Двенадцать
Он Ол: литературный дневник
Каждая ночь имеет свое меню... На верхнем этаже Пантеона Богов назначила встречу разведка - и в бурю на свиданье, и в дождь на собранье, приходить без опозданья. За стенами собрания спит каменным сном город. На столе россыпь печенья, бумаг и патронов, и рисованная самодельная карта, с картинками горящих машин. Теплится настольная лампа, и в желтом болезненном свете кочуют по стенам чудовищные тени людей. Переступив запретный порог, вползает в бетонную комнату сонная заоконная полночь; черная, как заколдованная душа... Уже все сказано, уже все связанно. Догорает в пепельнице последняя горькая сигарета. - Медлить больше нельзя. Она должна сгореть, эта колонна, - сидит над лампой, двигая скрюченными пальцами, чернокнижник Орда. - Останется только один - "язык". ...И вот всё брошено там, где мы жили вчера. Оставлены "Северу" все телефонные номера, все русские и украинские паспорта, все настоящие имена. С собой лишь оружие, оружие и оружие: пулеметы и огнеметы. По банке консервов на сутки, да фляжка живой воды, от которой встают убитые царевичи. Полны за спиною свинцовые ранцы, и вот за дверями казармы уже гнутся колени... Забыт, как негодный, план захвата какой-нибудь техники. Всё сжечь. Колонна будет гореть. Должно остаться, как травы от пожара. Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек. Оплечь - ружейные ремни... Кругом - не зги, не зги, не зги... Мы идем - дюжина бойцов поэмы "Двенадцать" - идейные революционеры Четырнадцатого года. Идем по пустой черной улице вдоль ветхих погасших дворов, мимо наземь упавших плетней. И воют нам вслед голодные пророки луны - дворовые битые псы, оскалившиеся на стук о дорогу подошв. Под сорванные их голоса, под этот избитый романс, тянутся вдоль обочин темные мрачные силуэты. Но для нас ничего этого нет: нет этой улицы, нет воя собак, ночи и революций. Ничего, кроме во тьму бегущей спины и этого, впереди затихающего стука подошв. - Стой! - железным голосом стреляет впереди темнота. - Кто идет? Застыла, как неживая, колонна, лишь только поплыли в руках горбатые автоматные дула. Ни звука не с чьей стороны. И вот догадался один: - Славяне, - глухо ударил пароль Великой Войны. На шахте отряд, заменивший "Лавину". У блокпоста осторожно, как хищники, бродят во тьме высокие крупные тени. Над ними уходит во мрак гигантский железный замок - запустелый "Комсомолец Донбасса". И во дворе на заметенном снегом асфальте стоит, как в музее, его "комсомольский" рыцарский караул. - Возвращайтесь! Пароль тот же, - тает в ночи последний шахтинский пост. Вот дамба с пропастью в середине - сломай себе шею. Ползем по самому краю, и с шорохом едет вниз, осыпающийся под ногами щебень. Мы долго щупали вправо и влево, и вот пошли сразу в лоб - тем самым путем, которым не так давно к нам приходили враги, узнать про свой плен. Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек... Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг! Вот и дорога. Пойдем, поспотыкаемся... У каждой ночи свое меню. И хороши блюда сегодняшней!.. В черном ликерном соусе, подано на стол безлунное чугунное небо, где не найти - затонули до дна - белые звезды галактик. С душистой приправой, настоянную на травах, на полынях да отравах, под хохот ветров в зал вносят мертвую замерзшую степь. Широкую да глубокую, с кривыми тоннелями гиблых дорог. До майданного проклятого царства, до Петрушкиного поганого государства... Эй! Поспевай на пирушку прохожий, святой и злодей! Да пей, не колей, ледяной ветродуй, да не вой, дорогой, как даст в зубы барин - Генерал Мороз. ...Уже перешли, прогибаясь, поле. Последний рывок до окраинных хат. - Сели, - шепотом понеслось по цепи. В голове группы Арчи. Сидит, коленями в землю, с трубой тепловизора: слева в заброшенных окопах возятся трое. "Их" разведка. Вот тебе сразу три "языка". - Загибай концы, делай "охоту", - тихо командует Ива. Но там псы с золотым нюхом. Уже пятятся в ночь, отступая в село. А здесь вдоль дороги сидит в снегу и в бурьяне, еще не тронувшись, цепь. Провал на первом шагу. Но, подобравшись по флангам, двинулась хорониться в руине засадная группа. А вслед отступившим, срезая дорогу, покатились в село трое бойцов... Но тихо на вымерших улицах. Особая безлюдная тишина, когда от тоски уснули собаки, когда не горят огни во дворах. Это понимается особым чутьем. Здесь не ходили живые. Лишь ветер и снег. Кто был в тех окопах? Садилась отдышаться разведка или рыскали ночные мародеры?.. Уже всё равно. В день смерти нищих не горят кометы. Напрасно гадать нам по небу, когда в нем ничего, кроме тьмы. ...Утро. Ветер качает траву. На краю поля лежит в руине разведка. Но не войною опустошен её дом; его давно разорили годы и нищета. Бесполезно стоят бетонные мокрые стены с расшатанными железными лестницами, что обглодала начисто ржа. Свалены в верхней комнате черные тюки соломы библейского урожая, и в пустые огромные окна влетает искрами снег. Под главной лестницей загон для скота и хлев с узкими обгорелыми досками. В хлеву кочками торчит из земли замерзший помет, да едва уловим запах гари и тлена. "Укропы" висят над селом. Сразу над центральной улицей их шахта и террикон. Остаться в руине - пропасть. Мы бежим длинной цепью между жильем и полем, вдоль сельских окраин, по встречным волнам нескошенных трав. На нас несется ветер и снег. И вот нежилой двор у дороги. Запущенный сад да мелкие хозяйственные постройки, старые и перекошенные, как в пляске. Зимняя пасека. Пристройка с хлевом, пустой сеновал да домик под разный хозяйственный скарб. Перед домом навес с прелыми тюками соломы - наш наблюдательный пост, где меняются по двое в час. Холодно до чертей, и в домике в железном ведре горит из щепок костер. Закрыты фанерой разбитые окна, и ветер рассеивает под крышей, сквозящий в них дым. Мы сидим, как на стульях, на опрокинутых ульях, кто разговаривает, кто спит, кто гложет сухпай - банку на сутки. Голод не смерть - можно стерпеть. Но каша - отрава. Не лезет сквозь зубы, и только щенок, что приблудил из села, лопает в два горла куски. Из разломанных на дрова ульев Апофиз вынимает соты, тяжелые, полные темного жирного меда. Едим их, насадив их ножи. Две ложки в рот, а больше не съешь - нет лишней воды. У разведки два плана. Каждый день - брать самогон, в село на БТРе наезжают "укропы". Надо найти этот причал алкоголиков и перемешать зелье с кровью. Это план "А" - первый и самый легкий. Но мы не хотим. - А если на улице будут дети? - спросил вчера один, когда уже приняли план. - Не будет детей! - резко огрызнулся другой. "Не станем стрелять!" - решили остальные. И все же, отработать по плану, ушли на разведку - искать пьяный двор, два командира: Ива и Арчи. Таскаются при солнце в рост по селу, в "горках", в разгрузках и с автоматами. Заглядывают во все углы, просят, продать на похмелье. И везде их сразу узнают, как иноземцев, явившихся с другой стороны. - А у вас, шо? Больше не продают? - Далеко залетели, орлы... - Та, ми - украинськи, - сам местный, врет Арчи. - Мели Емеля - твоя неделя, - щурится у калитки кичливый старик. И, как плевок в глаза за дурную работу: - Когда вышвырнете этих "укропов"?! Развалился план номер один. Давно не ездят "укропы". Кончились тут похмелья. Ищи дальше, разведка... Висят над селом "укропы", слепые, как дождь. Прямо на них идут по дороге два ополченца. Два малорослика - Ива и Арчи. Первый потянул ногою растяжку - гранату "Ф-1", второй едва успел его дернуть назад. Не сами идут, боги несут. Подошли на сто метров к врагу - замелькали на пути украинские военные. Тогда просто сошли с дороги - и пропали для всей Украины. Нет дела до них. Лишь бросился бежать от разведки какой-то трусливый солдат, что так и не поднял тревогу. ...Пропали с утра командиры. В домике полно дыма. В ведре нагорели угли и, наконец, стали отходить в тепле заледенелые на улице пальцы. Мы сидим в старой пасеке, у самой дороги, по которой весь день бродят прохожие, откуда сто метров до рокады, где ходит колонна. Сидим за пазухой у врага, греясь его теплом. Но это не разведка - это цирк-шапито... Не достает лишь водки для полной картины. Дом идет ходуном. Растопили ведро - из всех щелей дым облаками. Из углов хохот и анекдоты, да старые истории прошлых боев. Старательнее других, знаменуя имя, гудит на улье Дикой. Трескотня в хате - хоть по головам стучи. - Вы, понимаете, что здесь никто не поможет?! Вы, можете на пару суток заткнуть тряпкой рты?! - встает пара бойцов. Хватает на пару минут. С "снайперкой" на плече, без дела вставая в "стойку", гуляет по всему двору "разведчик Семен". Уперся в калитку, взял на прицел вражеский террикон. - Угробишь всю группу! - Нас всё равно уже засекли. - Дуй в дом! Уже первый раненый. Арчи перед уходом отправил наблюдать на чердак маленького подвижного Фокса. Выбирая место, тот сел с размаху на гвоздь. Утром присел, а днем уже начал подволакивать ногу... Со своим другом Чибисом стоит на посту, наблюдают. Чибис, руки в карманах, идет от калитки. - Зачем ходил? - Шум показался какой-то... - А где автомат? - Вон в сене лежит... - У тебя, что, три жизни? В компьютер пришел поиграть? С оружием брошен в сене бинокль. Час на посту - ни разу не носили в руках. ...Днем по рокаде, в соседний поселок, где пьяный блокпост, мчится джип с "жевто-блакитным". Спешит, как упырь, желающий поспеть в могилу до петухов. Прогрохотал туда и, без задержек, обратно. Никто не тронулся с места. Это - еще не начатый план "Б": молниеносно, безмолвно, смертельно. Вот и колонна. Впереди и сзади по БТРу, в середине три груженых ЗИЛа. Катятся, как на парад, по ровной гладкой дороге. На броне задрала ноги разведка, под брезентом в кунгах машин мелькают лица солдат. В колонне - ни меньше, ни больше - пятьдесят человек. Для них беда великая близка, но поступи её еще никто не слышит. ...Потратив день, вернулись на пасеку командиры. Приплелись, как два волка, голодные с запавшими ребрами. Сидят в дыму, молча грызут кашу, запивая холодной водой. - Колонна! - щелкает зубами "бешеная собака" Арчи. Да всё уж готово. Вон она, вперед по рокаде. Пристала на блокпосту, дожидаясь своей буквы "Б". Плана Беды... Место засады сто метров от пасеки, и идеально, как на картинках. Идущая в гору на высокой насыпи дорога. Вместо обочин - овраги, как пропасти. Над дорогою два нависших холма. На самой вершине дороги черный холодный лес, с высохшим ковром листопада, за лесом частокольное поле подсолнуха. И лежат на земле, как отрубленные, отгнившие павшие головы без семян и, не качаясь, стоят на ветру худые палки стеблей. Здесь, на самой вершине, хлебом и солью - болью и кровью, Новороссия сегодня сполна угостит Украину. Мы за свою правду - море горстями вычерпаем! ...Темнеет в нашей лачуге, и пляшут в дыму над ведром легкие красные искры. Пахнет мышами и старостью этот дом. Уронив головы, все спят, сидя на ульях, и в черном углу поднимает храп алтаец Богдо. Бесшумно заходит с улицы смена, садится оттаивать у огня, и тут же падает в сон. Уже заволокло горизонт синей поземкой ночи... Уже ничего не будет. "Укропы" не водят ночью колонны. Мы месяц на шахте жили по их расписанию. ...Спотыкаясь во тьме, падая в ямы, идем мы от пасеки к краю села. Где командиры разведали пустующий дом. Разбит снарядом фасад и бежали от войны в дальние страны, к босому за сапогами, хозяева. Всё впопыхах, всё второпях, с собою лишь плошки да ложки. А дом - ветрам и ворам ...Завалена рухнувшим фасадом узкая от калитки тропа. Во дворе стол с разными стеклянными банками, в которых встала столбом зеленая плесень. Валяются на столе кастрюля и разделочная доска, гнилые яблоки и огурцы, бурые, распухшие от воды. Сорваны замки на постройках и открыты настежь все двери амбаров, в которых уже видны чужие следы - лежат на земле, брошенные по пути вещи. Мы стоим во дворе, не видя друг друга. Запрещено зажигать сигареты. И вот на рокаде запели двигателя. И вот вспыхнули у блокпоста фары машин. И тут же поползли вперед... "Укропы" не рисковали здесь ночью и вот впервые изменили себе ...Мы молча стоим во дворе, уже опоздав на расправу. Стоим на крыльце, на лавках и у забора, и все смотрят только туда - на дорогу, по которой ползут в гору огни. И ни одного голоса в нашем строю. - Не добежим... - первый зажигает сигарету Богдо. ...Уходит наша колонна. Идет с огнями, как с карнавала, да все же бедно наряженная, словно на большее не хватило грошей; лишь фары машин да длинная, во всю ночь, на БТРе "луна"... Что ж, ты, носишься, наша колонна? Что ж, ты, побираешься по копейкам? Зашла бы к нам на порог, мы бы дали тебе большого огня. Ты могла бы блистать сегодня ярче всех звезд. - С ума сошли - ночью по фронту... - снимает Тихий уже обузу - гранатомет. ...Ночью в дом входит злая гостья - зима. Она сидит на холодной печи и ловит ладонями мух. В комнате, одурев от мороза, ворочаются на драных диванах бойцы. Никто не спит. Из шкафов вывалены все тряпки, которыми можно согреться... Наконец, поднимаются с синими лицами несколько человек. Нашли во дворе уголь и растапливают на кухне печку голландку... Понемногу теплеет дом; одни повалились в тяжелые сны, а у других оттаяли языки. Ночью в доме от хохота движутся стены - на кухне сбор всех больных. Диагноз: хроническое счастье. - Да, рты закройте с той стороны! - без пользы кричат им с диванов. Ночью, под боком, лупит в Республику украинская артиллерия. Не какие-нибудь минометы - швыряют из "Градов" и гаубиц. Ночью каждой смене по часу на пост. Во дворе черное небо, где нет ни звезд, ни луны. Под окнами комнаты прибранный сад; пустые деревья и ни одного листочка на голой земле. За забором тропа через поле на пасеку... Уже устали галдеть, угомонились больные, уснули в степи батареи врага. Скоро светает, и стало морозно бездвижно стоять. Из хаты пинком ноги открывается дверь, и во двор ударяет электрический свет. На крыльце, на фоне сияния, боец в полный рост. Стоит, руки в карманах, горит в зубах сигарета. - Туши сигарету, вали отсюда, и дверь закрывай! - как в ухо ему из тьмы. - Чего грубишь?.. - теряется он. - Ты, чё, дурак?! Швырнул сигарету, развернулся на каблуках, хлопнул дверью, пропал. Тишина во дворе, во тьме лишь голоса часовых: - Кто это был? - "Разведчик Семён"! ...Утро на пасеке. В холодном домике с ульями пахнет вчерашним костром, и лежат на полу железные консервные банки. Разбирая места, садится в ожидании группа. Во дворе на сене, уткнувшись в воротники, трое бойцов. Лежат головами друг к другу два командира - сейчас уходят в разведку, и сидит на коленях с биноклем писатель. Еще не назначены постовые. - Что там, в бинокле? - не движется Арчи. - Я после нашей разведки жду, как встанут вокруг пасеки цепи немецкой пехоты, - видел это в кино Ангара. - Встанут из желтого ковыля. В касках и с автоматами... Были бы немцы - нас бы расколошматили еще в ночь. Или вчера. Сегодня брать колонну и скверно проработан весь план. Есть место засады, но хромает обратный маршрут - бегом по селу, а после бегом же по полю. Четыре километра бегом до своих. По ровной дороге и под прицелом врага. - Отрежут. И не все выдержат бег. Нужен запасной вариант, - собирается Ангара в самостоятельную разведку. - Дай плащ, - поднимает он Арчи. - Иди, - смотрит голубыми глазами маленький Ива. - Просто к тебе на дороге подъедет украинский БТР - и всё. Здесь вся местность у них наблюдается. ...Ушли, каждый в свою разведку, писатель и два командира. У шахты, у самых позиций врага Ива копытом в то же корыто - снял ногою растяжку. Да, заржавела граната. Встали напротив друг на друга. - Везет дуракам и пьяницам, - зажимает в руках Арчи тонкую проволоку. - Ага, - смотрит Ива в упор на гранату. - Ты - дурак, я - пьяница. - Точно сказал! Нарядился - синий осенний плащ, под полой автомат, вдоль озера Ангара. Лазит под носом врага между шахтой и блокпостом. Дорога еще труднее, еще длиннее, чем по селу - собьешься по ней отступать. Только при полной неудаче засады... Намотал километров семь, вернулся с бревном на плече: поднял с берега озера, тащил всю дорогу, вроде двух вёсел. Кто побежит, ловить рыбака?.. - В озеро, что ли нырял? - встречает его на посту замерзающий Лекс. Над Ангарой парит, как из проруби. На деревянном плече, как пушка, накрененное бревно. - Кто отобьется от группы в бою - отходит вдоль ЛЭП, - сделал он свое дело. ...Туман явился из неоткуда, как вышел из леса. Густой и белый, кусками падает он через плетень, и змеями ползут по двору чудища из бабкиных сказок. Они волокут мягкое сырое тепло, и перестает скрипеть под ногами солома. Туман сожрал пасеку, село и дорогу. Теперь - оттопыривай уши, разведка! Не пропусти осеннего урожая, собери огнеметами жатву - полсотни славянских душ. Ибо каждая сожженная книга освещает мир... Мы ждем на посту, вслушиваясь в туман. Недалеко, с перерывом, стучит пулемет, бьет по ушам артиллерия, да, не пойми где, свистят и шлепают в землю мины. Лишь нет ни одного звука с дороги... С сигаретой в зубах, свалившись на бок, в соломе лежат часовые. Запело, засвистело над головой... И все, заколдованные, слушают песню. - Ложись! - первым опрокидывается вниз лицом татарин Слепень. И вот лежат, жрут солому, бойцы. Но отсвистела без взрыва мелодия. Только подняли глаза - новая песня. И снова в солому. И вновь тишина. - Багдо - сука! - зыркает Слепень с земли. - Убью!.. Зарывшись в тюках, превращается в лед, "разведчик Семен". Оделся полегче, на драку, и вот без нее согнулся в бараний рог. - Сознавайся, ты, утром на крыльцо выходил? - коброй глядит на него Ангара. - Да, я... - устал уже запираться Семен. - Сон мне приснился, будто я дома, - не может он не соврать. ...Враги рисковали вчера, но не повторились сегодня. Никто не повел колонну в туман. На пасеке в темноте строится у калитки, не выполнившая задачу группа - черные тени с горбатыми спинами. Уходят молча, только качаются в руках автоматы. Маршрут: центральная улица - пусть видят "укропы", поле - казарма... Всё - дым. Не было никакой разведки... Приснилась, как Семену, в утреннем сне. Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек. Винтовок черные ремни... Вокруг - не зги, не зги, не зги... Вот и пропели мы эту песню... По-своему, не как написал ее автор Блок. Жизнь рассудила иначе. Авторы - актеры... Украинская граница... Край села и задумчивая дорога во тьму. Еще один шаг - и тусклое белое поле, где снег и трава, да вороное ночное небо с трескотнею ветров. Идем скорым ходом, и дважды, гремя пулеметными коробами, падает на мерзлую землю Дикой. - Ноги не держат! Почему не качаешь? - замыкает поход Ангара. - У меня раны с Саур-Могилы... - встает он, с чужим от боли лицом. - Почему не сказал? - С собой бы не взяли. ...На дамбе - столбом в темноте, встречает группу Орда. Плохо ворожил, старый колдун! Примчались твои орлы. Лежачей корове на хвост наступили, герои... ...Отпустив в поле группу, остались на Украине оба командира и гранатометчик. Лучше смерть в бою, чем позор в строю. Задача должна быть выполнена. Буратино должен умереть!
20. ...........без названия
Разведчики не вернулись в дом, где ночевали вчера. Есть такой закон: не падать всем в одну воронку. И глуп, кто им пренебрег. Два дня они уходили в село, и на улице их знали люди и псы. А теперь и, без того, остались втроем: "бешеная собака" Арчи, многоразовый "сапер" Ива, да гранатометчик Тихий - уже не отбиться. Их не посетила глупость, они не пошли в старый дом. Глупость не является к сумасшедшим. Это, не знающие друг друга, болезни. Все трое явились на постой в жилой двор. В семью, что позвала их, встретив на улице: - Заходите, если что, на ночлег. Зашли, отогрелись, закусили яичницей с салом, да, сложив в горку оружие, на всю ночь вытянули ноги в углу. ...Утром, до света, вернулись на Украину Ангара и Лекс. Поднялись по черному полю, уперлись в село. Слепые от тьмы, стоят на дороге у трансформатора, как ночью быки. Явились, не отрезвились. Пришагали с закуской на будущий пир: гранатометы, тушенка и хлеб. И вот стоят на дороге, на месте условленной встречи. Стоят, как памятники, и молча слушают мрак. - Пьянь, - негромко пропело в ушах. - Епаная, - отозвался на звук Ангара. Исключительный пароль разведки. Из-под трансформатора навстречу своим встает с земли поредевшая засадная группа.... Это последняя глава из написанного. Остальное еще впереди. Сейчас не имею возможности сочинять дальше. С уважением. Артур.
© Copyright:
Он Ол, 2016.
Другие статьи в литературном дневнике:
