Русские офицеры! никогда не быть врагами!
В культурном коде Русского Гражданина и Чайковский, и Достоевский, и Толстой.
В этом культурном коде и Человек, которому сегодня исполнилось бы 85 лет – Владимир Семёнович Высоцкий. Замечательный поэт, певец, актёр.
Гражданин России, строки которого и сегодня звучат актуально,:
От границы мы Землю вертели назад —
Было дело сначала.
Но обратно её закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи,
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем её сапогами —
От себя, от себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмётся к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат,
Судный день — это сказки для старших,
Просто Землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.
Министр иностранных дел России Сергей Лавров, комментируя события на Украине, заявил, что война Запада с Россией уже не гибридная, а почти настоящая. «Когда мы говорим о том, что там происходит, на Украине, мы говорим о том, что это война уже не гибридная, а почти настоящая, которую Запад долго готовил против России, стремясь уничтожить все русское: от языка до культуры, что было на Украине столетиями, и запрещая говорить людям на их родном языке», - сказал Лавров во время пресс-конференции с главой МИД ЮАР...
https://interaffairs.ru/news/show/38674
Мейн либер Леопардик, береги свою задницу!
Письмо дедушки Тигра своему внуку Леопарду, который собирается поехать на Украину
https://trueinform.ru/modules.php?name=Laid&sid=72645
http://www.sologubovskiy.ru/articles/8393/
В сетях распространяется очень интересный текст….
Мейн либер Леопардик, береги свою задницу!
Письмо дедушки Тигра своему внуку Леопарду, который собирается поехать на Украину
Гутен морген, мейн либен внук Леопард!
Бесконечно «рад», что ты вместе с Шольцем решил продолжить «Дранг нах Остен», «великий поход нашего фюрера Гитлера против большевиков и евреев». Беру в кавычки и постараюсь объяснить тебе почему…
Во- первых, береги трансмиссию. Она ломается в первую очередь. Помнится, под Ленинградом в августе 1942 года у нас из четырёх Тигров сломались три. Их ремонтировали целый месяц.
А зимой вообще тяжко на востоке. Трансмиссия простужалась сразу, замерзало масло.
Во- вторых, мы, Тигры, кушаем много, особенно когда холодно или едем по грязи. Я, например, ел 270 литров на 100 километров, а по бездорожью – 480, хотя, бывало, когда уж совсем голодный был, ел и по 6 литров на километр.
У тебя, мейн либер внучёк, аппетит тоже хороший – 720 литров на 100 километров. И вообще, кто точно знает, сколько тебе понадобится по украинской и русской грязи?
Имей в виду, что ихняя солярка, как и бензин, нам не подходят совсем. Хана твоим форсункам. Будешь долго кашлять. Помню, как у нас свечи прекращали работать от русского бензина.
Так что, когда топлива будет оставаться мало, обязательно куда- нибудь прячься, в лес – самое лучшее. Одним словом, береги себя.
В- третьих, готовься к тому, что тебе, Леопардик мой дорогой, придётся много ездить верхом на автомобильных платформах. Будь осторожен, когда станешь въезжать или съезжать.
Для нас, Тигров, сделали узкие гусеницы для европейской железной дороги, и то моя ширина оказалась 3,15 метра. Помнится, несколько раз я даже свалился с платформы. У тебя, мейн либер внук, ширина ещё больше – 3,75 метра. Да и вес тоже больше. Уже не знаю, как тебя повезут... Боюсь, придётся топать своим ходом. Но мосты в этом краю варваров тебя не выдержат! Придется в брод!
В- четвёртых. Готовься к тому, чтобы долго сидеть в варварской грязи и ждать, пока тебя вытащат. В это время ты будешь хорошей мишенью для русских штурмовиков и вертолётов.
У меня была отличная 88- миллиметровая пушка, которая позволяла бить по русским «тридцатьчетвёркам» за полтора километра, а те не могли пробить мою лобовую броню с такого расстояния. Но русские умудрялись быстро заходить нам в борт и даже в тыл, и тогда наступал полный «дас енде». Капут по-русски!
Так что, мейн либер Леопардик, береги свою задницу.
И последнее. Если русские прижмут твоих друзей, Абрамса и Челленджера, не лезь в драку. У твоего экипажа есть шанс первым крикнуть «гитлер капут!». Русские хорошо помнят эту фразу, она на них действует успокаивающе. А если твои героические танкисты еще выбросят свои белые, хоть и пожелтевшие подштанники, то им гарантирована беззаботная трудовая жизнь в Сибири, а тебе – переплавка на Урале.
Леопарденок, мейн либен внук!
Я и твоя бабушка «Пантера» желаем всего хорошего. Рассчитываем на лучшее. Если ты не забудешь спасительную фразу «гитлер капут!».
Твой дедушка Тигр.
P.S. Не забудь заглянуть в книгу покойного фельдмаршала Манштейна «Утраченные иллюзии». Он верно описывает, как мы с твоей бабушкой горели под Сталинградом, хотя обвиняет во всех своих утратах немецких политиков, которые, увы, и сегодня готовы бросить тебя и тебе подобных на гибель в бескрайних русских просторах. Уверен, что твои танкисты, если ты окажешься на Западной Украине, наверняка останутся в живых, если к слову «капут!» не забудут добавить «Сталинград!»
Тяжба США и ФРГ насчет "Абрамсов" и "Леопардов" - это торговля о том, чьи экипажи должны гореть первыми в этих танках - американские или немецкие. Ну и, соответственно, чья страна будет первой признана "де факто" воюющей с Россией.
Это крайне важный вопрос. Он отвечает на следующий за ним - чей "рейхстаг" будут брать штурмом в результате? А то что ЛЮБАЯ война с русскими заканчивается именно взятием чьего-нибудь "рейхстага", они в курсе. Поэтому и выталкивают вперед соседа-соратника. Типа - ты иди первым, а мы потом за тебя отомстим!
Спешу успокоить оппонентов - на вас обоих клейма негде ставить. Вы оба навсегда останетесь в отечественной истории, как убийцы и насильники. Земли у нас много. Места хватит для всех - и вам на могилы и вашим изделиям - на металлолом.
Команда Онуфриенко (https://t.me/+6An5_1cnaT0xOTMy);
К 100-летию окончания Гражданской войны в России и иностранной интервенции против России
РУССКИЕ ОФИЦЕРЫ! НИКОГДА НЕ БЫТЬ ВРАГАМИ!
Во время нового открытого противостояния Русских против Русских на Украине стоит перечитывать книги о Гражданской Войне в России, которая началась… Кто знает, когда Она началась?
Никто не знает. Но каждый имеет свое мнение, назовем его «предвзятым» и возьмем в кавычки, потому что оно может быть «верным».
И все знают, что Она, эта Братоубийственная Война, еще не кончилась. Она то «скрывается», то разгорается снова, да так, что мама не горюй!
Так позвольте мне привести отрывок из моей книги «ЗДРАВСТВУЙ, ТУНИС!».
О, вы сразу засыпали меня: «При чем тут Тунис?»
А при том, что из двух миллионов русских, которые были вынуждены, большинство не желая этого, покинуть Россию, залитую кровью братской – когда брат убивает брата!- , шесть тысяч Русских, в том числе и женщины и дети, на военных кораблях Русской Эскадры, доплыли из русского Крыма до тунисского порта Бизерта.
В каком году?
Ах, вы этого не знаете! А что вы вообще знаете об Истории России?
Я спрашиваю себя: «А могло бы такое Печальное Событие как Исход Русских из Крыма повториться в 2014 году?»
И отвечаю себе: «Да, могло. Если бы сами Русские в Крыму не взялись за оружие и не защитили себя от взращенных агрессивным альянсом НАТО русских нацистов!»
Некоторые из вас торопятся засыпать меня другими вопросами: «А сам ты - за или против Русского Крыма?
Ты за «сепаров донбасских» али за «бандерлогов киевских»?
Ты за СВО? Ты против СВО?»
Или на мою голову сейчас посыпятся обвинения в «путинской пропаганде». Уже слышу:
«На Украине нет нацистов!»
«Это сама Россия про нацистов придумал, чтобы оккупировать Украину».
Отвечу на все обвинения так: скажите мне, какой вопрос вы мне задаете, и я скажу кто вы!
Вопросы есть?
Вопросов больше нет!
Так что перенесемся на сто лет назад в Тунис и послушаем рассказ Русского морского офицера Русской Эскадры Николая Кнорринга…
………………………
Отрывок из книги «ЗДРАВСТВУЙ, ТУНИС!».…
Николай, русский гид, который волею судеб оказался в Тунисе после гибели Советского Союза, дотронулся до волшебной лампы Алладина.
Появился Джинн, огромный как в советском мультфильме «Тысяча и одна арабская сказка» и учтиво склонился перед туристами из России, Украины и Белоруссии.
Николай: — Уважаемый Джинн, перенеси нас в1922 год, в декабрь, в русский лагерь под Бизертой, под Рождество. И мы станем свидетелями грустной, но со счастливым концом истории, которую нам расскажет Николай Кнорринг.
Джинн: — Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.
« …Зимнее солнце, не жгучее, но теплое, приятное обогнуло Сфаят, беженский африканский лагерь под Бизертой , и за широкой долиной, за горами где-то опустилось в море. Оранжевый отсвет маслин потускнел.
Тунисский Сфаят готовится к празднику. Все заняты и торопятся. Сложный ритуал раздачи праздничного обеда вывешен на стенах камбуза. Полковник волнуется.
— Господа, я сто раз говорил, — нервно отвечает он даме, стоящей перед ним с виноватым видом. — Первый звонок будет на котлеты и на сало. Что? Мало горчицы? Ах, пожалуйста, хоть миску приносите! Второй звонок — на булочки, пирожки, на мазурки, на апельсины и финики. Третий — на вино, на взвар и на кутью.
В углу одного из бараков на утоптанной площадке сидели трое. Один раскачивался на гамаке, он то поджимал под себя ноги, то вытягивал их, раскинув руки, как крылья. Перед ним на разножке — плотный, почти седой старик, а на скамье, перед столом, врытым в землю, — высокий господин, в пенсне; он сидел, закинув ногу на ногу и сложив руки на животе. Одеты все трое были одинаково, в синие суконные брюки и синие морские бушлаты. Двое были из Сфаята, из Морского Корпуса, а третий, что сидел на разножке, Аркадий Петрович, пришел с Русской Эскадры.
Он был военный, старый службист, в чинах, пехотинец, но застрявший после эвакуации на Флоте и теперь доживающий свои дни в качестве караульщика мертвых кораблей. Он был семейный, но растерял семью и страшно тосковал. Особенно по своему сыну, которого потерял в России и о котором не было никаких вестей. По торжественным дням Аркадий Петрович ходил в церковь, с трудом поднимаясь на высоты Форта, часто отдыхая, устремляясь думами далеко куда-то, поверх Бизерты, в море.
Политики он не понимал и не любил. Он сроднился со старой идеологией еще на том, крымском берегу и теперь все его раздражало, заставляло видеть всюду виновников общего несчастья. Волнуясь, он читал газеты и, зарядившись материалом, кипел, набрасываясь на первого попавшегося оппонента. Он не выносил возражений, не хотел знать никаких там исторических процессов, для него всякий политический разговор был сплошной скорбью и болью о дорогом и утраченном. Но иногда он уставал от этих приступов ненависти, и тогда ему оставалась тоска одиночества, которую он не мог заглушить, особенно в дни, когда все мысли рвутся в страну, так непохожую на каменистые склоны и кривые маслиновые рощи Африки...
Аркадий Петрович пришел в Сфаят еще засветло. Он остановился перевести дух на крутой лестнице, закрытой наполовину упавшим с корнем деревом. Потом, схватившись за ветви, порывисто дыша, он стал подниматься но ступенькам к баракам.
— А вот же и Аркадий Петрович! — услышал он знакомый голос одного из преподавателей Морского корпуса. — Милости просим!
Когда Аркадий Петрович подошел с протянутой рукой к стоявшему около деревянного стола, врытого в землю, Ивану Фелициановичу и пожал его руку, собираясь сесть, он услышал его вкрадчивый голос: — Вы не знакомы? Конечно — тут все знакомы, наш — Петр Петрович.
Аркадий Петрович оглянулся на господина в гамаке, и лицо его перекосилось. Он терпеть не мог Петра Петровича. считая его левым, чуть ли не большевиком. Сколько раз, на Эскадре он говорил, что таких людей вешать надо. В другом месте, он никогда бы не поздоровался с ним, но теперь несколько растерялся, и, протянувши руку Петру Петровичу, грузно опустился на разножку.
Разговор зашел о пустяках, как при тяжело больном, и долго велся на отрывочных фразах, но Аркадию Петровичу стало вдруг досадно на себя за эту встречу, и он стал быстро, как бы сам с собой, говорить о себе, о своей тоске, об изломанных людях, таких же несчастных, как он. Чем больше говорил Аркадий Петрович, тем больше замечал, что говорит он нудно, уныло, словно по-книжному, избито, хотя чувствовал, что в его горе есть много своего, особенного.
Ему становилось обидно, что он пытается так нескладно излить свою душу перед вот этим, далеким и ненавистным ему человеком, и ему захотелось сказать что-нибудь грубое Петру Петровичу, что-нибудь язвительное, и Аркадий Петрович стал искать способа переменить тему, перевести ее на политическую почву, чтобы можно было уколоть этого спокойного, раскачивающегося в гамаке человека.
Он не мог решиться сказать колкость человеку, в гостях у которого он сидел, с которым только что познакомился и который, в сущности, не сделал ему никакого зла. И Аркадий Петрович стал говорить о местной французской газете, в которой писал Петр Петрович, о политических деятелях и партиях, близких ему. Он говорил довольно бессвязно, нелогично, но зло и обидно, и когда он говорил: «прохвост», «мерзавец», «предатель», «подлая партия», то было ясно, что он говорит о нем, о Петре Петровиче, желая его косвенным образом задеть, унизить, обидеть...
Петр Петрович раскачивался в гамаке, временами подавая реплики. Он принимал вызов, расшифровывал язвительные наскоки Аркадия Петровича и вскоре отрывистый монолог гостя с Русской Эскадры перешел в спор, страстный и бестолковый. В этом споре не было другого желания, как наговорить в глаза противнику побольше обидных вещей. Оба кричали и перебивали друг друга, и вот-вот готовы были сорваться слова, после которых уже не может быть никаких разговоров.
Но в то же время оба чувствовали какой-то внутренний стыд, что дали распустить себя, и в душе каждый жалел о брошенных нетактичных фразах, но еще более сердился и еще более старался нанести побольше мучительных уколов противнику, чувствуя в то же время, что этим причиняет больно прежде всего самому себе…
Иван Фелицианович сразу был сбит с толку странной логикой словесного турнира, страдальчески беспокойно смотрел то на одного, то на другого, беспрестанно повторяя: «Ах, Боже-ж мой, Боже-ж мой!..» Он никак не мог ухитриться вмешаться в спор, но , воспользовавшись минутным молчанием, почти трагическим тоном вдруг сказал, оглянувшись:
— Посмотрите, теплынь-то какая! Ведь Рождество, а дамы в летнем ходят... А у нас-то в России, зима...
Ему никто не ответил, но Иван Фелицианович, боясь до ужаса, что вот-вот вспыхнет опять этот неприятный спор, заговорил громко и безостановочно.
— Вообще же я нахожу, что зима, наша русская зима, вовсе не такая плохая вещь. Я признаюсь, что здесь, в Африке, мерзну гораздо больше, чем, например, в Москве, — ведь у нас в домах топили. Один мой знакомый так и говорит: я человек северный и поэтому люблю в комнате тепло.
— Вообще, я должен сказать, господа, — продолжал Иван Фелицианович, словно читая лекцию, — что я не поклонник здешней природы, южной природы, Юга вообще. Конечно, здесь много света и красок, но ведь, господа, это, строго говоря, аляповатое и до нельзя напряженное. Когда я сравниваю нашу северную, русскую природу с южной, последняя всегда представляется мне какой-то нарумяненной, намазанной вакханкой: ее красота груба, в ней нет нашей скромности, удивительного целомудрия, например, наших зимних сумерек. Здесь природа без жизни. Посмотрите на эти пальмы, маслины, на здешние мясистые цветы, кажется, что все они сделаны из жести и воска. Юг — сплошной натюрморт.
— Вот, говорят — солнечный свет, потоки света, действительно, здесь он, кажется, и вправду пахнет (и по-моему, оливковым маслом), ну, а скажите, пожалуйста, — обратился к своим соседям Иван Фелицианович, — а солнечный свет в снегах, когда поляна блестит переливчато, рассыпчато... Ах, Боже-ж мой, — захлебнулся он.
— А какая волшебная картина лунной ночью, — словно про себя, задумчиво проговорил Петр Петрович, задерживая гамак, —когда снежинки словно алмазы. На деревьях... Вам приходилось ездить на лошадях лесом, когда лохматые деревья в снегу? Как я люблю эту езду на лошадях, в санях!
— А вы любите, — медленно проговорил Аркадий Петрович, поднимая голову. На Петра Петровича глянуло совсем другое лицо. — Вы помните, как скрипят полозья, когда сани подкатывают к парадному? Ведь это музыка. У нас, в наших краях снегов много, сторона глухая, ездят гусем.
— Как же, как же, — отозвался быстро Петр Петрович, — прекрасно знаю; правда, эта езда с лошадиной точки зрения не совсем справедлива: все больше на кореннике.
— Ну да, по нашим дорогам, как же иначе? Но какой ритм в езде!
— И вообще, я нахожу, — опять заговорил оживленно Иван Фелицианович, — что в истории Север всегда побеждал Юг. Вспомните — Северные Штаты победили южные, греки-доряне покорили ионян, а в Русской Истории — разве это не есть вековечное сползание от Балтийского моря к Черному. И в Гражданскую войну я всегда думал, что большевики в конце концов овладеют Югом.
Иван Фелицианович мельком взглянул на Аркадия Петровича и заторопился поскорее отойти от опасного примера.
— Я нахожу, что у южан очень узкий кругозор. В сущности, здесь круглый год сплошное однообразие. Растительность — не-подвижна, неизменна; правда, цветы как-то странно глубокой осенью начинают цвести снова, словно вторая молодость, но ведь осенью природа умирает, ведь этот факт осознан, так сказать, всей мировой литературой — и вдруг здесь все наоборот. Обратите, господа, внимание — вот в чем сказывается отличие европейца от африканцев — в смене времен года; ведь это для нас, настоящих европейцев, черт побери, философия природы, вошедшая в наше миросозерцание. Зимой спячка, почти смерть, но нет, побеждает жизнь. Весна...
— Ледоход!! — рявкнул, как скомандовал Аркадий Петрович и, подскочив, подошел к Ивану Фелициановичу и поднес оба кулака к его животу. — Как это напрет, набухнет... Вы понимаете... У меня в усадьбе зимняя дорога... через озеро. Ну, она, дорога-то, утоптанная, унавоженная и вдруг, вы понимаете, как набухнет и... тронулся лед и поплыла дорога, дорога-то отделилась от земли, поплыла. Хаха-а-а...
Аркадий Петрович закатился здоровым смехом и весело посмотрел на Петра Петровича.
— И ведь как все меняется, — воскликнул Петр Петрович. — Я в полую воду еду на лодке верхушками деревьев и думаю: а вот летом на этом месте мы на пикнике были, чай пили.
— Вот именно, — подхватил Иван Фелицианович, — целая трансформация, действительно чудо природы. Боже-ж мой, да разве
здесь, или в каком-нибудь Судане, понимают, что такое весна, май, яблоки цветут, соловьи поют... Меня всегда удивляло, как они, — Иван Фелицианович сделал жест в сторону Бизерты, — могут увлекаться русской литературой, как человек, не ездивший дальше Средиземного моря, может понять и ощутить, например, описание ранней весны в «Воскресеньи» Толстого. Другая природа, другая психология! Конечно, у каждого народа много ценного за душой, но я нахожу, что у русского человека больше кругозор, потому что... потому что, в сущности, его природа богаче. У нас год — могучий, настоящий круговорот, от мороза, когда плевок в воздухе стынет и дух захватывает, до жары, когда тоже дух захватывает.
— Ну, кажется, если жара, то победа останется за Югом, — улыбнулся Петр Петрович.
— Как вам сказать! — воскликнул Аркадий Петрович. — Вот мы живем в Бизерте который год, и только когда дует сирокко, здесь действительно жарко, а в другое время море и бризы все умеряют. А припомните в России, в сухой год, когда в тени тридцать пять градусов, а в воздухе не шелохнет, когда пыль висит и застилает солнце. Вы помните — в такие дни куры, растопырив крылья и разинув клювы, не знают, куда себя девать. Это когда у нас, что называется, парит. А здесь что! Куда им до нашей жары!
И Аркадий Петрович с гордостью посмотрел на проходившего мимо араба с финиками.
— Но такие дни у нас редкость, — сказал Петр Петрович.
— Разумеется. У нас лето мягкое, — подхватил Иван Фелицианович, — благодатное, цветущее. Ведь цветы у нас с весны до глубокой осени. Трава мягкая, зеленый ковер — земли не видать, лежишь на спине в одной рубашке, как на кошме, не то, что здесь — колючки. И совсем безопасно. Обратите внимание: в России вы можете спать на голой земле и никто, кроме комаров, не причинит вам никаких неприятностей.
— Какой благодатный и богатый край, — восторженно произнес Аркадий Петрович. — Какие травы в поемных лугах, чернолесье, непроходимая чащоба и всюду, без конца всякой твари.
— «Все полно богов, демонов и душ», как говорили древние, — вставил с улыбкой Петр Петрович.
— Вот именно, жизнь в природе бьет ключом и вы видите эту жизнь. Идешь по заре на озеро — летом я люблю умываться на воздухе — вся природа умывается: утки, гуси, мошкара вылезает, разные пичуги рты себе чистят, на листьях роса блестит... Словом, счастье! Мой мальчуган, бывало, утром бежит по саду в купальню и кричит: «Здравствуйте, птички! Здравствуйте, мушки! Здравствуйте, бабурочки!» Славный у меня мальчишка, — продолжал Аркадий Петрович. — Охотник. После Петрова дня с ружьем, а осенью с борзыми. Только ученье ему мешает, самое хорошее время для охоты пропадает.
— А вы, неужто борзятник? — спросил Петр Петрович и даже привстал с гамака. — Вы какой губернии?
— Казанской, южного уезда.
— А я — Самарского, на самой границе. По Черемшану. Какие леса, лоси водятся. В степях какая чудная охота в «наездку»!
—Вы любите в наездку? — прервал его Аркадий Петрович. — Да, это импровизация, но то ли дело «остров» брать, с гончими. Это целая симфония! Стоишь на коне, собаки на своре, как на струне. Воздух ядреный, бодрый. «Колок» — разноцветный, багряный. А что может сравниться с минутой, когда начнется гон?! На разные голоса зальются. Собаки дрожат, лошадь ушами водит, а у самого сердце так и тукает. У меня был Чародей, внук Кареевского Черкеса...
— Густопсовый? — спросил Петр Петрович.
— Шерсть, как у овцы.
— А я люблю больше чистопсовых.
— Ну, положим...
— Правда, густопсовые красивы, но нежны, на одну, две угонки хватает, а чистопсовые — собаки жилистые, нестомчивые...
— Ах, оставьте, — закричал Аркадий Петрович и, подскочив вплотную к Петру Петровичу, заспорил с жаром, то наступая и тесня своего собеседника к обрыву, то отступая на шаг и повертываясь к нему вполоборота, иногда похлопывая его снисходительно по плечу. Голоса их доходили до высокого напряжения...
Было уже совсем темно. На камбузе уже звонили несколько раз и проходившие мимо с кастрюлями и баками смотрели с изумлением на Петра Петровича и на его гостя, размахивающих руками и рассказывающих друг другу наперебой, с выкриками. Оба они при этом принимали странные позы, изображая, то будто скачут на коне, то готовятся к какому-то прыжку. А около них весело топтался Иван Фелицианович; он иногда вдруг замирал в каком-то ожидании, потом быстро отскакивал, всплескивал руками и заливался, приседая, раскатистым хохотом...
— Господа, прошу вас, идите скорее, — раздался женский голос, и Аркадий Петрович, продолжая жестикулировать и тереться о локти Петра Петровича, вошел в его дом.
Там, в конце длинного стола, стояла елка, раскидистая, высокая. Возле нее, на табурете озабоченно вытягивался кадет в чистой свежеразглаженной форменке, зажигая торжественно свечи. На скамейке шипел примус красным и синим огнем.
— Садитесь, господа, сейчас кутью будем есть, — сказал женский голос.
Аркадий Петрович молча поцеловал руку хозяйки, впился глазами в елочные огни и долго не мог сказать ни слова».
…Туристы переглянулись, Николай посмотрел на Джинна. И Джинн выполнил самые сокровенные пожелания.
В конце длинного стола в Сфаяте внезапно появилась большая глиняная тунисская тарелка с красной икрой, другая - с черным бородинским хлебом, третья – с селедочкой под луком. И в конце концов – знакомая туристам по застолью в доме Николая бутылка водки «Русская эскадра» с плавающей внутри на цепочке маленькой миной. Бутылка была всегда полной, потому что дамы верили грозной присказке насмешливого гида: «Если мина опустится на донышко, то…»
…Но русские офицеры, увлеченные кутьей, ничего этого не заметили…
… Я дочитал этот отрывок из книги. Бутылка "Русская Эскадра" стоит передо мной пустой, с миной на донышке, напоминая немым укором о тех добрых временах, когда в Тунисе было много туристов из России, Украины и Белоруссии, так что она всегда была полной... И все туристы жили и отдыхали обной дружной семьей…
Когда это было?
В какие годы7
…Жизнь прошла. Силы уходят. А Гражданская война, пламя которой умело поддерживает агрессивный альянс США-НАТО, продолжается на просторах Русского мира.
И когда же Русские перестанут убивать Русских?
Кто остановит братоубийственную свору?
Николай Сологубовский,
Бизерта, 24 января 2023 года
Империя очень зла
Если вы больной ублюдок,
Или выродок какой-то.
И хотите "Леопарды"
Украине поставлять,
Говорите лучше тише,
Чтобы не будить медведя,
А не то медведь проснется
И напишет гневный пост.
;; Если «Леопарды» себя не оправдают, это будет конец немецкой оружейной промышленности.
Если же провалятся «Абрамсы», США всё равно не потеряют свои контракты.
https://trueinform.ru/modules.php?name=Laid&sid=72647
Другие статьи в литературном дневнике:
