Иногда я просто не могу не писать об угрюмости и мерзости запустения некоторых городских окраин. Впрочем, это и не совсем запущенные районы, и не совсем окраины, а просто какие-то неприкаянные территории, где медленнее бьётся сердце и стынет кровь от вселенской пустоты и скуки. Скуки бесцельного прозябания. Похоже, что эти территории вовсе не имеют никакой предназначенной миссии, и уж точно не подчинены какой-либо высокой идее. И вот я там стал сейчас писать. Я не знаю, что такое вдохновение, но когда я работаю, все-таки появляются быстрые, ловкие движения руки и сердце бьётся быстро. Главное, ничего не замечаю, никаких неудобств. На новом месте у меня такое состояние отсутствует. Вижу сор, плывущий по Обводному, слышу мат шпаны, и как-то очень неуютно себя чувствую. Ощущаю себя так, будто бы чувствую каждый шаг прохожих по грязному асфальту набережной, если о ней такое можно сказать. А занесла меня сюда нелёгкая, поскольку мне казалось, что место близ храма и сам храм каким-то образом связан с Блаженной Ксенией. Знаю, что иллюзии всегда ведут не туда, но поддался обаянию тайны. И, соответственно, получил. В юности я читал рассказ о том, как человек искал дом, за дверью которого его должно ждать – что? Он не знал, но знал, что эту дверь нужно обязательно найти, и даже знал, как она выглядит. Автора рассказа не помню, как не помню из какой сказки мой любимый господин Сентябрь. Дверь он-таки нашел, но за ней оказалась пустота, в которую он и выпал. Ничего не могу сказать о том, насколько это место обязано Ксении Петербургской, хотя наш город имеет и такую ипостась – плоскую и тянущую всё из души протяженную унылость. А храм возвышается над ней, словно восклицательный знак. Среди города уныния и тоски, наполненного болезненной серостью, в которой возможна только мутная и несуразная жизнь.
И вот там, среди длительного и горького солнца и серых асфальтных позёмок пыли передо мною возник нескладный человек, в ископаемом галстуке и двубортном, вышедшем из моды ещё в восьмидесятых годах, пиджаке. Роговая оправа на пристальных глазах и пыльные волосы вокруг – предполагали в моём визави человека особенного, чем-то похожего на всю эту окружающую неприглядь. И голос, тихий, мягкий.
Сколько психов я повидал за годы работы на пленэре! Да не счесть. Буйных и тихопомешанных, фантазёров и мечтателей, пьяниц всех мастей и слабоумных. Но такого ещё не видел. Человек представился Сергеем Сергеевичем. Учёным. Рассказал мне о своих достижениях в научном мире, словно бы мне это было интересно, чего достиг, и, самое важное, к чему нужно быть готовым образованному человечеству, имея ввиду обстоятельства существования такого выдающегося ума, каким является мой собеседник. Такого откровенного вранья мне ещё не приходилось слышать, что я даже прекратил свою работу и с изумлением уставился на будущего нобелиата. Видя, что его слова привели меня в нужное состояние, человек деловито достал из кармана нечто напоминающее чековую книжку, где вместо банковских бланков были отпечатанные на ризографе и скреплённые по торцу клеем листы платежных сертификатов. В этот сертификат оставалось вписать имя его владельца и вырезать слева сумму пожертвований в пользу учёного, примерно так, как это делается с абонементными билетами на электропоезда. Моё нежелание приобретать сертификат вызвало в учёном взрыв негодования. Когда не подействовали и убойные, с его точки зрения, аргументы, что я этот сертификат «своим внукам показывать буду», и могу его в дальнейшем «использовать как вексель» учёный и вовсе разошёлся, несколько раз употребив непечатные слова. Видя, что денег не будет, учёный послал меня на х… и быстрым шагом двинул через дорогу, пересекая её вне зоны пешеходного перехода.
Если бы такое произошло с поэтом, даже с художником, меня бы это в меньшей степени удивило, но с учёным… Что до поэтов, то в метро я уже не раз встречал человека, торгующего газетой «Голос поэта», которую он сам же и выпускает. Газету он продаёт по 100 рублей, но охотно принимает и пожертвования для «укрепления поэзии», о чём громогласно не забывает напоминать пассажирам. Его газету никто не покупает, но пожертвования, выражаемое в более скромных суммах, подают охотно. Я понимаю, что ему, поэту, необходимо накапливаться, набираться «жизненного вещества», чтобы написать потом «Я встретил вас…» и… получил от вас чирик!
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
