* * *
Осенний лист упал на колею,
В сырую грязь, набрякшую дождями.
Все лето — в зной, в грозу — между ветвями
Оберегал он красоту свою.
Он зеленел и наливался влагой,
Мужал, темнел под солнечным лучом
И, непонятной одержим отвагой,
Вдруг сам, как солнце, заиграл огнем.
И не было ни боли, ни страданья,
Ни горечи в последней вспышке той.
Он и не знал, что это увяданье
Пылает в нем прощальной красотой.
Он будет смят проезжим колесом,
Его огонь померкнет в луже грязной,
А он лежит — недрогнувший,
прекрасный,
С открытым перед гибелью лицом.
Январь 1941
* * *
Рождение портрета
Анатолию Яр–Кравченко
В последний раз он осмотрел
подрамник,
Он постучал рукой, как браковщик,
В натянутое чуть ли не до треска,
Певучее, как бубен, полотно.
И он вошел, как в облако, где вещи
В туманной влаге тонут без лица.
Он двинулся на них — и уголь свистом
Березовым запел на полотне.
Он уголь тряс, и щупал очертанья,
И щурил глаз, и подымал из тьмы
Углов, и ромбов, и кругов обломки,
И выносил, и в новый сноп вязал.
Он выжал краски плотными холмами,
Они сияли косной красотой:
Деревья, небо, камни, люди, лица, —
Характеры сырьем лежали в них.
И сразу мир заговорил, защелкал,
Заполыхал загадкой глаз, и губ,
И лба, и рук того, кто истуканом,
Захлопнув жизнь, маячил перед ним.
Расставив ноги, нюхом следопыта
Озера глаз, холмы бровей и лба,
Пустыни щек он обошел, облазил
И за мазком вытягивал мазок.
Еще, еще, пошли, перекликаясь,
Цветной ордой и вдоль и поперек,
Теряя тон, и злясь, и добывая
Чужую жизнь из-под семи замков.
Там где-то детство хлопало в ладоши,
За материнский пряталось подол,
Играло в рюхи, в отрочество лезло,
Вытягивалось, юностью горя.
Там выли страсти голосами бури,
Души и дел бежала кривизна,
Там наливались мудрости железом
Тупого лба упрямые бугры.
Он день за днем тянул все новый поиск,
И вдруг во сне вскрывал неправоту
Иных частей, бежал — и мастихином
Сдирал уже подсохший кривотолк.
И день за днем располагался хаос,
Густел, и цвел, и открывал лицо,
Летала кисть — и, наконец, последний
Пробег легчайший. И отпрянул он.
И перед ним, на все открытый створки,
Гремел квадрат. И это жизнь была.
И это все. Осталось только — подпись,
Палитры грязь, да тяжесть рук, да грусть.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
