можно было бы согласиться, но с той оговоркой, что она замечательным образом существовала и в Египте, и в Риме, и в Элладе. В любом обществе, достигавшем такого уровня развития, где деньги превосходят сословные предрассудки (родоплеменные/феодальные пережитки). И в любом таком обществе, естественно, прежняя, родовая знать отчаянно боролась против выскочек-нуворишей. Отчаянно - и безуспешно. Поэтому уже в первом веке до нашей эры словосочетание "богатый и влиятельный римский плебей" - не было оксюмороном. Более того, и среди вольноотпущенников бывали те ещё "Ротшильды". А уж если Марк Лициний Красс не был капиталистом, то кем он, интересно, был? И если борьба плебеев за равные возможности с патрициями, т.е., против сословных препон - не полный аналог европейских буржуазных революций 17-18 веков, то лишь потому, что абсолютно полных аналогов в истории не бывает.

Как быть при этом с рабовладением? Да я не знаю, с какого бодуна Маркс вообще ввёл этот очень частный признак, наличие рабского труда, как характеристику формации. Рабы - это всего лишь одно из средств производства, никак не влияющее на описание общества в целом. Но понятное дело, когда есть возможность заставить кого-то трудиться на тебя бесплатно, лишь за кормёжку-одёжку - этой возможностью пользуются. Особенно, на тех работах, которыми западло заниматься свободным гражданам.

Доля же рабского труда - определяется лишь доступностью потенциальных рабов. Когда идут большие завоевания, когда пригоняются стада пленников - естественно, рабы становятся основным инвентарём в хозяйствах. И это наблюдалось не только в античности, но всю дорогу. После развала Западной Римской Империи рабство, на самом деле, никуда не исчезло. Просто несколько уменьшились его масштабы в связи с общей деградацией и натурализацией хозяйства. При этом в северных европейских странах, при их меньшей плотности населения, и рабов, естественно, было меньше. Но в Италии и Испании - с рабством был полный порядок и в "позднее Средневековье", не говоря уж про Восток. И в той же Византии специфика была лишь в том, что она, сумев сберечь своё имперское величие, НЕ деградировала до феодализма, сохранила развитую социально-экономическую структуру, а потому имела и возможность использовать рабский труд, что вполне успешно делала.

Потом, когда западноевропейские государства воспрянули и попёрли осваивать колонии, - рабство тотчас возродилось с новой силой. Стоило возникнуть хозяйственной потребности в дешёвой рабочей силе - а потенциальные рабы обнаружились сами собой (Южная Америка и Африка). И применялись весьма успешно в рамках формации, которую по Марксовой классификации безусловно следует отнести к "развитой капиталистической".
По каким причинам рабство отменялось - так по чисто моральным, но вовсе не по экономическим. Рискну утверждать, рабство НИГДЕ И НИКОГДА не отмирало потому, что "рабский труд неэффективен и неконкурентоспособен". Напротив, он эффективен и конкурентоспособен до такой степени, что никогда не удавалось изжить рабство без волюнтаристского принуждения, а лишь чисто экономическим давлением "эффективного свободного труда". Всегда требовалось политическое решение, обусловленное тем или иным аболиционистским популизмом.

В Древнем Риме тоже была серия таких решений, которые, конечно, не истребили рабство, но немало способствовали развалу экономики, подтачивая это весьма полезное для неё явление. Сначала - запретили использовать рабов на арене и в борделях. При Диоклетиане - запретили продавать в рабство за долги. Душечке Диоклетиану казалось, что, расплачиваясь за долги пропащих банкротов из бюджета, он завоёвывает любовь народа, не позволяя гражданам идти в рабство. Да вот только это нихера не граждане были. Это были типы, которые куда как уместнее смотрелись бы в колодках, чем в тоге. Результат: к пятому веку бюджет окончательно развален, а Рим наводнён формально вольным сбродом, который, тем не менее, палец о палец не ударил, чтобы спасти свой город от горстки готов, а напротив, охотно примкнул к Алариху. А всё почему? А потому, что пусть все люди рождаются свободными, но в дальнейшем свою свободу нужно отстаивать. И кто не способен, кто наделал долгов, которые не может уплатить, - тому следует быть рабом, и государство не должно создавать иллюзию, будто бы всякий лишенец достоин звания свободного человека и гражданина. Иначе - любая сволочь, того не заслуживающая, возводится в достоинство граждан и умаляется достоинство свободы.

Вот почему я считаю, что рабство, особенно долговое - не только что морально, но и необходимо для здоровой жизни развитого общества. Бытующее же в последние пару столетий представление о рабстве как о чём-то гнусном и диком - попросту иррациональный предрассудок, который со временем пройдёт (или мы погибнем, как погиб Рим).

Что до пресловутых "капитализма" и "социализма" - то мне понятен интерес Маркса в том, чтобы поставить второе над первым, но сам я отношусь к предмету несколько иначе. В действительности, "капитализм" и "социализм" - это фикция. Тут другое: стремление к максимальной свободе социальных отношений, законности и ответственности - или же возврат к первобытной общине, когда свобода межличностных отношений угнетается во имя пресловутого "общего блага". То есть, капитализм - это свобода. А социализм, пусть термин придуман в Новое время, - старое и древнее ретроградное стремление устроить всё "по справедливости, как у папуасов". Два этих подхода к устройству общества конкурировали во все времена, и, увы, порою побеждал "социалистический" (с последствиями, естественно, катастрофическими).

При этом хочу оговориться, что свобода - это не поэтическая категория. В социальном устройстве свобода может быть и опасна для тех, кто не может ею распорядиться. Поскольку полная свобода гражданского договора должна включать и возможность отказа от этой свободы. И если кто-то, беря деньги взаймы, заложил себя - во исполнение договора он должен стать ВЕЩЬЮ кредитора. Рабом. А государство, если уважает свободу межличностных отношений граждан, их ответственность и право выбора, - ни в коем случае не должно вмешиваться в их договорные отношения, но лишь следить за тем, чтобы соблюдались добровольно заключённые контракты (например, если кто-то крадёт или портит чужое имущество - он де факто заключает контракт, что в случае, если будет пойман, но не сможет возместить ущерб и уплатить положенную виру, он будет отрабатывать её своей неволей в течение потребного срока; строго говоря, подобное положение действует во всех странах и сейчас, как существует, соответственно, и государственное рабство, если называть вещи своими именами, но что хотел бы сделать я - всего лишь упразднить государственную монополию на рабовладение).

Соответственно, само по себе рабовладение - не характеризует "способ производства". Но является, в какой-то мере, показателем уровня развития общества, его морали, рациональности и юстиции. И развитое общество должно уметь себя защищать, дозволяя переходить в бесправную, "вещную" категорию тем, кто недостаточно зрел, чтоб быть полноценными гражданами. Иначе - у политиков всегда будет необходимость заискивать перед инфантильным, безответственным сбродом, который бы лучше смотрелся на плантациях, а не с бюллетенем у избирательной урны, и решения, принимаемые в угоду этому сброду, неизбежно будут приводить к деградации общества.

При этом я не хочу сказать, будто бы раб - это какое-то недоразвитое, тупое животное. Нет, по-человечески они порой бывают вполне обаятельны, все люди разные, и отношение к ним бывает, соответственно, разное. Но всё же, если, скажем, ваш сотрудник проиграл миллион ваших денег в казино, вследствие ребяческого азарта, - что с ним делать? Отобрать имущество - это понятно. Но его не хватит даже близко. Убить? Это жестоко. Только и остаётся, что забрать у него волю, превратить его в свою вещь. Он останется жив, с ним даже будут обходиться вполне гуманно, но будет подтверждено, что свой статус свободного гражданина он проебал.

И если мы так поступим со всеми инфантильными долбоёбами, залезшими в беспросветные долги, - то не только укрепим финансовую дисциплину, но и устраним опасность того, что эти долбоёбы будут принимать хоть какое-то участие в государственной политике, проводя в жизнь свои долбоебические представления об "общем благе" как о поощрении бесконечного долбоебизма.

Поэтому, собственно, я и вижу единственный выход для современной нашей Цивилизации в том, чтобы поскорее отрешиться от этих дурацких, псевдоморальных представлений о недопустимости рабства и вернуть к жизни сей крайне необходимый институт. Замечу, вполне естественный именно для свободного и развитого общества: всякий раз, когда отношения людей оказываются свободны от надзора моралистов-маразматиков, одни люди оказываются собственностью других людей, и в этом нет ничего страшного. Ибо, хотя все рождены свободными - далее происходит некоторая дифференциация в силу личных качеств. Игнорировать это фактическое неравенство и препятствовать такой дифференциации - путь к выведению дегенеративного "усреднённого идиота", которому крайне не хотелось бы вручать судьбы мира.

В заключение же хотелось бы затронуть вот какой вопрос. Понятно, что необходимость реституции частного рабовладения в отношении безнадёжных должников, включая преступников, неспособных уплатить виру, - не нуждается в доказывании перед сколько-нибудь здравыми и нравственными людьми. Однако они же часто меня спрашивают: "Но как быть с таким источником рабов, как завоевательные походы? Ведь не секрет, что римская экономика, столь величественная и успешная, в основном пополнялась именно из этого родника. Однако же, не будет ли это сочтено чересчур одиозным в наши времена? Не осудит ли нас ООН?"

Отвечаю. Во-первых, мнение ООН начнёт меня интересовать лишь тогда, когда оттуда вышвырнут всякую прибившуюся ничтожную сволочь и останется лишь союз действительно цивилизованных держав, которые вправе повелевать миром. Но Гондурас - не чешется.
Во-вторых, римлян принято всячески... если не очернять, то, во всяком случае, преувеличивать их агрессивность и экспансионистские аппетиты, пусть даже восторгаясь их мощью. Но в действительности - это было едва ли не самое мирное и добрососедское государство той эпохи (и это одна из причин того, что они так преуспели).
В действительности, я припоминаю только один случай, когда римляне напали на другую державу неспровоцированно, презрев заключённый с нею мирный договор. И это - печальная история похода Марка Красса на Парфию, когда он потерял под Каррой сына, собственную жизнь и тридцать тысяч легионеров.
Тогда - Красс действительно зарвался, завидуя славе Помпея и Цезаря, полез на вполне доброжелательную до той поры Парфию совершенно не по делу. Понятно, после этого Парфия уже никогда не была доброжелательна по отношению к Риму, а была едва ли не главным его противником. Они то мирились, то снова сцеплялись, взаимно истощая друг друга, и это было печально. Ведь Рим мог бы получить в лице Парфии могущественного союзника и торгового партнёра на востоке - а получил заклятого и непобедимого врага (она была слишком далеко, чтобы там удержаться даже при полной оккупации). Так дорого обошлась Риму безумная выходка Красса. Но, что поделать: случаются ошибки. И, повторю, этот случай ничем не мотивированной агрессии - исключителен для Рима.

Во всех же остальных случаях - Рим вёл себя вполне по-джентльменски. Встретившись с новой какой-то нацией - предлагал дружбу, торговлю, союз. Даже - услуги правосудия, поскольку римское право и юристы ценились везде. Но вот если его кидали (вступали в союз с врагами, а то и просто мочили римских купцов и судей) - тогда, конечно, Рим включал строгость. Приходили легионы, показывали, почём фунт измены, и проводили операцию по принуждению к миру. Но только на сей раз - уже брали заложников из местной знати и оставляли на территории гарнизон, утверждая ту или иную форму зависимости (но не во всех случаях; скажем, с Карфагеном после Второй Пунической они обошлись мягче, лишь ограничив его военную мощь в "версальском" духе; хотя после Замы могли бы сразу его размазать).

И если покорённый народ вёл себя хорошо - он наслаждался почти полной самостоятельностью, но под римской защитой и вкушая доступ к международной торговле. А вот если он снова решал выпендриться (перемочить, там, колонистов, покоцать легионеров) - тогда, конечно, с ним поступали максимально жёстко, ибо никакое терпение небезгранично, даже римское. Снова приходила большая армия - и творила действительно то, что сейчас бы мы назвали "преступлением против мира и человечности". Хотя по тем временам - это было лишь необходимой мерой утверждения мира перед теми, кто иначе не понимает.

Бывало, города стирались с лица земли, а жители вырезались подчистую. Но это было редко. Обычно же - оставшиеся жители всё же продавались в рабство. И я бы сказал, это всё же гуманнее, чем тотальный геноцид. Но и оставлять их на месте, как есть - было невозможно. Тогда - мятежные очаги приходилось гасить капитально, ибо не набегаешься с легионами по лесам всякий новый раз, когда этим придуркам опять стукнет в голову устроить восстание. Это всё же не двадцать первый век, когда можно обеспечить эффективный контроль над оккупированной территорией сравнительно малыми силами и нести при этом сравнительно малые потери (хотя ещё немного, и, думаю, американцы всё же дозреют до распродажи населения Афгана и Ирака с аукциона).

Тут можно сказать, что это бесчеловечно и несправедливо, поскольку мирные жители городов, в большинстве своём, не имели отношения к восстаниям и нападениям на легионеров. Но римляне, имея давние демократические традиции, исходили всё же из того, что всякий народ и всякий его представитель отвечает за своё правительство. Если же простолюдины никак не влияют на политику местных властей - что ж, значит, они уже рабы, и ничего не теряют, если окажутся рабами в Риме.

Что до женщин и детей в поверженных городах - так было бы, наоборот, бесчеловечно бросать их на произвол средь пепелищ, когда повержены либо угнаны в рабство все их мужчины. Поэтому их уводили тоже.

Так или иначе, римляне не были всё же беспредельщиками, хватавшими всех подряд - и в колодки. Нет. Они наказывали тех, кто это заслужил сполна. Беспредельщиками были пираты, которые тоже поставляли рабов на римские объекты, но в данном случае римляне выступали не менее добросовестными приобретателями, чем вирджинские плантаторы. Они лишь покупали тех, кто уже находился в рабстве, а не обращали в рабство свободных людей без достаточных на то оснований.

Насколько приемлема была бы подобная практика для нас и в наши дни? Я бы сказал, это нам не понадобится, захват городов с поголовной распродажей жителей. Дело в том, что мы не собираемся завоёвывать сильные и благополучные страны. Первоочередные наши объекты - Сомали, Мозамбик, Родезия ("Зимбабве"). И там мы проведём реконкисту под флагом Южной Осетии. Учредим законный порядок. Будем взыскивать налоги - которых, естественно, местная голь платить не сможет (кроме самых сметливых и деятельных, которые тем самым вполне заслужат себе свободу). Ну а кто попадёт к русским колонистам в кабалу - сам собой окажется на невольничьем рынке.

И мы ни в коем случае не будем организовывать экспедиции за рабами под флагом Российской Армии. Но если кто-то привёл из джунглей вереницу негров в колодках и выставил на рынок - какие у нас основания полагать, что это свободные люди, а не рабы? Опять же, наши колонисты будут добросовестными приобретателями, а не поработителями.

С Африкой проблем не возникнет: они сами друг друга нам продадут, при их-то трайбализме.

Однако же, что хотел бы особо подчеркнуть: хотя мы, разумеется, не побрезгуем рабами из чужих земель, однако же главной функцией рабства служит оздоровление НАШЕЙ нации, становление гражданского общества, в котором истинные граждане резко отделены от тех, кто своим образом жизни никаких гражданских прав не заслужил и где свобода будет цениться по контрасту с её отсутствием. Глядя на рабов - наши дети будут учиться ценить свободу (но, надеюсь, учитывая ошибки прошлого, на сей раз наших детей удастся удержать от той вздорной мысли, будто бы свобода, как высшая ценность, должна быть дарована всем и что нужно непременно расфигачить оковы рабства; эта мысль не раз губила самые многообещающие цивилизации, включая и нашу родную - и не должна снова возобладать).

Вместе с тем хотел бы подчеркнуть и нравственное значение рабства. Многие люди, плохо знающие меня, полагают, будто я стремлюсь к его легальной реституции, поскольку садист и хотел бы безнаказанно мучить своих невольников. Какая чушь!
Ну да, я в каком-то роде садист. Но, поверьте, не настолько примитивный. Во всяком случае, когда б мне было в кайф лишь унижение и мучительство - я мог бы запросто выходить с дружиной на шоссе, отлавливать поздних автомобилистов, уволакивать их в свои подвалы, а менты бы писали в отчётах, что те сгинули в "геомагнитной аномалии". И никто бы не смог мне воспрепятствовать в подобных развлечениях, уж поверьте.

Однако же, самой упоительной фишкой в рабовладении я нахожу изъявление милосердия, когда с полным основанием мог бы быть строг. Когда бедолага, разбивший хрустальную вазу, уж трепещет, предвкушая садок с муренами, а я ограничиваюсь тем, что, после незначительной трёпки, учу его ходить с подносом по канату. И когда его пекулий выкупит ему свободу - парень будет обладать ремеслом, уважаемым в любом цирке.
Или когда девица, пойманная на краже конфет и содрогающаяся при мысли о сварении живьём в карамельном сиропе, отделывается тем, что её обмазывают шоколадом с валерьянкой и отдают на "растерзание" специально обученным котам. Поверьте, это смешно и трогательно - видеть сначала ужас проштрафившихся бедняг, а потом - их благодарность за милосердие.

Рабство - это cool. Быть может, при нынешней производительности труда нам не так уж нужны рабы как средство производства (хотя они всё равно обходятся дешевле самого непритязательного наёмного гастарбайтера), и экономический мотив - не главное, что требует возвращения рабства, но моральный аспект - важнее. Ведь ничто так не учит обузданию жестокости и злокачественного властолюбия, как сознание полной власти над людьми.

Обычно, говоря об отношении рабов, приводят те или иные древние сатиры, от Цицерона до Ювенала, направленные против явно клинических случаев. Как и в нашей истории, говоря об ужасах крепостничества, всё поминают эту пресловутую Салтычиху, которая была тем и уникальна, что явная психопатка. И при этом, нарушая все законы логики, распространяют эти частные случаи на рабовладение в целом, мол, вот какие страсти-мордасти случаются, если один человек находится в полной воле другого.

Но это не более правомерно, чем говорить: "Возьмём Чикатило. Смотрите, какой ужас случается, когда учителя средних школ имеют право гулять по лесу и ездить на электричках!"

Однако ж, правда в том, большинство людей (а тем более - среди богатых, как наиболее просвещённых и ответственных граждан) - вменяемы. Они бы, собственно, и не стали богачами и не удержали бы состояние, будь психами. И когда дело доходит до распоряжения той властью, какую дают им деньги, они имеют всё же моральные ограничения, которые ещё более подкрепляются осознанием своей власти над рабами. И абсолютному большинству из наших - по кайфу всё же быть милостивыми и гуманными (нет, не до такой степени, конечно, милостивыми, чтобы не дать полсотни розог за безудержное пьянство на работе, но - я не слышал, чтобы кто-то из моих друзей-рабовладельцев позволял себе крайние эксцессы).

Эти же примеры гуманизма - весьма поучительны для подрастающего поколения. Мой Лёшка, бывая в нашей калужской латифундии, не раз просил меня о смягчении наказания для провинившихся, и при этом, понимая невозможность оставления проступка вовсе без кары, изобретал сам что-нибудь не столько мучительное, сколько забавное. Например, когда я распорядился всыпать одному небестолковому мальчишке две дюжины розог за чересчур фривольное стихотворение в адрес госпожи, то бишь Женьки, Лёшка вступился и сказал: "Не надо его пороть. Он хороший. Пусть лучше наловит в пруду две дюжины лягушек, подарит их маме - и ей будет приятно".
Лёха - тонкий провокатор, и Женька тотчас сказала: "Да простим его лучше совсем!"
Но я всё-таки велел пареньку наловить две дюжины амфибий и без них не возвращаться, полагая, что ему придётся потрудиться. Однако он вернулся через полчаса с горстью земляных жаб, и мне пришлось зачесть улов, поскольку амфибия - понятие широкое.

И я уверен в своём сыне: он всегда будет добрым парнем, но едва ли свихнётся и станет отмороженным аболиционистом. Ей-богу, эта дурь, будто бы если человек рождается свободным, то должен и ВСЮ ЖИЗНЬ непременно оставаться свободным, несмотря ни на какое своё поведение, - и сейчас много ниже его интеллектуального уровня.

Во всяком случае, я стараюсь преподавать ему историю не так, как её толковали всевозможного рода маразматики и ангажированные шарлатаны, а в её чистоте, отмечая факты и закономерности. Одна же из этих закономерностей: почему-то пик развития держав поразительным образом совпадал и с пиком рабовладения в них, в той или иной форме. Это касается и Рима, и Испании, и Британии (гхм, допустим, Индия не была порабощена в буквальном смысле... и это сознание было очень утешительно для пухнущих от голода вольных бенгальских крестьян), и Матушки России. Действительно, в Новое Время у нас полноценное рабство оформилось лишь при Екатерине. И вот же какое совпадение: именно тогда Россия стала одной из величайших держав мира, что выразилось в её высочайшем триумфе на Венском Конгрессе. И почему, собственно, каким-то мудакам пришло в голову, будто бы наличие крепостного права сдерживает развитие хозяйства? Нет, что сдерживало - поощрение неэффективных собственников и невозможность перехода их рабов более эффективным. Прекратить правительственную опеку дегенеративного помещичества, позволить им обанкротиться - действительно стоило. Но Манифест 1861 - это всё шиворот-навыворот, и это печальная страница нашей истории. Она не должна повториться.

Тем более, что во владении крепостными тогда, в девятнадцатом веке, действительно могла усматриваться некоторая несправедливость, поскольку время и обстоятельства их закабаления терялись в глубине веков, но сейчас мы можем сделать эту процедуру предельно прозрачной и юридически обоснованной. И говоря о рабстве - я имею в виду всё же временное рабство, сродни институту индентурного услужения, а не пожизненное и наследуемое. Как поступать с детьми, рождёнными в неволе, - это нужно ещё уточнить, но, думается, следует, по достижении ими совершеннолетия, предоставлять им право выбора: то ли оставаться при хозяине, то ли податься на сторону и там постепенно отрабатывать средства, которые хозяин употребил на их взращивание.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 29.07.2010. О женской логике
• 23.07.2010. Снова о любимом предмете
• 19.07.2010. В завершение разговора о социально-экономических
• 18.07.2010. О социально-экономических формациях
• 17.07.2010. Как бы я боролся с христианством
• 13.07.2010. К вопросу о римском бетоне