"Наша жизнь - трагедия, это знает каждый, поскольку каждому известен
финал этой пьесы. Но что она еще и комедия, понимает не любой из ее
участников. Мне повезло: я ощущаю оба эти жанра.Дед мой по матери был
купцом первой гильдии - торговал то ли зерном, то ли лесом, жил в
Царицыне, но в одночасье был изгнан из города и разорился. Есть две
истории на этот счет. Первая о том, что он за слово <<жид>> ударил по лицу
какого-то важного городского чиновника. А вторая, что дед, жуткий
бабник, дружил с губернатором и одновременно ухлестывал за его женой,
причем не без успеха. Разорившись, дед продолжал жить очень весело. О
своих корнях, как абсолютное большинство советских людей, я знаю крайне
мало - тогда не принято было интересоваться генеалогией. Мы жили как
Иваны, не помнящие родства. Хотя это сочетание - Иван, не помнящий деда
Абрама - довольно странное. Папа - инженер-экономист, на всю жизнь
испуганный 37-м годом, очень боялся моих гуманитарных замашек, поэтому
настоял, чтобы я получил полезную профессию и стал инженером. Мама
окончила консерваторию и юридический. Она всю жизнь посвятила семье и,
кажется мне, прожила не свою судьбу.В каждой семье должен быть один
приличный и умный человек. У нас это мой старший брат Давид. Он внесен в
Книгу рекордов Гиннесса за то, что пробурил самую глубокую в мире
скважину на Кольском полуострове. Он отдал этому делу 35 лет жизни и все
здоровье. Если к этому добавить, что все это делалось на советском
оборудовании, то он совершил подлинный геологический подвиг.Из
стандартных вопросов, которые мне задают журналисты: почему я пишу слово
<<говно>> через <<а>>. Это мой вклад в русский язык.Бабушка мне часто
повторяла: <<Гаринька, каждое твое слово - лишнее>>.Меня, тихого мальчика
из интеллигентной еврейской семьи, все мое детство и юность часто и
крепко били сверстники. И я этим людям очень признателен - благодаря
этому я вырос здоровым мужиком и знаю, что побои - это не страшно.
Потом, когда сел в тюрьму, когда был в лагере и в ссылке, я совершенно
спокойно относился к ситуации. Запаха страха, который точно существует,
от меня никогда не исходило.Приятно приплести к своей биографии звучное
имя. Так, Петр Рутенберг, один из основателей государства Израиль, а до
этого эсер-боевик, был моим двоюродным дедушкой. Именно он организовал
исторический разговор с попом Гапоном, которого потом повесили рабочие и
о котором написано в каждом учебнике по истории. Говорят, он любил
повторять: только не забывайте мое прошлое. В его устах это звучало
угрожающе.Все мое сознательное детство пришлось на послевоенные
годы. Это было чрезвычайно голодное время. Я до сих пор помню 4
тарелочки, на которых лежали 4 маленькие порции хлеба - ежедневный паек.
Молодость должна быть бурной. Если это не так, человека просто жаль. В
отношении женщин в юности я был практически всеяден. Это отчетливо видно
по стишкам. Главным критерием красоты являлась худоба, а идеалом -
Фанера Милосская. В те годы я напоминал себе бычка, который вырвался на
свободу из загона. Мне как-то написали записку: Игорь Миронович, у вас
действительно было много женщин или это только на бумаге? Могу сказать,
это еще и воображение.Первые любови у меня были все несчастные. В
девятом классе влюбился в девочку с красивым именем Стэлла. А она отдала
предпочтение студенту педагогического института. Как я его ненавидел!
Потом я полюбил однокурсницу. Но на ней женился мой товарищ. Я страдал.
Но прошло пять лет, и я понял - какое это счастье, что на ней женился
он, а не я! У нас, старичков, очень плохо с памятью. Особенно когда мы
не хотим вспоминать. Когда я переживал личную трагедию, становился
невыносим: жаловался друзьям, курил одну сигарету за другой, крепко
выпивал, писал стишки. Эти способы помогают и сейчас. Когда же
проверенные способы не действуют, просто терплю, как ежик, на которого
наступил слон.С Татой нас познакомила общая приятельница, и очень быстро
все сложилось просто замечательно. Поэтому у нас между де-факто, когда
это произошло, и де-юре, когда мы расписались, промежуток всего год.
Жена замечательно говорит: де-факто - это твой праздник, а де-юре -
мой.Всегда полагал, что женитьба - это чудовищное ограничение свободы. И
не ошибся. Но мы все когда-то лезем в добровольное рабство. Когда
желание сильно, мужчина слепнет.Я нашел причину удачного брака: год
рождения моей жены это размер моей обуви, а год рождения мой - это
размер обуви Тани. 43 и 36.На собственную свадьбу я опоздал на 40 минут
- за три дня до этого события был в командировке, где у меня украли
паспорт. Я решил попросить помощи у начальника отделения милиции,
объяснил ему, в чем дело, и получил совет подарить паспортистке коробку
конфет, и она сделает все, что нужно. Видимо, коробка была гораздо
меньше, чем ожидания дамы, и она выразила свое недовольство вот каким
образом - имя мое, фамилия и все сведения были написаны очень маленькими
буковками, зато слово <<еврей>> - очень крупно. Паспорт этот много лет был
предметом моей гордости. Детей я не воспитывал. Я просто приходил и
честно забирал их из роддома. Всем остальным занималась жена.Малышка
Танька была окружена невероятной любовью. Гуляла она в картонном ящике
из-под радиоприемника, который мы выставляли на подоконник первого
этажа. Однажды старушка-стоматолог, которая очень любила нашу семью, не
выдержала и решила вмешаться: <<Как же вы не боитесь так класть Таню, ее
ведь могут украсть!>> Я ее успокоил: <<Вера Абрамовна, лишь бы вторую не
подложили!>> Старушка перестала со мной здороваться.В Москве жил
замечательный человек - Леонид Ефимович Пинский, он был литературовед,
филолог, читал лекции в московском университете. В каком-то смысле он
был моим Державиным. Однажды он увидел подборку моих стихов, стал их
хвалить. Длилось это блаженство минуты 2-3. Я потерял бдительность,
расслабился и решил поделиться радостью: <<Леонид Ефимович, а у меня еще
вчера сын родился>>. Он положил стишки, обнял меня и сказал: <<Вот это
настоящее бессмертие, а не то г...о, которое вы пишете>>. О наших детей
вдребезги разбивались самые различные педагогические приемы - Таня и
Эмиль очень быстро отучили меня давать им советы.Однажды жена поручила
мне следить из окна за гуляющей во дворе Танькой, а сама пошла в музей
на работу. Позвонив, она уточнила, как там дочь. Я заверил ее, что
каждую минуту выглядываю в окно - Танька играет в песочнице в своем
красном пальтишке. Жена воскликнула в ужасе: <<Таня свое красное
пальтишко износила уже год назад, она гуляет в голубом! Я срочно
выезжаю!>>Я не боюсь абсолютно ничего и никого, кроме слез моей жены. Мне
повезло, что я набрел на идею четверостиший. До этого я писал длинные и
печальные стихи. Однажды я их все утопил в помойном ведре, о чем не
жалею. Перед арестом я вел себя как полный идиот, напрочь забывший все
предосторожности. Я всей своей тогдашней жизнью был обречен на тюрьму.13
августа 1979 года меня вызвали повесткой как свидетеля, вернулся я ровно
через пять лет. С тех пор каждый год 13 августа устраиваю дома огромную
пьянку для друзей.Моя теща, писательница Лидия Либединская, была
совершенно необыкновенным человеком. Мы с ней очень дружили и любили
друг друга. Каждый год 7 января она устраивала в своей квартире детскую
елку, на которую приходило человек 20 детей и человек 30 родителей -
взрослым елка была еще интереснее, чем детям. До сих пор помню случай,
когда приехал папа без ребенка и сказал: мальчика наказали, но я этот
праздник пропустить не мог. Дедом Морозом регулярно был я, а когда меня
посадили, по приказу тещи этот персонаж был отменен: детям дарили
подарки и говорили, что Дед Мороз сейчас далеко, в холодных местах, он
шлет приветы, подарки и скоро появится.После пересыльной
тюрьмы Челябинска я оказался с зэком, много лет уже отсидевшим. Он меня
предупредил: Если ты не перестанешь говорить <<спасибо>> и <<пожалуйста>>,
то ты просто до лагеря не доедешь. Я тогда засмеялся, а потом отчетливо
понял - началась совершенно новая жизнь.Тюрьмы отличаются друг от
друга приблизительно так же, как семьи, в которые ходишь в гости:
атмосферой своей, кормежкой, всем набором ощущений, что испытываешь, в
них находясь. Навсегда я запомню тюрьму в Загорске, расположенную в
здании бывшего женского монастыря и поражавшую могучей кладкой стен,
сводчатыми потолками и страшным режимом. Как только меня сослали в
Сибирь, жена с сыном тут же ко мне приехали. На вокзале семилетний
Милька меня обнял, словно мы только вчера расстались и сказал: <<Жалко,
папа, что тебя в тюрьму посадили, по телевизору недавно шел отличный
детектив>>. Лагерное начальство вольным докторам не доверяло, лечилось в
лагерных лазаретах, где сидели очень известные врачи.Моя пожизненная
гордость - сооружение на нашем огороде в Сибири нового сортира. Более
значительного в этой жизни я уже не строил ничего.Советская власть
сделала нам замечательный подарок. Ей надоели мои стишки, и в 1988 году
нас вызвали в ОВИР, где чиновница нам сказала прекрасные слова:
<<Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде в
Израиль>>.Когда мы жили в Сибири, мой товарищ привез мне в подарок с
Чукотки моржовый хер весьма внушительных размеров. Сначала я хотел его
повесить в спальне, но Тата справедливо заметила, что делать этого не
нужно - у меня появится комплекс неполноценности. И мы украсили им
кухню. Перед отъездом в Израиль я, задумчиво посмотрев на хер, спросил
жену: <<Татик, как ты думаешь, а в Израиль нам его позволят вывезти?>> На
что услышал: <<Да ты хотя бы свой вывези>>! Очередность мы соблюли.
Девушка на таможне заявила, что хер моржа - достояние культуры. Я ей
говорю: <<Ласточка, это же не по части культуры>>. Она покраснела, но была
непреклонна. Пришлось спрятать <<достояние>> между больших палок копченой
колбасы. Я уехал в Израиль, чтобы прожить вторую жизнь.Я несвободен от
огромного количества любовей: к семье, к друзьям, к книгам, к курению, к
выпивке. В моем случае это все разновидности наркотиков. Впрочем, как и
графомания. У меня непреодолимая любовь к покрыванию бумаги значками.Во
всей своей жизни я - главное действующее лицо.В юности, когда я начал
печататься в журнале <<Знание - сила>>, страстно хотел стать писателем с
большой буквы <<П>>. Но, к счастью, все быстро прошло. Однажды мне
подарили большую старинную монету 1836 года.Я удивлялся ее величине, а
потом понял - она юбилейная, так как выпущена в честь столетия, которое
оставалось до дня моего рождения... Вера в жизнь после смерти - одна из
иллюзий. Хорошо, если бы это было, но у меня нет никаких
естественнонаучных оснований, чтобы так думать. Мне кажется, это все
придумано человеком, чтобы не терзаться страхами, которые сопутствуют
нам всю жизнь.Память - это дикого размера мусорная куча.Мне есть чем
похвалиться - я запросто достаю языком до кончика носа. На <<блошиных
рынках>> разных стран, где торгуют всяким мусором, я нахожу предметы моей
страсти - фигурки из дерева, металла, керамики, колокольчики, кораблики,
чайники, кадильницы. Выбираю спонтанно - вижу какую-то мелочь и понимаю:
я хочу с ней жить.Жить бывает очень тяжко, поэтому в себе ценю
беспечность. В старости я еще очень многое могу, но уже почти ничего не
хочу - вот первый несомненный плюс. Кто-то замечательно заметил
однажды: желудок - это орган наслаждения, который изменяет нам
последним. На склоне лет у каждого то лицо, которое он заслужил. Спасая
писательницу Дину Рубину от вредного для ее легких табачного дыма, я
говорю на ушко желающему покурить: Дина от дыма моментально беременеет.
Если кто-то все же машинально закуривает, то быстро спохватывается и
гасит сигарету. А лицо у него такое становится, как будто он уже
подсчитывает алименты. Я плаксив и сентиментален. Смотрел <<Графа
Монте-Кристо>> восемь раз, из которых пять последних раз - в надежде, что
уже не зарыдаю. Обычно чем сентиментальнее и пошлее кинофильм, тем
быстрее у меня намокают глаза. Моя любовь к ярким и коротким жизненным
историям довела меня до собирания эпитафий. Лаконичные надписи на
могилах убеждают меня в том, что все мы на самом деле - персонажи
анекдотов для кого-то, наблюдающего нас со стороны. Печалиться по
поводу количества прожитых лет довольно глупо - если эти годы перевести
на деньги, то получится смехотворно мало. Водку пил я однажды с Юрием
Гагариным. До сих пор перед глазами стоит этот несчастный, быстро
спившийся, обреченный, как подопытные кролики, но уцелевший в космосе и
полностью сломавшийся от славы человек. Мы бессильны перед временем, в
котором живем, и если появляется вдруг в истории Ленин, Сталин или
Гитлер, это означает, что созрело массовое сознание для его триумфа. И
тогда с отдельным человеком можно сделать что угодно. К людям я хорошо
отношусь. Особенно когда вижу только тех, кого хочу. Судьбе надо
помогать, особенно на перекрестках.Гриша Горин говорил: смерть боится,
когда над ней смеются.Абрам Хайям - так меня назвал покойный драматург
Алексей Файко, и я ему за это очень благодарен.Чуть-чуть приврать - не
грех, это весьма полезно для душевного здоровья.Согласен с древним
греком, который сказал: старость - это убыль одушевленности.У любого
мелкого благородства есть оборотная сторона - самому себе становится
приятно. Большинство добрых дел совершаются из этого побуждения.Фляжку с
виски я всегда вожу с собой. Жена уверена, что мне мешает жить
курение. А я уверен, что помогает.В воздухе сегодняшней российской
жизни бурлят всего два мотива - выжить и быстрее разбогатеть (при этом
выжив).Однажды был в гостях у коллекционера камней. Я равнодушно смотрел
на его собрание минералов, пока он не сунул мне в руку черный кристалл
размером с куриное яйцо: <<Вам это будет интересно, это осколок накипи
внутри печной трубы. Мне его привезли из Освенцима>>. Я долго не мог
выпустить из рук этот кошмарный сгусток.Зло из памяти уходит, словно
шлаки. К одному писателю пришел маляр, чтобы оговорить детали ремонта.
Увидел книжные шкафы и сказал: я уже давно заметил - если в доме много
книг, то люди там живут хорошие. Уточнив подробности ремонта, он взял
большой аванс и не вернулся.Вкус и совесть очень сужают круг различных
удовольствий.Беспорядочное чтение похоже на случайные постельные связи
- тоже ничего не остается в памяти. Однако если уж что-то остается, то
врезается прочно и надолго.Мужчин соблазнить легко, нужна только
смекалка в поисках отмычки к сердцу. Рассказывали мне о мужике, который
в женщинах ценил грамотность. Он говорил: <<Ты понимаешь, мы выпили вина,
она готова лечь в постель, а тут я даю ей бумагу и карандаш и прошу
написать слово <<фейерверк>>. Если не напишет правильно, все желание тут
же исчезает>>.Мой приятель работал в лаборатории, занимавшейся
противоядиями. Однажды я увидел, как он скармливал змеям живых мышей.
Сначала он мышку бил о каменный пол, и только потом кидал змеям. Я
отошел подальше, но все равно слышал: шмяк, шмяк. Потом он мне объяснил
- это акт милосердия: он таким образом мышей от мучений спасает. Я ушел
потрясенный. Мне стало ясно - творец довольно часто поступает с нами так
же, но мы этого не понимаем. После концерта заново пересматриваю все
записки. Похвала особенно приятна: <<Мне кажется, что писатель - это не
профессия, а ваша половая ориентация>>. Безалаберным, беспечным и
легкомысленным я был всегда. Я никому не рекомендую такой образ жизни,
но к 70 годам убедился, что именно так нужно жить. Только разгильдяи и
шуты гороховые составляют радость человечества."
