Д. Быков. Один 03. 04. 2020

Что касается дальнейшей эволюции Бондарева, почему автор антисталинской «Тишины» перешел на позиции сталинизма, – это та же трагедия художника, которую пережил и Распутин. Я не знаю, что тут первично – иссякание ли творческих сил или статус советского классика. Тот же Зорин именно о Бондареве это сказал: «Он уже поверил, что он – Лев Толстой, уже разулся. И тут времена изменились, ему говорят: «Обувайтесь, вы не Лев Толстой». Это из записных книжек, там, правда, герой не указан, но понятно, о ком речь. Действительно, есть какой-то парадокс ужасный… Может быть, он не вынес этого слома времен, может быть, это трагедия старости, когда ему казалось, что все оплевано, – не знаю. Но, конечно, поздний Бондарев и его последний роман «Бермудский треугольник» – это, конечно, падение таланта, но мы-то будем любить Бондарева не за это. Мы будем любить его за эту сцену в «Выборе», где он откровенно, один из немногих, рассказал о страшной Москве октября 1941 года, когда они с Рамзиным пьют это вино в шашлычной, отдающее жестью, и прощаются, скорее всего, навсегда. Вот эти молодые боги, которых дочка художник в «Выборе» видит на фотографии и говорит: «Кто из нынешних может с вами тогдашними сравниться?» Это было поколение, рожденное мир спасти, а его швырнули в топку этой войны. Это довольно трагическая ситуация, и я считаю, что Бондарев – писатель крупный и значительный.

.

«Ожидаете ли вы, что эпидемия закончится массовыми погромами?» Не знаю, не думаю. Есть такие люди, которые сейчас пишут, что самый ценный товар на ближайшее время – это патроны. Это, может быть, было бы даже и утешительной версией, но я боюсь, что столько прививок, столько антител выработалось на любое активное действие в России, в том числе и на занятие бизнесом, потому что теперь бизнес государственным решением практически разорен. Никакой поддержки бизнесу – малому и среднему – вроде как не обещано или обещано незначительно. Даже от бизнеса в России сделана хорошая прививка, потому что он кончался либо рэкетом частным, либо государственным: и то и другое одинаково бесперспективно. Так что мне очень трудно представить сейчас среди этого болота, среди этого сонного царства каких-то людей, готовых нападать, грабить, да и мало кто, честно говоря, держит дома наличные. Трудно это все себе представить. Кончится ли это голодом – не знаю. Ну будут сажать картошку на участках, как они это делали, а многие продолжали это делать до сих пор (я же на даче бываю, вижу, кто чего там делает). И какие-то люди будут по-прежнему ждать первой крапивы, первых щей с нею.

Самое же печально, что, на мой взгляд, люди привыкнут жить в самоизоляции. Пафос закрытия границ всегда был в России очень силен. «Разъездилися по Турциям своим», – как говорят эти типичные женщины у подъездов. Очень не нравилось кому-то, что разъездилися. Что зажирели – это ладно, что стали себе позволять какие-то разносолы, – это бог с ним, это нормальная социальная зависть, она была всегда. Но ненависть к разомкнутости, это жажда – подчеркиваю, это замечательная цитата из Жолковского – «обернуться имеющимся», завернуться в рогожку – это, конечно, очень трогательно и бесконечно глупо. Ввести чрезвычайное положение легко, его трудно вывести.

Д.Быков: Самое же печально, что, на мой взгляд, люди привыкнут жить в самоизоляции

Поэтому закрытие границ – это общемировая эпидемия; я, скорее, согласен с теми, кто считает ее, в общем, не очень эффективной, но, может быть, она эффективна, допустим это. Есть отдельные дураки, некоторые подлецы, некоторые дураки и подлецы (а такое сочетание бывает, особенно в прессе), которые особенно усиленно популяризуют опыт Северной Кореи и Китая, говоря, что «вот мы вернемся когда-нибудь к демократии, когда сможем себе это позволить». «А сейчас мы не можем позволить себе демократию, сейчас нужна диктатура». Они просто понимают, что им диктатура любезна; она любезна тому, что у них вместо сердца. Демократию не пинает сейчас только ленивый: «Вот в Италии-то как», «Вот демократия-то к чему ведет». Абсолютно та же схема размышлений: «Раньше просвещенная Европа устроила фашизм, не мы же его устроила фашизм, не мы же, Европа, вот до чего демократия-то доводит, теперь они жертвы коронавируса – все проклятая демократия, ее издержки. Пиндосы, испанцы, итальянцы – все жертвы. У немцев даже Меркель на карантине, а у нас все прекрасно, нас ничего не трогает». Это такие размышления по очень знакомой схеме, к сожалению. Поэтому у меня есть другие опасения: что закрытость границ будет признана благом, «не жили хорошо, нечего и начинать». Удивительно, как до сих пор сохранилось это отношение к загранице!

Я же хорошо помню, как в 1989 году я пришел из армии, а все хлынули за рубеж. Половина поехали смотреть на концерт остатков «Пинк Флойда» на Берлинской стене, разрушение Берлинской стены, а кто-то поехал в Китай, а кто-то поехал в Европу. И в Штаты постоянные туры, постоянные поездки, все хлынули туда. Было какое-то ощущение, что ворвался воздух. Да ничего не ворвалось: наоборот, мы видим, что самое естественное желание – заизолироваться. Почему, я не очень понимаю: то ли эти люди не нашли себе места за границей? Да прекрасно они себя там нашли, сколько наших за это время там осело и успешно, но они почему-то не рвутся обратно. Те, кто здесь, почему-то ужасно гордятся тем, что они здесь остались. И эта тенденция закрываться, эта тенденция закукливаться будет сильна. Во всяком случае, я абсолютно уверен, что до осени ни одна граница российская открыта не будет. Я ужасно хочу ошибиться, ужасно. Может, с Китаем, но не очень в это верится. Вне зависимости от того, как пройдет пандемия, пройдет ли она пик в апреле, продолжится ли в мае это вынужденное каникулярное безделье, которое, кстати, тоже очень многих растлит, потому что потом, знаете, включаться в работу даже после новогодних каникул трудно, а уж после месячных – страшно подумать, какая начнется ломка. Сначала трудно привыкать к безделью, потом – к работе. Это как с невесомостью.

Но даже когда вся Россия выйдет на работу, я боюсь, что границы будут закрыты. Эта тяга к закрытию границ очень сильна. Тут один оптимист мне пишет: «Давайте заключим пари: если вы окажетесь правы, я обязуюсь отрецензировать все ваши произведения, а если я окажусь прав, и границы открою уже в июне, то вы обязуетесь отрецензировать все мои». Дорогой мой, вы как-то совершенно не понимаете: а зачем мне это нужно? Зачем мне пари с вами, зачем мне рецензировать ваши произведения? Зачем мне делать вам какую-то славу? И главное, зачем мне ваши рецензии на мои? Да боже упаси! Я очень рад вашему интересу… Я очень рад буду ошибиться. С этим прогнозом я просто счастлив, что правы окажутся оптимисты. Но пока у меня есть ощущение, что изоляционизм получает горячую поддержку из низов. И главное, я не понимаю, откуда взялись все эти злорадные пожилые люди, которые говорят мне: «Наездилися!». Это же мои ровесники. Это Лимонов мне, я помню, как-то сказал: «Я все думал, что вымрут эти старухи-сплетницы. Нет, не вымирают, уже мои ровесницы там сидят». Этого я не понимаю совершенно.

«Вы в «Собеседнике» написали про партию «выживших после путинизма». Мне кажется, что это вирус не уникальный, им уже болела Латинская Америка, Греция, Испания. Проблема в том, что мы не до конца отошли от более тяжелого заболевания, поэтому Россия на сквозняке веков подхватила путиновирус. Каким, на ваш взгляд, у общества будет авторитет после путиновируса?» Мне кажется, доверие к власти осталось где-то в прошлом. Потому что раньше патернализм опирался на ощущение, что власть позаботится. Сейчас говорить про то, что «поднял с колен» – это уже непопулярно. Я просто вижу, что эта риторика перестала зажигать.

«А почему вы не уехали?» Чтобы вы спросили. Если говорить серьезно, я не уехал потому, что мне вообще не нравится позиция оседлой жизни в какой-то одной стране. Я считаю, что человек должен жить и работать там, где ему нравится. В какой-то момент поехать поработать там, потом посмотреть сюда, ну а корни мои здесь все-таки, и читатель мой здесь, поэтому я не уезжаю. Хотя периодические предложения работать там я получаю, там меня более-менее печатают и переводят, и каждая моя поездка подтверждает, что огромное число моих читателей переместилось то в Европу, то в Штаты. Простые разговоры на тему типа «люблю я родину ужасно» – понимаете, я очень хорошо понимаю все преимущества жизни в России и понимаю все чудовищные недостатки этой жизни. Россия, безусловно, самый интересный опыт, который в сегодняшнем мире возможен. Наблюдение истории, проходящей перед глазами, ее повторение, развитие, пародирование ее – это гениально. Но Россия замкнутая – совсем не то, что Россия открытая.

Д.Быков; Продолжаем разговор. Довольно вопросов, что читать, чтобы не впасть в отчаяние. Ребята, я, в общем, не справочник, и мне давать эти списки в духе глянца довольно скучно. Не важно, что читать. И потом, а почему вы думаете, что надо любой ценой не впасть в отчаяние. Отчаяние бывает разным. Бывает, действительно, как говорила Инна Туманян, «когда нельзя жить с открытой раной». Это отчаяние, как отрытая рана, – с ним надо бороться. А вот то отчаяние, о котором говорил Пунин («главное – не терять отчаяния») – это такой экзистенциальный вполне подход к жизни: почему бы, собственно, не впасть иногда в отчаяние от того, что происходит в Росси и в мире. Очень многое не впадали за последнее время. Вот тут человек жалуется, что он ностальгирует (Сергей); а кто-то наоборот, мне кажется, ничуть не ностальгировал, легко адаптировался, говоря: «О, как сладко дышится в освобожденном, вольном Арканаре, как легко!». Таких полно. И совершенно это не вызывает у меня энтузиазма. Сейчас такое время, что, мне кажется, правильнее быть несколько печальным, несколько задумчивым. Потому что, как сказано у того же Искандера: «Для кроликов лучше сейчас быть печальными; это единственное, что может их сейчас спасти, если что-то может спасти вообще». Я категорически против того, чтобы все время искусственно вводить себя в состояние искусственной бодрости. Активность – да, деятельность – да, но при этом ничего радостного-то в мире не происходит. Это повод задуматься, конечно.

Мне кажется, действительно это два разных типа людей. Больше скажу: и внутри женщины, и внутри мужчины есть такие непереходимые разделения. Таня Друбич, которая все-таки медик, однажды мне сказала: «Когда-нибудь докажут, что человек, способный на физическое насилие над телом другого человека, является другим биологическим видом». Как есть породы собак, так есть и породы людей. То есть есть какие-то тонкие различия, которые мы будем когда-то определять. Это не расизм, но и это, с другой стороны, не какие-то моральные принципы. Это особенности физиологического устройства: одни хороши для размышлений, другие для действия.

«Вы, как верующий христианин, видите ли в происходящем ту битву конца, описанную в Библии?» Нет, не вижу. Далеко еще до этого.

«Послушали ли вы «Последний день» Щербакова?» Послушал, конечно, с огромным интересом, как всегда. «Я послушал «Казус Кукоцого», сейчас «Лестницу Якова» и как-то потерял темп. Какие у вас любимые вещи Улицкой?» «Казус Кукоцкого», как уже было сказано. Потом мне очень нравится «О теле души» весь сборник, это на грани стихов. Я вообще ее стихи люблю, как ни странно. Не зря Генкин взял ее стихотворение этаким поэтическим эпиграфом к «Печальному лемуру». Стихи Улицкой очень классные. Я даже думаю, что она прежде всего поэт. Мне жутко нравится «Казус Кукоцкого», особенно третья часть. Мне очень нравится сборник рассказов «Девочки» – я думаю, что это лучшее, что она написала. Это первое и лучшее, бывает такое странное совпадение, хотя и «Медея» – очень хорошая книга, и, конечно, «Зеленый шатер» – очень важное произведение. «Даниэль Штайн, переводчик» – из документальных романов последнего времени, наверное, самое сильное. Нет, Улицкая – сильный писатель. Я особенно люблю эти обнаженно-физиологичные, страшные вот эти рассказы из сборника «Девочки». Я еще помню в «Синтаксисе» прочел первую публикацию, там была «Бедная счастливая Колыванова». Ох, как это по мне ударило тогда, я подумал: «Вот народился писатель». Потом уже Ним дал мне в рукописи почитать «Медею», это очень было круто.

«Дайте совет тем, у кого нет работы и в ближайшее время не будет». Кроме самозанятости, в ближайшее время сейчас не будет никакой работы. Надо понять, что сейчас больше всего востребовано и это делать. Горькие вещи говорю, но кто-то их должен сказать. Государство не будет ничего гарантировать, работодатель не будет ничего гарантировать. Найдите то, что вы делаете лучше всех, и делайте это. Кроме самозанятости, работы не будет никакой, понимаете, в ближайшее время? «Когда отпевают эпоху, надгробный канон не звучит». Но дело даже не в этом. Когда рушится, когда расползается по шву совершенно гнилая ткань, и уже не только по шву, когда прорехи в самой ткани этого бытия, когда вы видите, что ответственность на себя может брать тот, кто может это делать, а в целом вся эта силовая структура гигантская, вся эта напыщенная пирамида совершенно бессильна в оказании простейшей помощи, тогда берут на себя все такие люди, как Проценко. Вот говорят, что он не профессиональный эпидемиолог, – поразительный упрек, но я бы никогда его не стал повторять. Тут не важно, профессиональный эпидемиолог он или нет: он взялся и он сделал. Возможно, ценой собственного здоровья, дай ему бог выкарабкаться, я уверен, что он выкарабкается, как все люди, поглощенные своей работой всецело. Вспомните: «чума не трогает тех, кто каждую минуту делает свое дело, не отрываясь ни на секунду». То есть чума трогает всех, вопрос в том, найдет ли человек себе занятие или нет.

Когда-то я с Маратом Гельманом говорил, и он сказал, что сейчас первенство затем, кто умеет себя занять, потому что досуга у людей стало больше. Сейчас, может быть, его опять станет меньше, потому что придется опять картошку выращивать на садовых участках, но если до этого не дойдет, то надо понять, что в условиях карантина (а карантин – это наше будущее надолго, даже если нам разрешат переезды, перелеты, даже если снимут ограничения на работу кафе) главное в человеке – это самозанятость.

Д.Быков: Во всем мире случилось обнуление

Вот я думаю, что у нас есть два слова года, и это не коронавирус. Первое слово – «обнуление», понятное дело, с гениальным чутьем руководитель России Владимир Путин угадал слово мира. Во всем мире случилось обнуление. Может быть, он его и спровоцировал как-то тайно, не знаю. Но это гениально, я бы просто Нобелевскую премию дал бы только за это. Иногда одно слово оказывается сильнее, «одно слово правды весь мир перетянет». В данном случае, оно не перетянуло, а втянуло в себя весь мир: огромный нуль, в который провалился весь мир. Обнулились все критерии: сначала в России, потом в мире, – нормально. А второе слово – «самозанятость». Это то, что делают после обнуления. Так бы я сказал. Потому что нет больше той инстанции, которая может вам что-то гарантировать. А правильные люди слышали этот шум давно и понимали, что так будет. Как замечательно сказано у Петрушевской: «Еще до всех дел мы понимали, что это будет». Все герои Петрушевской всегда понимают. Да собственно, Россия всегда живее в ожидании ревизора. Все живут с чувством вины и с ожиданием, что все это сейчас кончится. Ну раз кончится, начнется что-то другое.

«Занимались ли вы когда-нибудь спортом? Верно ли, что здоровому спорт не нужен, а больному вреден?» Ну каким спортом? Я много езжу на велосипеде и еще на этом электровелосипеде, который тоже требует определенных навыков, на этом моноколесе. И спортом никаким систематическим я не занимался никогда. У меня не было времени, да и, честно говоря, и желания.

«Стоит ли уезжать из России тем, кто не писатель, и здесь нас ничего не связывает?» Да понимаете, прошло то время, когда нужно давать советы. Если вам хочется – уезжайте, не хочется – не насилуйте себя. Уехать в любом случае стоит, чтобы посмотреть мир, но стоит и вернуться. Были у меня такие стихи, я очень их люблю, «Памяти Бунюэля»: «Там главное преимущество – что можно будет вернуться … и главное преимущество, что можно опять уехать». Уезжать и возвращаться, мечтать об отъезде и мечтать о возвращении – это такой же русский национальный спорт, как учреждать комендантский час. Ведь обратите внимание – это сложный излом национальной психологии, и никто об этом по-настоящему не пишет. В России комендантский час ужасно любят учреждать, ужасно любят говорить, что надо быть – ненавижу это слово – жестким, надо быть жестким. Жестко ответить, жестко поговорить, у нас жесткий мускулистый политик. Обычно у меня первая ассоциация с жестким мясом, как подметка, которую не прожуешь. Мясо должно быть жестким, чтобы его не съели.

Так вот, в этой ситуации все кричат о необходимости ужесточения только для того, чтобы комендантский час нарушать. В России ужасно любят вводить драконовские законы только для того, чтобы их обходить. И все требуют: устройте нам карантин; точно так же все будут обсуждать, как они среди этого карантина прекрасно пошли гулять. Это такой национальный спорт, такая особая мера презрения к закону, в чем есть свои безусловные преимущества. Это значит, что полноценный тоталитаризм никогда не будет построен, а если и будет построен, то не затронет умов.

«Что делать тем, кому не хочется ни читать, ни смотреть?» Попробуйте спать. Или есть. Замечательные есть занятия.

«Гришковец считает, что проза Солженицына бесчеловечна, а Шаламова гуманна. Что вы об этом можете сказать?» Еще раз говорю: это совершенно никак не является… Это факт биографии Гришковца, а не Шаламова и не Солженицына. Человек, который считает, что проза Шаламова гуманна либо не читал прозы Шаламова, либо не знает, что такое «гуманный». Проза Шаламова абсолютно античеловечна, она о том, что проект «человек» надо закрывать; о том, что человек не выдерживает испытания экстремальной ситуацией, она о радикальной ломке самого понятия человека, о конце этого проекта; о том, что тонкий слой культуры слишком легко с человека слезает. Как раз гуманист – это Солженицын, просто его гуманизм имеет несколько тоталитарный характер. Что касается оценки «Красного колеса», то, наверное, здесь стоит согласиться с Гришковцом, но опять-таки, это факт моей или его биографии. «Красное колесо» существует само по себе как титанический труд и потом, как сказано у Шефнера, «негативный опыт – тоже опыт».

Там происходит самое интересное. Наверное, эта мысль была близка Шарову-старшему, потому что этими тупиками истории, ее альтернативам он занимался.

Это, кстати, очень интересная тема – Володино преемство относительно Александра Израилевича, потому что Шаров-старший был великим писателем. И вот у него есть такая прививка от опасных интеллигентских иллюзий – это повесть «Старые рукописи». Там в одной из глав герой научился расшифровывать мысли щуки (это такая сказка фантастическая): он прослушал мысли этой щуки, она совсем малек, совсем молодой щуренок, и ее мысли: «Я хочу съесть карася, я хочу съесть карася». И он записывает ту же щуку через тридцать лет, ему интересно посмотреть, как она эволюционировала, может быть, она усложнилась. А там только: «Я хочу съесть карася! Я хочу съесть карася!», только с гораздо большей скоростью и силой, уже без пробелов: «Яхочусъестькарася!». Понимаете, надеяться на эволюцию щуки – последнее дело.

Мне кажется, попытка оправдывать зло, очень распространенная в среде интеллигенции, иногда не из корысти, а из сентиментальных соображений, – она Шарову-старшему была абсолютно чужда. И Владимир Шаров в своей прозе тоже доказывает, что попытки искать у зла высокие мотивации и высокие цели – это попытка подлая и глупая. Это особенно ясно видно в его «Царстве Агамемнона», который я считаю прозой очень увлекательной и совершенно гениальной. Кроме того, я думаю, что идея «Репетиций» – проигрывание истории – была бы очень близка Александру Израилевичу. Как ни странно, эта идея сказочная, восходящая именно к сказке. Ну и потом, понимаете, Александр Израилевич был так талантлив, что само общение с ним, само его присутствие в жизни Володи, его как-то индуцировало, заряжало. Они очень похожи внешне были. Просто то, что Шаров жил рядом с нами, понимаете…

Я помню, когда вышла «Повесть о десяти ошибках», каким праздником была для меня эта книга. Я действительно очень любил этого писателя, но я же не знал, что вышло уже тогда… То есть не вышла, а была написана – он за день до смерти отвез машинистке свой роман – «Смерть и воскрешение А. М, Бутова». Почитайте эту книгу, это такой великий роман. Сейчас, действительно, так не пишут. Гениальная сказка, и такая страшная, и такая сильная. Вот где реальность расслаивается, распадается. Современный автор такого сделать не может, потому что за Шаровым стоял огромный трагический опыт жизни. Написать сказку о сталинизме – это надо быть Верой Пановой или Александром Шаровым. Вот это умение сказочно интерпретировать с неожиданной точки зрения историю Владимир Александрович полностью у него унаследовал.

«Наши литературные вкусы часто не совпадают, но что вы можете сказать о Евгении Дубровине, о его повести «В ожидании козы»?» Очень высоко его ценю. То, что он был главредом «Крокодила» – не главное его достоинство. Мне кажется, «В ожидании козы» (мне когда-то Михаил Успенский ее посоветовал) – это прекрасная повесть.

«Что вы можете сказать о первых полученных вами синопсисах «Короля мух»?» Три – блестящие. Я получил 18, и из них три гениальные абсолютно, всем этим авторам я написал. Очень хорошо. С ними в контакте я буду выдумывать дальнейший сценарий этого романа. Там в чем история? Это рассказ… Не рассказ, а набросок Грина «Король мух», из которого можно сделать, на мой взгляд (особенно сейчас, пользуясь некоторым свободным временем), замечательную мрачную сказку. Три варианта, которые я получил… Понимаете, в них все-таки недостаток волшебства. Грин все-таки сказочник, и там должна быть по крайней мере там должна быть одна линия, которая действительно волшебная, праздничная. Как в «Бегущей по волнам» – страшный роман, но помимо капитана Геза там есть и Биче Сениэль. Надо как-то уметь этот праздник продлить. И я думаю, я уверен, что с теми тремя авторами, работы которых мне понравились, мы все вместе сойдемся в каком-нибудь зуме, или в заочной переписке, устроим конференцию, придумаем, как сделать этот роман, а уж писать будем все вместе.

«Некоторые утверждают, что Россия откатилась в XIX век. Популярны писатели царской России. Почему менее популярны Горький и Толстой?» Да нет, очень популярен Толстой. А Горький – просто он горький такой писатель, но по-прежнему, мне кажется, как новеллист он вызывает большой интерес. У моих школьников он вызывает огромный интерес.

ь

«Эпидемия совмещается с экономическим кризисом, который, скорее всего, усилится после коронавируса. У нас происходит своеобразное эхо 90-х. Любые предсказания сейчас спекулятивны, но есть ли сходство между современным обществом и обществом умирающего СССР?» Никакого, никакого сходства. Я много раз говорил: сравните «Звезду пленительного счастья» и «Союз спасения». Главная интенция той эпохи была «дайте свободу». Главная интенция сегодня – «дайте несвободы». «Государство, дай гарантии, оплатите нам отпуск, возьмите на себя заботу о нас». Тогда умоляли: «Оставьте нас в покое, развяжите нам руки, дайте нам инициативу». Сегодня одно требование: «Верните нам тотальный контроль. Кто-нибудь, возьмите на себя ответственность, введите чрезвычайное положение, обяжите наших начальников нас не увольнять и нам платить». Вот своей собственной рукой никто не готов добиваться ничего.

Это совсем противоположно той эпохе. Та эпоха была вся в жажде новизны и самостоятельности. Сегодня – панический страх всюду. Вам дал, действительно, бог такой потрясающий шанс. Явно, что после пандемии придется переучреждать свою жизнью. Не государство (Проханов уже пишет о том, что главный смысл существования народа – хранить таинственное и волшебное русское государство, он очень любил такие эпитеты – таинственный, волшебный, звездный, космический, «хранить наше космическое государство»)… Главный смысл существования народа – хоронить государство, потому что государство – это репрессивный аппарат, а тот, кто его облизывает и обожествляет, достоин только попасть в его челюсти. На это можно было смотреть как на милое чудачество в нулевые годы, но сейчас-то, по-моему, понятно, какой трупной гнилью от всего этого разит. Бог с ним, пусть разит, просто главная интенция сегодня – «царь-батюшка, возьми нас в сумку, мы хотим быть кенгуру, спрячь нас на своей широкой груди». А вы говорите, какое там…

«Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете. Добро на Руси ничего не имети…» – это Самойлов, еще один человек, понимавший толк в напитках. Помните:

Мне выпало счастье родиться в двадцатом,

В проклятом году и в столетье проклятом.

Мне выпало все. И при этом я выпал,

Как пьяный из фуры, в походе великом.

Вот надо выпасть. И Далю это удалось, и Ефремову. Поэтому я думаю, что Миша снимет эту картину.

«Стал ли Акунин иначе писать вдали от родины?» Не думаю, что иначе. Он стал серьезнее, трагичнее, конечно. Но Акунин – человек мира, и где бы он ни жил, он пишет о России, и пишет очень глубоко. А есть вещи, которые со стороны виднее. Во всяком случае, «Трезориум» здесь и там он написал бы одинаково. Другое дело, что он может себе позволить теперь писать то, что он хочет. Ему уже не нужно доказывать, что он умеет писать бестселлеры, он может заниматься собственными темами. И «Трезориум», по-моему, выдающаяся книга.

Акунин – человек мира, и где бы он ни жил, он пишет о России
QТвитнуть

«У всех экспертов круглые глаза. Разве там, наверху, не понимают, что вынимают крошку изо рта у детей? Люди просто будут стоять на дороге с протянутой рукой. Неужели они там не понимают, что делать?» Понимают, а что бы вы на их месте делали? Вы всегда задавайте вопрос, а что бы на их месте сделали бы вы. В той системе, которую они построили, у них нет выбора. Я как-то брал интервью у Накасонэ, у бывшего уже тогда японского премьера и спросил: «Как вы оцениваете деятельность Горбачева?» Он говорит: «А как ее можно оценивать? Он совершает единственные ходы, у него нет выбора, он загнан самой системой в ситуацию, когда у него нет развилок».

Я боюсь, что российская власть, эта вертикальная пирамидальная структура, не имеет вариантов, у нее один цикл развития, один неотвратимый круг, описанный в «Армагед-доме», циклическая модель, один сценарий поведения; выбор, когда оба хуже, и она выбирает оба всегда. Никаких я не вижу альтернатив. Вы пишите: «А то они не понимают, что делают». Конечно, понимают. А что они могут сделать – упразднить себя? У них были попытки перестройки. Как правильно заметил Пелевин: «Советский Союз улучшился настолько, что перестал существовать». Такие попытки реформ делались неоднократно, это подпиливает ножки у трона. Нужна полная реформа этой система. Вот Янов полагает, что уж теперь-то она будет окончательной. Ну уж теперь-то может быть, после Александра Второго, после Хрущева, после Горбачева, может, что-то получится, но может быть и нет.

Тут многие высказывают надежды на то, что регионы получат некую самостоятельность и это станет основой федерализации. Не надейтесь. Как дали им самостоятельность, так и отберут. Эта самостоятельность дается всегда в кризисных ситуациях как лозунг «спасайся, кто может». Да, действительно, кто как может, так и спасайся. Следующим шагом будет отбирание всех полномочий и разговор: «Ну вы же не хотите, чтобы страна разбежалась?» Нет, иллюзий не питайте. Пока эта система цела, она будет самовоспроизводиться. Как ее заменить? Сейчас у нас есть определенный шанс, всякая катастрофа – шанс, всякая стена – это дверь, но боюсь, что данный шанс использован никак не будет. Использован он будет для одного: наказать как можно больше людей за распространение правдивой информации под видом фейков, а тут уж загранице не до нас, она не вмешается. Да и никто не вмешается.

Сейчас в России можно воротить абсолютно все. Мне кажется, что единственное, что надо сейчас делать – это все-таки как-то распускать места заключения, потому что то, что там творится – это просто за гранью добра и зла. Мне кажется, что всякая власть, которая хоть как-то думает о своем населении, должна сейчас гуманизировать пенитенциарную систему; раз вся страна оказалась – хочешь не хочешь – под домашним арестом, надо, наверное, смягчать судьбы тех, кто сидит. Не знаю как, но трудно себе представить.

«Вы говорите, что для выживания в тоталитарном мире нужно быть мастером. Какие мастера нужны в современной России? Создается ощущение, что ни ученые, ни инженеры, ни какие-то другие профессионалы не востребованы». Вот Рошаль замечательно сказал: «Было ощущение, что врачи не нужны. Может быть, все случилось для того, чтобы напомнить: не надо заниматься уничтожением этой отрасли под видом ее оптимизации». Не думаю, что для этого, но как вариант. Засуживать врачей не надо, ругать врачей не надо. Я всегда сталкивался только с блестящими профессионалами. Слава богу, не очень часто к ним обращался.

Проблема в том, что сейчас – Володя, могу вас утешить, если это вас хоть как-то занимает – воленс-ноленс (или, как говорят, воленс-неволенс) сейчас профессионалы будут нужны. Потому что нужны будут инженеры, надо будет очень многое запускать и восстанавливать с нуля, не нужное отпадет. Нужное, наоборот, укрепится. Не то чтобы сейчас реальный сектор экономики получил какие-то бонусы, но сейчас востребованы будут люди, которые умеют лечить людей, помогать старикам, учить детей, растить картошку, копать огороды и, если надо, то чинить и водить машину. Нужны будут люди, которые будут восстанавливать мир из руин и брать ответственность на себя.

Не ждите, что кто-то организует волонтерское движение, его организует «Народный фронт», а мое отношение к нему известно. Я не хочу солидаризироваться с «Народным фронтом» даже ради самого благородного дела. Я хочу сам помогать, кому могу, и я пытаюсь это делать как умею. Обращайтесь ко мне напрямую, а не пишите в «Народный фронт». Ваш выбор. Я к тому, что сейчас надо будет самому решать, а какие профессионалы нужны – в России всегда были нужны профессионалы в физике и математике, понятное дело, по причинам оборонки, и побочным результатом оборонки стал космический прорыв. В России всегда нужны педагоги, потому дети здесь составляют очень важную ценность, и, конечно, ничего не поделаешь, теперь на первое место вышли врачи.

Я думаю – вот это, кстати, одна из забавных перспектив, мы когда роман сочиняли коллективный, то мы это между собой обсудили, – одним из последствий коронавируса станет прорыв в биологии. Илюша Кормильцев, царствие ему небесное, говаривал, что для достижения фактического бессмертия (или продолжительности жизни на 300 лет) достаточно будет века. Думаю, что меньше. Сейчас перспективы бессмертия (если не бессмертия, то максимального отдаления старости) стали ближе. Прав Губин: этот коронавирус не последний, и это месть природы. Это Дмитрий Губин, замечательный журналист, он сейчас в Германии. Сейчас, ничего не поделаешь, будут востребованы медицинские технологии. Как та же Друбич много раз говорила, как об этом писали Стругацкие – будет век научно-технической революции, переведенный в биосферу. Какой-то прорыв огромный на фронте продления жизни, ее безопасности и, конечно, бэби-бум будет. Конечно, это будет век медицины. Он и должен был стать веком медицины, но стал веком коммуникации. Сейчас стало понятно, что без медицины коммуникация не так много значит, потому что трупу коммуникация не нужна, он уже с Господом коммуницирует, ему все понятно. Я думаю, что сейчас самое востребованное – это медицинская революция, на ожиданиях которой сейчас и основаны все оптимистические прогнозы.

«Почему литература XX века так трагична?» Тут можно по-шолоховски спросить… Его Сталин спросил: «Что же вы пьете, как свинья?» Тот ответил: «А жизнь какая была, товарищ Сталин!» А жизнь какая была в XX веке! Но если говорить серьезно, то, знаете, в основе экзистенциальных ощущений лежит тревога. Встреча человека со своей экзистенцией, со своим «Я» всегда сопровождается ощущением тоски, тревоги. Это подлинность такая: «Все в мире погружено в эфир, не все понимают, что этот эфир печалит». Грех себя цитировать, но почему нет?

Д.Быков: Солженицын был человек модерна, отсюда и определенная его эмоциональная глухота

«Считал ли Солженицын свои задачи решенными?» Ни в какой степени, потому что земство, местное самоуправление, на которое он так много ставил, – ничего не вышло. Солженицын был человек модерна, отсюда и определенная его эмоциональная глухота. Естественно, что никакого модерна не построилось, не построилось и человека нового типа. В «Архипелаге ГУЛАГ» он говорит, что если бы чекисты боялись, что им окажут сопротивление, что они могут не вернуться домой, то другая была бы история России. А вот она такая. Солженицын, мне кажется, как раз умирал с ощущением краха его дела или, по крайней мере, отсроченного успеха. Он совершенно не был консерватором.

«Какова историческая миссия у России? На мой взгляд, это объединение Запада и Востока. А вы как думаете?» Нет, я так не думаю, конечно. Я не думаю, что их надо объединять. Мне кажется, у России как раз та миссия, чтобы демонстрировать отталкивание от реальности. Реальность такова, что далекое отталкивание от нее и творческая такая мощь формируются. Это такая чашка Петри, в которой растут таланты. Такое болото, такая удивительная среда, такой Солярис, понимаете?

Кстати, новый роман Драгунского «Богач и его шут» – очень интересное произведение, сейчас я дочитал. Я долго расчитывался, медленно понимал, зачем мне это нужно вообще, но когда дочитал – ух, какая это штука вообще хитрая! Местами просто томас-манновская. Я думал, что это будет очередной «Вечер в Византии». Я не буду сейчас ее хвалить, ее пока никто не читал, но, ребята, когда она выйдет, она вас отвлечет от коронавируса. Вот все-таки Денис очень приметливый человек, и столько он видит гадкого и ужасного, но это такая обратная сторона его чувственности, его эротизма, его внимания бунинского к деталям, молодец.

Зорин говорил, что главная мысль «Царской охоты» – великой, кстати, пьесы, где впервые высказана была вот эта мысль, что великой державе застой опасней поражения (впервые в 1974 году произнесено слово «застой» применительно к эпохе – вот интеллект был у человека); так вот, в «Царской охоте» главная мысль, как он считал, что женщина должна лежать в объятиях мужчины; условно говоря, «занимайтесь любовью, а не интригами». Но вместе с тем Зорин не всегда был верен этому скептическому воздержанию, и тогда доставало и его.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.04.2020. А. Мелихов. Как не опуститься до уровня крыс НГ
• 18.04.2020. Д. Быков Один
• 17.04.2020. Персонально ваш. К. Рогов. 16. 04. 2020
• 15.04.2020. ЭМ ОМ В. Соловей 13. 04. 2020
• 13.04.2020. К. Паустовский
• 11.04.2020. Людмила Улицкая
• 10.04.2020. Д. Быков. Один 03. 04. 2020
• 07.04.2020. А. Каспржак. Почему мир и образование после пандем
• 06.04.2020. Чулпан Хаматова, Новая газета