Владимир Набоков и Вера Слоним."...за то, что, радости синоним, сияет солнце без конца, чертами своего лица напоминая Веру Слоним Иосиф БРОДСКИЙ
Познакомились они при загадочных обстоятельствах. Первая версия, набоковская: "Я познакомился с моей женой, Верой Слоним, на одном из эмигрантских благотворительных балов в Берлине, на этих балах русские девушки традиционно торговали пуншем, книгами, цветами и игрушками. "На балу она была в черной маске с волчьим профилем. Загадочная дама увлекла Сирина в ночной город на прогулку. Маску снять отказалась, вроде бы для того, чтобы Набоков внимательно усвоил то, что она говорит, a не отвлекался на ее красоту. Набоков усвоил, потому что говорила она о его творчестве. Внимание к своей персоне со стороны прекрасной незнакомки не могло не польстить юному Сирину. Благодарный, он написал стихотворение "Встреча" о романтической прогулке и маске. Стихотворение было напечатано в "Руле", увидев которое, Вера назначила свидание…
ВСТРЕЧА
И странной близостью закованный... А. Блок
Тоска, и тайна, и услада... Как бы из зыбкой черноты медлительного маскарада на смутный мост явилась ты.
И ночь текла, и плыли молча в ее атласные струи той черной маски профиль волчий и губы нежные твои.
И под каштаны, вдоль канала, прошла ты, искоса маня; и что душа в тебе узнала, чем волновала ты меня?
Иль в нежности твоей минутной, в минутном повороте плеч переживал я очерк смутный других - неповторимых - встреч?
И романтическая жалость тебя, быть может, привела понять, какая задрожала стихи пронзившая стрела?
Я ничего не знаю. Странно трепещет стих, и в нем - стрела... Быть может, необманной, жданной ты, безымянная, была?
Но недоплаканная горесть наш замутила звездный час. Вернулась в ночь двойная прорезь твоих - непросиявших - глаз...
Надолго ли? Навек? Далече брожу и вслушиваюсь я в движенье звезд над нашей встречей... И если ты - судьба моя...
Тоска, и тайна, и услада, и словно дальняя мольба... Еще душе скитаться надо. Но если ты - моя судьба...
Она постоянно ускользала от него, оставляя неуловимый след, словно улыбку
Чеширского кота. Он писал ей - она отмалчивалась. Он был уязвлен и слал колкие депеши: "Сперва я решил тебе послать просто чистый лист бумаги с вопросительным маленьким знаком посредине, но потом пожалел марку". И все же изящному аристократичному писателю удалось растопить сердце красавицы: Вера стала его женой. Его Музой и незаменимой помощницей. Она махнула рукой на диплом Сорбонны, на прежние литературные успехи. Возможно, дело в том, что Набоков насмехался над женщинами-писательницами, называя их жалкой провинциальщиной. Служить Автору стало ее призванием. А как иначе? Ведь они так похожи, даже буквы для них окрашены в цвета. Это свойство - "цветной слух" - передалось и сыну Дмитрию. Словом, семья Набоковых была счастлива рассуждать, какого же цвета на самом деле буква "м" - розовая, голубая или клубничная… Впрочем, сама Вера не очень любила, когда ее муж говорил об этом посторонним. Когда же Набоков уже был готов рассказать об их первой встрече американскому ученому, Вера резко оборвала его на полуслове, обратившись к любопытствующему: "Вы что, из КГБ?" Отец Веры Евсей Слоним был родом из небогатой семьи, изучал право, но адвокатом так и не стал -- пятый пункт помешал. Стал же крупным лесоторговцем, но в 1920 году вынужден был уехать из России, которой уже не были нужны толковые предприниматели. В Берлине он открыл издательство, выпускающее переводную литературу. Вера помогала отцу в этом, пока инфляция не снесла все его успешные начинания. Все три дочери Евсея получили прекрасное образование. Вера, средняя, читала с трех лет и обладала уникальной памятью. Позже она станет "памятью Набокова", который частенько забывал и цитаты, и даже собственные тексты: Вера тут же подсказывала мужу и могла свободно цитировать огромные куски из его романов. Так же она знала наизусть "Евгения Онегина". "Жесткий диск" ее памяти, хранившийся в прекрасной головке, выдавал Набокову ценные сведения из глубины совместно прожитых лет: вроде цвета куртки, которую носил их сын Митя в трехлетнем возрасте. Женитьба на еврейке была для Набокова концептуальным поступком. В.В. Набоков был сыном того самого В.Д. Набокова, погибшего от руки экстремистов-черносотенцев в 1922 году в Берлине. Набоков-отец всю жизнь боролся против юдофобии. В этом сын шел по стопам отца. Бывали случаи, когда он просто выходил из комнаты, оборвав собеседника на середине фразы, содержавшей антиеврейский намек. Иногда доходило до абсурда. Однажды писатель с женой отправился отдыхать на юг Франции. Там, в маленькой гостинице, которую держал отставной русский генерал, Набокову почудился дух антисемитизма. Несколько дней подряд он читал лекции генералу о значении евреев в русской жизни. После чего при упоминании самим Набоковым имени Андре Жид генерал строго отчитал писателя: "В моем доме прошу не выражаться"... До Веры, кстати, у Набокова были короткие романы с двумя еврейскими девушками. Третий роман затянулся на всю жизнь. Эмигрантская жизнь была совсем не похожа на жизнь петербургскую, дореволюционную. Например, Евсей Слоним вовсе не был в восторге от такой партии для дочери. Это в России Набоков был бы завидной партией -- аристократ, голубая кровь. Слоним, как коммерсант понимал, что здесь, за границей, писательство обеспеченности совсем не гарантирует. Но Вера была девушкой своевольной, совета отцовского не спрашивала. Однажды они просто пришли ужинать к ее родителям, и Вера как бы невзначай проронила: "Нынче утром мы поженились". Набоков продолжал заниматься малоприбыльным репетиторством. Вера Набокова всяческую неустроенность быта терпела. Всю жизнь, по сути, они провели в меблированных комнатах, а когда маленького сына Митеньку знакомые спрашивали, где он живет, он отвечал: "В маленьких домах около дорог". Набоков не любил писать за письменным столом, предпочитая диван или ванну. "Лолиту" он написал сидя на заднем сиденье их "бьюика", за рулем которого сидела Вера. Вместе они проехали по маршруту Гумберта Гумберта едва ли не через всю Америку, ночуя в мотелях, позже гениально им увековеченных. Затем Вера еще и спасала рукопись от уничтожения: пару раз Набоков в порыве гнева собирался выбросить ее в мусоропровод. Набоков не только не умел водить машину. Еще в первые дни их семейной жизни он составил шутливый список вещей, которые он не умеет и никогда не научится делать: водить машину, печатать на машинке, говорить по-немецки (за столько лет жизни в Германии этот, мало сказать способный, -- гениальный в отношении языков человек не удосужился выучить немецкий, потому что тот ему претил), складывать зонт, беседовать с обывателями. Все это до конца жизни за него делала Вера. И еще она работала. Даже когда писатель Сирин стал знаменит, их берлинские доходы были по-прежнему скудны. Вера работала в адвокатской конторе: до последних дней она помнила тот адов труд, когда ломит спину от машинки, стенографии, перепечатки, переводов и -- в придачу -- тошнит от немецкой тупости, пошлости, канцеляризма. А Набоков занимался своим -- романами. В череде романов родился их единственный сын Дмитрий. Поначалу В.В. был немного огорчен тем, что Вера занята ребенком и он не может ей диктовать. Жаловался, что это тормозит работу. Но сын есть сын, он был славный и сплошное очарование. Уже были написаны "Отчаяние" и "Защита Лужина", когда диктатором Германии стал Гитлер. Запылали костры из книг, открылись первые концлагеря, начались погромы. Из Берлина надо было бежать - еврейское происхождение Веры не оставляло выбора. На последние деньги Набоков отправил семью в Прагу, а сам попытался устроиться во Франции. А вскоре появилась причина, из-за которой писатель не торопился воссоединиться с Верой и сыном. Причину звали Ирина Гваданини, барышня была дивно хороша собой и чувственна, знала уйму стихов, других достоинств не наблюдалось. На жизнь она зарабатывала дрессурой и стрижкой пуделей – странный выбор для эстета Набокова. Об увлечении мужа стало известно Вере, и она прервала его метания: "Раз уж так влюблен, поезжай к ней". Спустя несколько недель Владимир вызвал ее и сына во Францию, сделав окончательный выбор в пользу семьи. И снова бегство от немецких захватчиков. Теперь их приняла Америка, и хотя писатель был не ахти как рад месту преподавателя литературы в женском колледже Уэлсли, выбирать не приходилось. Сам он говорил, что, втолковывая молоденьким простушкам русские стихи, "приколачивает гвозди золотыми часами". Однако Фортуна не оставила скитальца - Набоков получил место в Гарвардском музее, где изучал бабочек. За несколько лет он стал уникальным специалистом по бабочкам- голубянкам, его достижения никто не смог превзойти. А потом распахнул свои двери Корнельский университет, где писатель получил славу самого эксцентричного преподавателя. Он ненавидел Достоевского и нередко рвал его книги в клочья на глазах у публики. Доставалось Томасу Манну и Рильке, свою порцию колкостей получили Зощенко и Солженицын. То он требовал от студентов досконального знания текстов, то вдруг снисходительно заявлял: "Жизнь прекрасна. Жизнь печальна. Вот и все, что вам нужно знать". И всюду его сопровождала Вера. Поседевшая, но по-прежнему стройная красавица с алебастровой кожей. Супруг же заметно сдал, располнел, она вела его под локоть, неся стопку книг. Усаживала Автора и садилась рядом. Она сидела в первом ряду или где-нибудь поблизости, и взгляд Набокова-профессора был неизменно направлен на нее. По сути, все лекции были прочитаны Вере. Он называл ее ассистентом. Вера помогала ему во всем, иногда даже принимая экзамены. Во время занятий, когда он забывал цитату (а забывал он их постоянно), Вера молниеносно подсказывала ему. Она раздавала буклеты, манипулировала классной доской, писала мелом. К старости они поистине стали единым целым: он и часа не мог провести без жены… ...Вся ее жизнь была делопроизводством. Обладая уникальным свойством упорядочивать и корректировать тексты безболезненно для Набокова, она много лет "перебеливала" его рукописи -- переводила из письма в печатный текст. Часто он просто диктовал ей. Вдохновительница и помощница, Вера могла и отменить появление нового текста -- к примеру, ей не понравилась идея романа о сиамских близнецах, который должен был стать апофеозом набоковской "мании двойников". Могла она и спасти от небытия погребенный под черновиками и трудами по энтомологии роман -- Bend Sinister. Набоков совсем забыл о нем, все лето посвятив ловле бабочек. Она же предложила перевести "Евгения Онегина" на английский, при этом сама проделала огромную работу, перепечатав текст на трех тысячах листов. В их бытовой жизни имелись просто потрясающие детали. Набоков так и не научился пользоваться телефоном. Он не мог разговаривать не только с обывателями, но и со всем остальным миром. От его имени всегда говорила Вера, а он стоял рядом с аппаратом. Она вела переговоры с издательствами и уговаривала издателей идти на уступки, выбивала гонорары. Вела его переписку, ограждая от желающих познакомиться. Гений не имеет права добродушно потакать праздному желанию многих. Она писала письма, а Набоков их подписывал или просто одобрял. Многие ее письма начинались с уловки: "Владимир начал это письмо, но вынужден был в спешке переключиться на что-то другое и попросил меня продолжить..." Вера была отлаженным механизмом, призванным поддерживать его Дар. Они оба были тружениками, но разного направления. Набоков как демиург рождал миры, населял их, заставлял жить. Вера -- упорядочивала, выметала лишнее, чистила, скребла, выставляла напоказ. Она давала ему ощущение стабильности и основательности жизни. Естественно, что при этом Набоков сам не испытывал никакого интереса к обыденной реальности: скажем, к преподаванию и издательским делам. Существует версия, что именно Вера вынуждала его ходить на лекции, поэтому и сопровождала его всюду. Набоков неоднократно подчеркивал, что ему необязательно возвращаться на родину, в полицейское государство: его Россия всегда была с ним – мир его детства, сын и Вера, которая создала комфортную оболочку из схожести вкусов, любви к словам, чуткости к красоте и чистоте языка. Хотя схожесть их вкусов была не такой уж абсолютной. Они оба обладали цветовым восприятием языка, любили игры, но в то же время в отличие от Набокова Вера увлекалась политикой, живописью, театром. Его же затащить на спектакль было невозможно. Он терпеть не мог домашних животных, и Вера развешивала у себя в комнате фотографии кошек и собак, принадлежащих друзьям. Вера Набокова, урожденная Слоним, как утверждали очевидцы, была лучшей в мире из писательских жен. "Без мой жены, - заметил однажды Набоков, - я бы не написал ни одного романа". Они вместе прожили 52 года. Уже отшумели скандалы вокруг спасенной от огня "Лолиты", которую сначала объявили порнографическим романом, а затем превознесли до шедевра. Набоков был богат, известен и больше не желал оставаться в Америке. Здесь он не приобрел даже собственного дома - единственный дом навсегда остался в России. Последним приютом Владимир Набоков избрал Швейцарию, отель "Палас" на берегу Женевского озера - там водились изумительные бабочки.И надо же, именно бабочки ускорили уход. Погнавшись за одной, Набоков упал и сильно ударился о камень. Проболев два года, он навсегда покинул этот мир. Последними словами в полубреду были: "Некоторые бабочки, наверное, уже начали взлетать…" Вера пережила мужа на 14 лет. Наверное, она рассердилась бы, узнав, что на ее могиле напишут: "Жена, муза и агент". Она скорее чувствовала себя его тенью… Сам он навеки остался в Монтре, деревушке Кларанс. Под роскошным голубым камнем, на котором написано Vladimir Nabokov ecrivain (писатель) 1899-1977. Ни креста, ни портрета. Зато башня тонет в винограднике, на другом берегу ледники и снежные вершины Секвойи. Женевское озеро с неутомимыми бабочками. Вечный покой и вечное счастье Эстета".
© Copyright: Алла Бур, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
